— Это что?

— Письма, которые написала твоя мать. Ни на одном из них нет адресанта. Думаю, именно так она вела дневник.

— Оставь это.

— Они не предназначены для меня. Возьми их, — настаивал он. — Узнай свою мать, сынок.

— Я прожил без нее восемнадцать лет. Я не хочу ее узнавать.

- Ты когда-нибудь отпустишь это?

Я стиснул зубы, чтобы не извергнуть ненавистные слова, которые я чувствовал, готовы были вырваться из черной дыры, которую некоторые называли сердцем.

— Нет. Сохранность моей ненависти напоминает мне о том, что вы сделали. Это то, что я никогда не хочу забывать.

* * *

Она снова плачет. Она всегда плакала.

Если она не остановится, они накажут ее, а когда им надоест ее наказывать, они заставят меня убить ее. Так было последние два года. Я отвечал за убийство потенциальных клиентов, как они их называли. Это была моя «награда» за такую отличную работу.

Я ненавидел свою награду.

Я ненавидел убивать.

Но я никогда не мог позволить им увидеть, что это со мной сделало. Самым сложным в выполнении всего, что они мне сказали, было притвориться, что это нравится. Каждый день был холоднее предыдущего. По крайней мере, так я чувствовал себя внутри.

Я перекинул ноги через грязную жесткую койку и, когда ступни коснулись бетона, пальцами ног держался за холодную землю для равновесия. Было поздно, и меня почти не кормили, потому что тренеры решили оставить нам на ночь немного меньше. Несмотря на то, что ко мне относились лучше, чем ко многим другим неэффективным кандидатам, иногда я все еще голодал, как и все остальные.

Я подошел к ее койке. Когда мои глаза привыкли к темноте, я увидел, как она прижимает руку к груди.

Я знал, что с ней случилось что-то плохое. Она пробыла здесь меньше недели и получила больше побоев, чем я за последние восемь лет.

— Тебе нужно перестать плакать… сейчас же, — резко приказал я, когда она продолжала громко изливать боль.

Она вздрогнула от звука моего голоса и вскочила со своего положения лицом ко мне. По мере моего приближения ее крики становились все громче, поэтому я остановился и смотрел, как она смотрит на меня. Она смотрела со страхом в глазах, и хотя я чувствовал то же самое, я не мог разделить ее чувства.

- П…пожалуйста, не трогай меня.

— Если бы я хотел причинить тебе боль, я бы подождал и положил бы подушку тебе на голову во сне. — Ее глаза расширились при моей угрозе. — Я все равно причиню тебе боль, если ты не перестанешь плакать.

— Мне жаль. Это просто… так больно.

Я посмотрел на грязную и покрытую синяками руку, которую она держала, опухшую и красную. — Что случилось с твоей рукой?

— Крупный мужчина с рыжими волосами дернул ее, и теперь, кажется, она сломана.

— Ну, тебе все равно надо перестать плакать.

— Я не могу. Это больно.

— Они сделают тебе намного хуже, — резко прошептал я. Я знал, почему злился, но не понимал, почему меня это волновало.

- Почему ты такой злой? — она надула губы.

— Потому что я должен быть таким.

— Почему?

— Если я этого не сделаю, я умру. Я не могу быть слабым. Я никогда не позволю им увидеть это. Никогда.

Она закусила губу, глядя на меня с любопытным выражением лица.

— Ты поступаешь неправильно. Не так как я.

Я не стал спорить, потому что она была права. Я был одним из немногих, чья жизнь началась здесь, и даже некоторые из других прожили недолго. Я уловил слова и действия тренеров и рабочих на территории. Обо всем остальном, например, об игрушках и видеоиграх, я узнал от детей, которые принесли их сюда из своих домов. Так я узнал, что не все родители отдают своих детей. Некоторые из них были похищены.

Как она.

— Моя мама говорит, что все дети ангелы.

— Твоя мать ошибается. Я Не Ангел.

— Твои мама и папа тоже потеряли тебя?

— Нет… они оставили меня здесь. — Фрэнк всегда напоминал нам, что наши родители никогда не хотели нас, поэтому они оставили нас здесь.

— Ты был плохим?

— Ты задаешь слишком много вопросов. — Я посмотрел на ее руку, хотя на самом деле не знал, что искал. Я видел достаточно сломанных конечностей, чтобы сказать, что у нее нет перелома. Она была в синяках и опухла и все. В конце концов она достаточно успокоилась, и когда молчание между нами затянулось слишком долго, я развернулся и направился к своей койке, но ее следующий вопрос остановил меня.

— Как тебя зовут? — спросила она.

Я совершил ошибку, повернувшись назад.

— У меня нет имени.

— У каждого есть имя.

— У меня нет. Мне оно не нужно.

— Я могла бы дать тебе имя, — предложила она, казалось, не обращая внимания на мои короткие ответы.

— Зачем ты это делаешь?

— Как тогда мне называть тебя, глупый?

— Раб.

Она нахмурилась и пристально посмотрела на меня.

— Мне не нравится это имя … Ой! Я знаю! Я назову тебя Киран!

— Как?

— Киран — имя моего брата. Я уверена, что он не будет возражать, раз уж у тебя его нет.

— Киран, — я покрутил его на своем языке.

Она выжидающе посмотрела на меня, и я подумал, что она ждала, что я спрошу ее. Я этого не сделал.

— Разве ты не хочешь узнать мое имя?

— Нет.

Я действительно не хотел знать ее имя. Было бы ошибкой заводить друзей. Я знал, что долго она не протянет здесь. По крайней мере… так Фрэнк сказал бы о детях, которых они часто приводили. Я был единственным, кто держал какие-либо обещания, которые он мог дать. Я не был уверен, что это было хорошо, но это помогало мне быть сытым и не побитым.

— Лили.

Симпатичная. Хорошая. Светлая. Это были слова, которые пришли мне в голову.

Они должны были исчезнуть.

— Нет, это не так. Я раб.

* * *

Разговор с дядей был отложен на потом, чтобы я мог проанализировать его позже. Множество информации, которую мой дядя внезапно захотел обнародовать, не могло произойти в худшее время. На этом этапе я был готов искоренить прошлое. Как возникло мое прошлое, не имело значения. Дело было сделано, и мне удалось это пережить.

Это все, что должно было иметь значение.

Жить и следить за тем, чтобы я никогда больше не стал рабом никому и ничему.

Это включало идею любви.

- Ты любишь своего брата, Киран… и любишь меня, иначе тебе было бы все равно.

Никто никогда этого не узнает — тем более она, но она уничтожила меня в тот день в коридоре. Оттолкнуть ее было самым трудным, что мне приходилось делать после убийства Лили и моей матери.

Когда она покинула Сикс Форкс… когда она оставила меня, я начал медленно падать обратно в черную бездну, из которой вылез. Наконец я сломался и последовал за ее тетей в город, расположенный примерно в часе езды. Когда она подошла к этому прекрасному дому с белым заборчиком, неся чемодан и вошла внутрь, я знал, что Монро была там, даже не видя ее.

4756 Периш-лейн, Колумбус-Сити, штат Невада, был тем местом, куда она уехала, когда наконец сбежала от меня.

Где она наконец искала шанс быть счастливой.

Так она нашла способ спастись.

Если я не имел в виду этого раньше, то решение отпустить ее было принято тогда.

Менее чем через неделю меня арестовали за убийство.

Тяжелый бас психотического тона Slipknot просачивался через динамики, пока я ехал по темнеющим улицам. Я увеличил громкость до оглушительного рева, чтобы заглушить прошлое и одну голубоглазую соблазнительницу. Мне нужно было сосредоточиться.

Мне нужно было сделать импровизированную остановку, прежде чем я смогу добраться до больницы. Один телефонный звонок Квентину дал мне понять, что он находится в больнице.