Внезапно англичанин снова увидел двух знакомых итальянцев. На смуглых лицах появились темные очки; оба молча и сосредото­ченно двигались к центру рынка. Подданный Великобритании хотел отвер­нуться и шагнуть в сторону, дабы опять не заметил плечистый парень. Но что-то неуловимо стран­ное за­ставило остановиться, за­быть о надоевших итальянцах и спешившей за покупками суп­руге. Замерли и два странных мужчины, всматриваясь вперед…

Навстречу по плотной людской массе неслась волна нервозной сумятицы. Кажется, кто-то, расталкивая толпу, бежал по торговым рядам.

Здоровяк в бежевой рубашке и цвета­стом галстуке мгновенно за­прыгнул на высокий бордюр и, бросая по­верх людской массы насто­роженные взгляды, пытался вникнуть в суть происходящего…

Англичанин на всякий случай посторонился – подошел ближе к тому прилавку, где надолго застряла жена. И вдруг заметил та­кое же волнение и сзади – в самом начале рыночного ряда…

А потом произошло и вовсе необъяснимое. Обозревавший ок­ругу крепкий парень взволнованно зашарил пальцами по груди, спрыгнул с бор­дюра…

Второй с побледневшим лицом что-то тихо произнес.

Не отвечая, широкоплечий выдернул из галстука заколку с блес­нувшей длинной иглой и, не раздумывая, всадил ее в бедро своего приятеля. Тот при­глушено вскрикнул, осел, повалился на выложен­ный узорча­той плит­кой тротуар. В тот же миг крепыш пригнулся, рванул в на­правлении прилавков и моментально затерялся среди по­купателей. При этом никто вокруг, кроме мявшегося в сторонке анг­личанина, мимо­летного происшествия не заметил. Лишь когда рука итальянца, пона­чалу сжимавшая грудь возле сердца, безжизненно упала, две жен­щины, кудахча на неведомом языке, озабоченно скло­нились над ним…

Вскоре из толпы одновременно вынырнуло не­сколько мужчин; двое присели у неподвижно лежащего человека, ос­тальные кинулись искать сбежав­шего. Постепенно вокруг собирался любопытный на­род…

– Что там случилось, дорогой? – обернулась супруга.

Мягко взяв ее под руку, осмотрительный англичанин зашептал:

– Ничего серьезного, дорогая – местная полиция ловит каких-то преступников. Но нам будет лучше придти сюда завтра. Пойдем. Давно пора подкрепиться, и мы еще собирались попасть на площадь Санта Мария, а потом прогу­ляться до галереи древнего искусства в палаццо Корсини. Сдается мне, что это не­далеко…

Леди вздохнула, капризно пожала костлявыми плечиками и по­виновалась.

Спустя минуту супружеская чета пробиралась в обратном на­правлении – к виале ди Трастевере. День по-прежнему радовал сол­нечной безвет­ренной погодой. Сейчас предстоит ланч в ка­ком-нибудь приличном ресторане, а потом можно будет продолжить неспешную прогулку по прекрасному Риму.

Навстречу, сигналя и распугивая народ, медленно прокатили три легковых автомобиля с тонированными стеклами и синими мигал­ками на крышах. Это в последний раз напомнило англичанину о не­приятном инциденте на рынке. Он опять вспомнил, как один из по­доспевших мужчин пощупал шею лежащего на тротуаре итальянца; как, подняв мгновенно помрачневшее лицо, что-то сказал стоявшему рядом по­жилому человеку; как тот в сердцах закричал – вероятно, крепко вы­ругался. И смешно при этом всплеснул руками…

«А-а!.. Вечно в этой суматошной Италии полиция воюет с ма­фией, – подумал ту­рист и навел объектив цифровой камеры на от­крывшийся взору величественный собор. – То ли дело в нашей ста­рой, доброй Англии – тишина, традиции, уют… Футбольные фанаты и те безобразничают на стадионах, дерутся, поджигают автомо­били и бьют витрины строго по расписанию – после матчей своих любимых клубов».

Ставропольский край. 26 августа

Оставался час до отбоя. Самое спокойное, уютное время в жизни любого армейского подразделения. Тяжелый день позади; по казарме вяло мотается последний из командной своры и нетерпеливо погля­дывает на часы, отсчитывая минуты до конца свой каторги; впереди целая прорва сна и отдыха…

Закинув руки за голову, Дорохов лежал на кровати. В отсеке из­редка появлялся сосед – сибиряк. То ли латал, то ли гладил форму в бытовой комнате. На его тумбочке не смолкал крохотный радиопри­емник: новости, рек­лама, одни и те же бездарные хиты…

Внезапно очнувшись от размышлений, Артур попросил:

– Дружище, сделай погромче.

Бывший омоновец покрутил ручки настроек. Из маленького ди­намика полились знакомые звуки. Пел любимый исполнитель Доро­хова – Павел Кашин. Взгляд затуманился воспоминаниями и сам со­бой перемес­тился на пустовавшую, аккуратно застеленную кровать погибшего друга…

Сашка стоял перед глазами, словно живой. Одна картинка сменя­лась другой: будни в небольшом гарнизоне; выхваченные мгновения из бесчисленных команди­ровок: горы, леса; ночные скрытные пере­ходы, засады, боевые операции… Даже Ось­кин голос всплывал из за­кутков подсознания явственным и чистый, без дурацкого заика­ния…

В какой-то миг промелькнуло сожаление о том, что отказался от Сашкиного предложения бежать вместе. Прекрасно знал необуздан­ное сумасбродство това­рища, но не верил в затею, в его реши­мость. Или не сумел увидеть, распо­знать отчаяния, доведшего друга до по­добного поступка.

А ведь он звал его, уговаривал… Кто знает, возможно, все обер­нулось бы иначе: вдвоем изобрели бы что-нибудь менее риско­ванное, чем этот дурацкий, гибельный таран бетонной стены.

И что же теперь?..

Остался совершенно один. Перед неизвестностью, перед тем, что поджидало в туманном и скором будущем…

Покуда Оська находился рядом, проистекающая с ними ката­ва­сия, начиная от ареста за расстрел пассажиров УАЗа и до поселения в учебном Центре, не воспринималась мрачной и полной катастрофой.

Почему? Кто знает… Пожалуй, ответить на этот вопрос Дорохов не сумел бы. То ли в силу молодости, а так же изрядного запаса оп­тимизма; то ли из-за ощущения ошибочности или надуманности их обвинения и возможности все попра­вить, изменить к лучшему. Те­перь же, пребывая в тоскливом одиночестве, почему-то все чаще при­ходилось задумываться над «необратимостью процесса», и це­лым ря­дом вытекающих из этой проклятой необратимости вопросов…

– Чуть дольше трех недель еще мучиться… – донеслось откуда-то из­далека.

– Что? – очнулся Дорохов.

– Три недели, говорю, до выпуска осталось, – повторил сибиряк, копаясь в шкафу. – Надоело, спасу никакого нет. Маемся, батрачим тут, как зеки в тюряге…

– Да… – вздохнув, согласился бывший капитан.

– Скоро «покупатели» начнут приезжать.

– Кто? Какие покупатели?..

Омоновец бросил на постель какие-то вещи, уселся между них, устало вытер ладонями лицо…

– Ну, эти… – неопределенно мотнул он крупной, как у теленка головой, – для кого мы тут и корячимся, учимся всякой хрени.

Лицо Артура не выразило эмоций – вероятно, он не знал, что на это от­ветить. Однако сосед истолковал его молчание по-своему, про­должив объясне­ния:

– Ты разве не видел, как приезжие мужики в гражданке на­блю­дали за последними занятиями группы, которая месяц назад закон­чила обучение?

– Почему же, видел. Солидные, лощеные, молчаливые. Не иначе – полковники, да генералы…

– Вот-вот… Через недельку-другую и за нами начнут приезжать та­кие же – выпуск-то, слава богу, не за горами.