Они позавтракали на скамейке перед продуктовым магазином – купили кефира и сосисок в тесте, которые штамповали за окошечком с обманным ярлыком «пекарня». Максим словно боялся упускать Алексея Ивановича из виду. Он лебезил, краснел, заискивающе заглядывал ему в глаза и, когда знакомцы уничтожили скудную снедь, Алексей Иванович решился на выходку, держа в уме, что терять ему нечего. Он позволил проводить его к отделу кадров, и, едва он, вялый и нерешительный, открыл рот, как тетки подскочили, словно ужаленные, и в два счета приняли у Алексея Ивановича заявление. Через десять минут прибежал взмыленный гостиничный директор и зачитал новому сотруднику обязанности голосом эстрадного декламатора. Условия, по понятиям бобыля, оторванного от семьи, были невероятные. Алексею Ивановичу предписали жить в гостинице и быть на подхвате круглые сутки, на случай, если где-то навернется электрика, сломается чайник или шаловливый гость сунет пальцы в розетку. Вдобавок за эту синекуру ему полагалась скромная зарплата.

Через десять минут директор уже тащил его куда-то. Сперва они завернули в главный вход, и Алексей Иванович, стоя посреди вестибюля, осмотрелся. Наверху, под аркой, висела застекленная клетка, по которой, как зверь в неволе, бродил человек, похожий на бомжа. Время от времени он спотыкался, поворачивал голову, и от его ненавидящего взгляда Алексею Ивановичу стало не по себе. Он уже не ждал ничего хорошего от непонятной конторы, но вернулся директор и заявил, что вопросы улажены.

Гостиница в видимости института за углом оказалась утонувшим в липах двухэтажным зданием. Рыхлая блондинка проводила его флегматичными глазами из-за стойки. Очутившись в полуподвальной каморке, Алексей Иванович спросил себя, что это было. Жизнь закладывала крутые повороты, и он не успевал перевести дух. Адекватному человеку на его месте следовало, скрепя сердце, выклянчить у родственников перевод, купить билет в свой закопченный город и явиться в диспансер, не тратя драгоценного времени. Но малодушный Алексей Иванович ухватился за нелепую идею – проработать месяц, получить деньги и, прибыв домой, гордо врать семье, будто провел это время в московской больнице, чтобы не терять лица перед смертью.

Ему понравилось новое место. Здесь было тесно, темно, забористо пахло фастфудом, но во всем чувствовалась основательность прошедшей эпохи. Он бегло осмотрел хозяйство, проверил электрооснастку и понял, что на ее переделку не хватит остатка жизни. Склад, где громоздились горы ведер, канистр и бытовых приборов, он отложил на потом, и лишь ради забавы, заглянул на нижнюю полку. Сумка со сломанной молнией бросилась ему в глаза. Он залез внутрь и, среди тряпья и пакета с поношенными кедами сорок седьмого размера обнаружил баночку из-под монпансье. Потряс жестянку у уха и услышал, как внутри пересыпается порошок. Снять крышку и обнаружить нечто ядовитое показалось Алексею Ивановичу, помнившему его задание, чрезмерным. Жизнь Максима зависела всецело от него, но он не собирался плясать под чужую дудку, так что не обеспокоился за приятеля. Его взволновало другое. Сознание болезни сделало его чутким к чужим страданиям. Кровавая сцена нарисовалась перед его глазами, обретая смысл, и он заподозрил, что несчастного коробейника уничтожили наяву, и что именно он, напялив потерянную кепку, виноват в этой бойне.

Он призвал рассудок, но беспокойство не проходило, и Алексей Иванович не выдержал. Он вышел из гостиницы и, мучая прохожих несуразными вопросами, отправился на вокзал, где битый час пробродил под подвесами светильников, мимо ларьков и загородок. Он высматривал служителей, разглядывал полицейских, приставал к носильщикам. Вокзал был огромный, многонаселенный, и все, кого он пытал, огрызались либо отворачивались. С трудом Алексей Иванович отыскал худого мужика со шрамом на губе, и тот, поправляя лихую фуражку с ключом и молотом, поклялся, что коробейника сегодня не было. С тяжелым осадком, путая линии метро и автобусные номера, Алексей Иванович вернулся на улицу Верхние Липки. Сердце, редко его тревожившее, опять заявило о себе не болью, а пугающим внутренним затишьем, как перед грозой, и Алексей Иванович, веривший чутью больше, чем разуму, знал уже точно, что с горемычным продавцом стряслась беда.

По пятачку у гостиничного крыльца, отклячивая зад, прохаживался молодой человек в приталенной рубашке. Алексей Иванович поймал на себе ищущий взгляд и на мгновение забыл, где находится. Пока он таращился на реального Игнатия, тот подпрыгнул и бросился навстречу с такой прытью, что Алексей Иванович отстранился, испугавшись, что возбужденный Игнатий бросится ему на шею.

– Куда ты провалился? – выпалил Игнатий и, не дождавшись ответа, затараторил: – Очень важно, вспомни, как было с бутылкой? Ты всю выпил? Может, закусывал? Глотал таблетки? – он ухватил Алексея Ивановича за рукав и потащил через бордюр.

Алексей Иванович как раз раздумывал, не свихнулся ли он от избытка потрясений, а поэтому дал утащить себя в сквер и сел на лавочку.

– Не темни, ты вышел на улицу, – Игнатий бился в горячечном ознобе, а Алексей Иванович просто не понимал, о чем речь. – Во сне, во сне! Как тебе удалось? Может, у воды был привкус? Где бутылка – выкинул? – он огорченно всплеснул руками, словно выкинуть пустую бутылку было чем-то из ряда вон. – Может, в кармане оставил? Хоть глоток? Может, пролил на себя?

– На джинсы… – выдавил Алексей Иванович и вскочил, потому что обезумевший Игнатий вцепился ему в колено.

– Отдай! – выпалил он, и Алексей Иванович отпихнул буйного психа, готового стянуть с него штаны. Игнатий отлетел на газон, сверкнул глазами, но взял себя в руки – повернулся к улице, запрокинул голову и взвыл:

– Витяаа!…

Из машины, припаркованной неподалеку, с достоинством выбрался седовласый, но моложавый водитель в кипельно белой сорочке.

– Витя, немедленно в офис, возьми комплект для охраны… нет, это долго, давай в торговый центр к метро, купишь джинсы…

– Какой размер? – поинтересовался корректный Витя, грациозно, как жираф, наклоняя голову.

– Купи несколько! – закричал Игнатий. – Скажи продавщицам, они знают, – он заколотился, как в припадке. – Не тряси башкой! Вытащил джек-пот и прикидываешься шлангом! Обязан отдать! Я заплачу!..

Неторопливый Витя отбыл, а Игнатий лихорадочно завился вокруг лавочки, ноя и извиваясь от нетерпения:

– Что я делал, чтобы выйти за дверь, – стонал он. – Чуть здоровье не угробил, кучу денег вбухал… может, это метаболизм? Может, препараты? …

Внезапно он остановился, как пораженный молнией.

– У тебя ведь рак, – ахнул он. – Быть не может… стоп! – взвизгнул он, заметив, что потерявший терпение Алексей Иванович собирается уйти. – Отдай вонючие штаны… а то ищи потом ветра в поле.

Алексей Иванович насторожился при загадочном «ищи ветра в поле», но Игнатий, казалось, совсем спятил. Он чертил в воздухе руками, разговаривал сам с собой и, когда приехал Витя с хрустящим пакетом, полным новеньких джинсов, Алексей Иванович понял, что от этих двоих ему не отбиться. Он залез в салон и переоделся в обнову, пахнущую тканевой краской. Его вытолкали на тротуар, и машина Игнатия, газанув, умчалась прочь. Алексей Иванович был в новых, не по росту длинных джинсах, сбоку торчала этикетка, а его рука инстинктивно сжимала рыжую пятитысячную бумажку, которую второпях сунул ему участник странной сделки.

Алексей Иванович даже пригорюнился, подумав, что, случись эта бумажка двумя часами ранее, он бы не выдержал: купил билет и уехал домой.

X

Евгений Семенович поехал на работу пораньше. Когда поднималась волна корыстного интереса к делам его тестя, он норовил убежать из дома, воображая, что на работе его не найдут. Он не выносил, когда на квартиру являлись делегации с меморандумами неограниченного диапазона, от щедрых посул до свирепых угроз. Всегда эти визиты происходили по одной удручающей схеме. Матвей поджимал хвост и выговаривал Маре, будто именно Евгений Семенович, вечный радетель о семейном покое провоцирует неадекватов, ломящихся в их дом стадами, хотя если кто-то и вызывал упреки, то скорее Мара, потому что Небогатов был ей кровной родней, а Евгений Семенович, посторонний академику человек, оказывался виноватым без вины.