Вот же Ньютон-шестикрылый, как он догадался? Мы продолжали толкаться в прихожей, пока сзади не раздался карающий голос:
– Кто там пришёл, Ренни?
– Никто, тётя Эбигейл! – тоскливо взмолился Лис. – Там… ошиблись адресом… да!
– Ах, ты совершенно не умеешь разговаривать с дамен унд херрен. Пропусти-ка! Сейчас я объясню этим невежам, по какому адресу им стоит пройти. Шнеллер, шнеллер!
Мы рассосались вдоль стен, а наша грозная, как весь германский флот, гостья собственноручно открыла дверь, где и… получила страстный поцелуй взасос от моей нежной бабули!
– Давно хтела посмотреть, как ту-ут живёт мой мальчик. Вот эта-а… Не этот рыжий, этот не… не мой. Вот этот мой. Чё, он вам не сказал? Ах ты ж… шалу-ниш-ка-а…
Каким чудом нас с учителем выкинуло на улицу, известно, наверное, только древним финикийским богам, а они уже много лет как существа молчаливые. На мостовой стоял кеб Фрэнсиса, по крайней мере, понятно, кому мы должны были быть благодарны. За что угодно, вплоть до грядущего убийства в нашем уютном доме…
– Один вопрос: почему ты так с нами? – едва ли не синхронно спросили мы.
Рыжий донец удивлённо пожал плечами, возможно, для него глубина проблемы не равнялась глубине тихого Дона.
– Та что не так-то, братцы?
– Всё!!! – Добрые пять или даже десять минут мы в два голоса, крича и перебивая друг друга, объясняли этому недалёкому русскому, что бывает, когда пьяная англичанка лезет целоваться к трезвой немке. Когда демократичный представитель низкого социального слоя навязывает своё тесное общение представителю феодальной аристократии. Когда снобка и дура вынуждены остаться нос к носу в не самой большой прихожей, а дом у нас один, и он нам дорог, нам там ещё жить, взрыв или пожар никак не в наших интересах, пойми же, дубина еловая…
– Та тю на тебя, Лисицын! – Беззаботный жеребец, забекренив папаху, ответил нам белозубой улыбкой. – У хлопчика от такая бабка-а! Золото-о! Стока песен знает, аж всю дорогу за меня голосила, а уж матершинница-а! Любо-дорого послушать образованию ради.
Меж тем изнутри раздались истошные крики, отборная немецкая ругань, грохот чего-то деревянного об пол, а потом тишина…
Мы замерли, попеременно бледнея и холодея. Дверь распахнулась так неожиданно, словно двери чистилища в Страшный суд. На тротуар вышла моя бабуля, поправляя сбившийся кокуль и потирая кулаки, а за ней в дорожном плаще с зонтиком наперевес шагнула леди Краузен фон Рильке со строго поджатыми губами.
– Кебмен!
– Куда прикажете? – Рыжий донец аж вытянулся в струнку.
– В порт! – конкретизировала тётушка Эбигейл, даже не глянув в нашу сторону.
Фрэнсис залихватски присвистнул, прикрыл дверцы и подмигнул нам:
Ой я, пролягала она, шлях-дорожка!
Ой я, пролягала она, всё широка!
По чистому полю, по чистому полю!
Ой я, как по этой было по дорожке,
Ой я, как по этой было по широкой,
Стоял бел шатёрик, стоял бел шатёрик!
Ой я, как из того ой да из шатрочка,
Ой я, как из того ой да из белого,
Выходил молодчик, казачий полковник!
Когда паровая машина, грохоча колёсами по мостовой, унеслась прочь, а звонкая песня ещё долго разносилась за Тауэрским мостом, мы наперегонки ломанулись в открытые двери. Дом, милый дом, как же мы по тебе скучали!
Нас встретила разгромленная прихожая, пустая бутылка из-под виски в углу, сломанная курительная трубка и безжалостно раздавленная каблуком дорогая пудреница. Не надо было быть сыщиком, чтобы предположить, что тут вообще произошло…
– Да, мальчик мой, первоначально это, несомненно, была драка. И держу пари, моя тётя наваляла бы твоей бабке! Однако…
– Моя бабуля выдохнула алкогольными парами в лицо вашей непьющей тётушке, полностью подчинив её своей воле?
– Браво! После чего они обе под ручку отправились прогуляться в порт, развеяться и отвести душу.
– Честно говоря, меня это немного пугает…
– А в меня вселяет надежду, – наконец-то улыбнулся месье Ренар. – Пойдём, у нас мало времени! Мы ещё должны успеть задержать этого негодяя.
Пресвятой электрод Аквинский, какого, зачем и где?! Почему-то чаще всего мой учитель был уверен, что я знаю всё то же, что и он, если видел то же самое своими глазами.
С одной стороны, это так, с другой – меня постоянно тыкают носом в осознание собственной тупости. Что совершенно неприемлемо для британца, ибо весь смысл существования нашей нации перед Богом и людьми в вечном бремени «белого человека», учителя, наставника, ведущего весь недоразвитый мир к единственно правильному пониманию реальности! Тогда почему же какой-то «близкий к природе» умнее меня?!
– Складывается странное ощущение, будто бы ты чем-то сильно недоволен. Или кем-то? – нахмурился лис и повернулся ко мне спиной. – В последнее время ты так часто обижаешься на меня, словно я тебе чем-то обязан. Но если причины столь серьёзны, то как свободный англичанин ты в любой момент вправе покинуть ненавистную тебе работу…
– Прошу прощения, сэр! Разумеется, нет, сэр! Пожалуй, я несколько зазнался, сэр!
– Извинения приняты. – Как француз он был крайне отходчив и никогда не таил обид. – Мне нужно пять минут, чтобы переодеться, и мы выезжаем.
Я метнулся в лабораторию, забрал с зарядки электрическую дубинку, подумав, не стал брать устройство для подключения ударного заряда к обуви, быстро накинул макинтош, взял шляпу и зонт, таким образом успев закончить экипировку до того, как мой рыжий наставник вернулся в прихожую.
Вот теперь наконец-то он был одет как настоящий британский джентльмен, а не как кошмарный домашний клоун, развлекающий детей бюргеров на именинах бургомистра где-нибудь в заснеженной Баварии или чопорном Кёльне.
– Возьми утреннюю «Таймс». Почитаешь в дороге.
Я послушно сбегал в гостиную, цапнув газету с каминной полки. Конечно, вдумчивое чтение под песни кебменов вряд ли возможно, но спорить не хотелось ни капельки. Мы вышли из дома, заперли дверь, и мне удалось достаточно быстро поймать свободный экипаж.
И хотя Лис до сих пор питал некое предубеждение к чёрным коням, но мы заняли места. Извините, сейчас принято толерантно говорить «вороным». И повторюсь, лично я до поры не разделял странных предубеждений своего учителя, пока не…
– Куда, как, бро? – жемчужно улыбнулся водитель, выдыхая из широких красных ноздрей такой клуб ароматного зеленоватого пара, что у меня закружилась голова и почему-то захотелось петь.
– В порт, – коротко ответил месье Ренар.
Чёрный жеребец хохотнул, запрокинув голову в серое небо, кеб тронулся, а над нашими головами зазвучало:
Я так и вот так… свою же мать,
Что она родила мне брата-сына!
Типа сын моей мамы мне брат.
Типа он мой сын, я со своей мамой в ванне…
Это наш инцест, наша семья.
Чё не устраивает, иди на…
Дизлайк тебе, бро!
– Не бро ты мне, скотина черномазая! – без малейшей толерантности яростно отбрил лис, выходя буквально на ходу.
Я рванулся следом, меня едва ли не тошнило от услышанного, представлять сюжет в картинках было попросту невозможно для любого вменяемого человека.
– Эй, стопэ! А кэш?! Гони лаве за проезд! – Кебмен мгновенно перегородил нам дорогу.
– Можно я? – Месье Ренар просительно протянул руку.
Почему бы и нет? Я безропотно отдал ему электрическую дубинку, и мгновение спустя вороной невежа трясся на мостовой копытами кверху. Кажется, ему это даже нравилось. Мы церемонно приподняли шляпы, поклонившись друг другу, как два воспитанных джентльмена. Пожалуй, относительно чёрных мой наставник не так уж не прав. Если у конского профсоюза возникнут вопросы, думаю, нам будет чем оправдаться. Более того, я уверен!
