– Не время, мой мальчик! Сегодня эти люди гонят настоящего зверя. Не бумажки.
– Лису? – не поверил я. – Невозможно, это чудовищная дикость! Цивилизованное британское общество давно осудило столь нетолерантное отношение к…
– Они вышли с собаками. Псы нужны для загона несчастной лисицы, это настоящая охота, пережиток чудовищного прошлого.
Звуки рога раздавались всё ближе и ближе. Получается, всадники действительно скачут в нашу сторону. Неожиданно Лис отбросил трость и цилиндр, сорвал длинный плащ, принял низкую стойку и с невероятной скоростью бросился в кусты. Вернулся он буквально через пару минут, держа в руках замызганного, едва дышащего лисёнка.
– Сэр, это его травили собаками?! – Мне было трудно совладать с голосом: при переводе на человеческий возраст дикий зверёныш едва ли был старше меня. – Нам нужно двигаться к двуколке и срочно спешить в город! Полиция не может попустительствовать такому безобразию.
– Эту усталую лошадку охотники догонят за пять минут, ты не представляешь, какие у них кони, – возразил учитель, кинув мне в руки свои часы. – Беги сам и гони прямиком к шерифу ноттингемскому! За тобой погони не будет, мы отвлечём их. У тебя меньше часа.
– Я не оставлю вас!
– Да пресвятой электрод Аквинский, исполняй уже, мальчишка!
Мне не оставалось ничего, кроме как подчиниться. На ходу я успел отдать ему свою электрическую дубинку и опрометью бросился по дорожке из белого кирпича к ожидающей нас повозке. Пёс приподнял шляпу, но вопросов задавать не стал, просто тронул поводья.
– Если доедем за полчаса, плачу втрое! – проорал я.
– Ха, стало быть, это ещё три шиллинга к моим четырём, так что уже пять! – восхищённо присвистнул возница. – А ну давай, старушка Мэй, покажи столичному юноше, как резво ты скакала лет десять назад…
Стук копыт, лай, сигналы охотничьих труб и конское ржание преследовали нас буквально по пятам, но вскоре мы оторвались, так как всадники явно нашли новую цель – месье Ренара с забитым лисёнком на руках. И хоть я прекрасно отдавал себе отчёт, что мой учитель способен за себя постоять, к тому же у него дар «говорить с людьми», но сердце всё равно сжалось от тревоги.
Он там один против десятка разгорячённых погоней и жаждой крови людей. Тех, кто привык к тому, что здесь, в провинции, они – закон, власть и сила! А если какой-то там «близкий к природе», модный хлыщ из Лондона, попробует стать им поперёк дороги…
Мы успели за двадцать восемь минут, судя по серебряному хронометру Лиса. Рыжая старушка Мэй показала себя во всей красе, чудом не сбив трёх прохожих, включая хмурого добермана в клетчатом макинтоше, и не разнеся всю двуколку о ступени полицейского участка. Я честно высыпал в протянутую лапу ровно пять шиллингов, мысленно пообещав самому себе ещё лучше учить математику, после чего выпрыгнул на мостовую, бросившись на поиски шерифа.
Им оказался немолодой, очень важный и чуть манерный кот, как я понимаю, чисто британской породы. Роскошные усы, добротный бархатный сюртук по старой моде, начищенная медаль шерифа на толстой позолоченной цепи. С первого взгляда было видно, что он весьма разбирающийся в своём деле законник. Один тон его внушал безоговорочное доверие. И я повёлся…
– Да? Неужели? Вы уверены? Какое безобразие! Конечно, я не знал. Где? Как его зовут? Из самого Скотленд-Ярда? Надеюсь, вы уже сообщили туда? Правильно. Это вопрос местного самоуправления. Но вы обязаны написать заявление. Пройдёмте!
Он был так безукоризненно вежлив, воспитан и проявлял столь искреннее сочувствие, что я даже понять не успел, как очутился в небольшом полутёмном помещении с зарешеченным окошком и глухими стенами. В тяжёлой двери со скрипом провернулся ключ.
– Да? Почему? Нет. Ясное дело. Увы. Кто? Я? Нет, не я. Жизнь такая. Не знаю. Может, неделю. Или две. Зависит от суда. Кто? Судья? Где? Хм, ну на охоте же…
Вот, собственно, наверное, и всё. Я прислонился спиной к стене, с трудом удерживаясь от слёз. Меня провели, как мальчишку. Всё слишком уж гладко складывалось. Да чтоб шериф такого маленького городка, как Ноттингем, не знал, кто и когда собирает компанию на псовую охоту? Если даже какой-то там извозчик с улицы в курсе…
А ещё меня спрашивают, сообщил ли я в Скотленд-Ярд?! Не сообщил! В том-то и дело! Я, как последний деревенский дурачок, попёрся прямиком к жадному, продажному шерифу, который, видимо, не изменился со времён песен о Робин Гуде! Но, быть может, не все здесь такие…
Я бросился к маленькому зарешеченному окну:
– Эй! Кто-нибудь! На помощь!
Мне открывался весьма ограниченный кусок улицы, но, благодаря тому что участок шерифа находился в исторической части города, прохожие всё-таки были. Люди и «близкие к природе», заслышав мой крик, отводили глаза, некоторые крестились. И только один явно не местный доберман, по виду скорее немецкий турист в тёмных круглых очках, вдруг повернул морду. Я узнал, это его чуть не сбила наша двуколка. Но, быть может, потому, что немцы так законопослушны, он лишь сочувственно покачал головой и почти отвернулся, как…
– Херр доберман, гутен таг! – Неожиданно для самого себя я вдруг заговорил на вполне сносном немецком. – Битте, гебен зи дас телеграмм! Скотленд-Ярд должен знать о…
Немец (если это был он?) лишь сильнее надвинул на лоб тирольскую шапочку с пером и, насупившись, продолжил прогулку. Мне даже показалось, что он ни черта не понял или обиделся на моё произношение. Конечно, меня ведь учили иностранным языкам таким оригинальным способом, что и врагу не пожелаешь…
За дверью раздались шаги, потом вновь провернулся ключ, и на пороге показались двое лысых громил. Да, да, те самые, которых мне пришлось вырубить в вагоне поезда Лондон – Ноттингем. За их спинами на минуточку мелькнул предательский толстый кот:
– Вот. Ага. Его. Нет? Сколько? Нет. Максимум шиллинг. Пусть. Зачем? И это не надо. В мясо. Чтоб знал. Помнил. И никогда впредь! Действуйте.
Громилы, потирая кулаки, шагнули в мою, вдруг ставшую такой тесной камеру. Дверь захлопнулась. Я тоскливо вспомнил, что проверенную дубинку оставил своему учителю, полагая, что ему нужнее. Мне бы, оказывается, она тоже весьма пригодилась.
– Ну что, малец, снимай штанишки, – гнусно ухмыльнулся один.
– Мы тебя отшлёпаем, – хохотнув, поддержал другой. – В воспитательных целях.
Наверное, месье Ренар нашёл бы, что сказать в ответ, он вообще любит «говорить с людьми». У меня таких талантов не было, но были проводки, аккумулятор в кармане брюк и железная пластинка на носке правого ботинка. Поэтому я, не задумываясь, ударил первым. Ближайший бандит сложил руки на причинном месте, упав носом вниз без писка.
Второй заревел и пошёл на меня, выхватив из рукава складной нож. Не знаю уж, с кем ему раньше приходилось иметь дело, но я успел трижды вмазать ему по лицу, расквасить нос и уложить поверх первого ударом колена в висок. Падая, он умудрился проткнуть мне полу плаща, так что теперь ещё и зашивать придётся. Обидно.
Практически в этот же момент дверь вновь распахнулась, на пороге стоял всё тот же немецкий турист. Только сейчас, глянув на него в упор, мне стало понятно, каким же я был слепошарым кашалотом, по выражению моей бабули…
– Гавкинс?!
– Для тебя сержант Гавкинс, – сняв очки и брезгливо оглядев камеру, обрезал он. – Я плохо разбираюсь в иностранной тарабарщине, но догадался пройти на почту и отправить телеграмму инспектору.
– Сэр…
– Но если ты ещё хоть раз обзовёшь меня «херром», я тебе башку откушу!
– Помогите моему учителю и кусайте сколько вам заблагорассудится, – взмолился я. – Месье Ренар там один против десятка озверевших людей, организовавших псовую охоту на живую лису, а местный шериф с ними в сговоре!
– Расскажешь по дороге, – коротко кивнул он. – Выбирайся отсюда.
Мы заперли дверь камеры с двумя недобитыми бандитами. В помещении участка больше никого не было, но, видимо, шериф не считал возможным, что хоть кто-то посмеет вторгнуться в его вотчину. Опасная самоуверенность.
