— Сбором четвертин, стало быть, именно вы занимаетесь? — уточнил Рэй, глядя не на болтуна, а на другого — крепыша с непропорционально длинным носом, торчащим над толстыми усами и упитанной бородой.

— Да ты, галка, не галди, — добродушно улыбнувшись, сказал длинноносый. А вот и главарь, понял Рэй.

Он подплыл, точно утка по воде, и очень мягко опустил руку ему на плечо. Пришлось, однако, поднапрячься, чтобы под ее весом не согнуться.

— Мы ж тут тесно живем. Меня звать Нос. Это Алешка-Дятел, — представил болтуна, — а это Драный, — со значением указал на хмурого, патлатого здоровяка с огромными кулачищами.

«Чудище», — подумал Рэй, глядя на саженные плечи и пустые глаза, утопающие в тени надбровных дуг. Довершал образ кривой шрам: верхняя губа несколько лет назад была едва не оторвана.

— Этот Алешка у меня божедур еще тот, намаялся я ним, веришь? А Драный так вовсе говорить не умеет, только зубы выбивать годится, — весело молвил носатый, но затем резко отбросил благосклонный тон, мол, поиграли в дурачка, хватит. Поднятой кверху ладонью он указал на приземистые дома: — Ты идешь на двор! Ступив на двор, ты становишься общинником. Жизнь тут тяжелая, жиру нет, а сторожа́ любой косяк распределяют на всех. Один ёж тухлянку затешит, а огребает весь честной люд. Микитишь, голубь, куда я веду? Мы с мужиками по зову сердца помогаем в неблагодарном деле, которое ты обозвал сбором, только за ради того, чтобы всем всего хватало! Так что, ёшка? Будешь подпевать или по говну мотать? — закончил он емко, предоставив Рэю два нехитрых варианта предстоящей жизни.

— Я понял, — ответил прибывший. — Четвертина звучит честно.

— А то ж! Быстро слобастил, голубь, — похвалил Нос и обратился к Драному: — Гляди, я ж издали сказал, что этот свой чесалка. Глаз-то у меня орлиный!

Алешка-Дятел жеманно подхватил:

— Ха, ты, Нос, вообще зверь дикой. Глаз у тебя орлиный, нос крысиный, а уд лошадиный, ха-ха.

Нос и двое других загоготали над шуткой. Драный, видимо, не улыбался никогда.

— Ладно, Дран, не кручинься. Успеешь кулаки размять, — приободрил Нос. — Сказали, сегодня привоз большой. Вон и следующий вышел, гляди! Вот он портач, зуб даю.

— Ну побазланим, — прохрипел Драный и двинулся вперед.

Приметив новую жертву, авторитеты потеряли интерес к сговорчивому новичку. Уходя, длинноносый встретился взглядом с неряшливого вида девчонкой, которая зачем-то всё терлась неподалеку, и сделал жест, займись, мол, новичком.

Та с неохотой вынула руки из просторных рукавов тулупа, сплюнула что-то под ноги. Короткая мальчишеская стрижка, что, видимо, норма для заключенных женского пола, одежда как и у мужчин — серо-коричневое сукно, все предметы ей велики.

— Мягко стелет, жестко спать, а? — бросила она.

Девушка встряхнула сухие, светло-русые волосы, наполненные опилками, и взыскательно оглядела новичка с ног до головы ясными глазами. Были они не голубые и не серые, а в самом деле бесцветные, чистые, как ручеек.

— Я о том, что зря ты согласился, — шмыгнула она, глядя вслед авторитетам, которые уже взяли в хоровод другого новичка.

— А можно было отказаться?

— А то б! Эти уважаемые господа ничего б тебе не сделали.

— Прямо-таки?

— Таки прямо! Днем же нельзя бардачить.

— А ночью?

— А ночью, в бараке, ты бы огреб. Не от них, конечно, а от ихних шнырей, — ухмыльнулась она.

— Ясно. Побои это замечательно, уже испытал. Еще что присоветуешь?

— О, шутник, — хмыкнула девушка. — Редкость. Да я к тому, чтоб ты сильно не удивлялся, когда придет время участия в поруке.

— Хочешь сказать, уважаемые господа отнимают больше заявленной четвертины?

— Их зовут милы́е. А эта порука у них хитрая. Никто не забирает четверть ежедневной плошки крупы на воде или кислой капусты, — пожала она плечами и фальцетом принялась перечислять: — зато новые рубахи, мясо на праздник, простыни, обутки, прочий слам уходит, только ручкой вслед маши! Знаешь, как считать четверть от нового зимнего тулупа? Эт вспомогатели тебя враз научат, четверть это и будет тулупчик целиком в обмен на дырявый, со скомканной набивкой.

Рэй вздохнул, но уже не расстраивался.

— Не думал, что увижу тут женщин, — только сейчас сообразил он.

— Говорят, есть порубы только для мужиков, — безразлично пожала она плечами. — А здесь нет. Община ж. Как в хозяйстве без баб?

— И правда. Извини.

— Ха, за что извинить-то?

— С мужчинами, наверное, не очень удобно.

Она неловко отвела взгляд, потерла нос картофелину. С виду Рэй дал ей чуть более двадцати пяти, но создавалось впечатление, что выглядит она старше, чем на самом деле.

— Тебя-то, красивый, за что закрыли? — сменила она тему. — Что-то не похож ты на разбойника.

— Мало разбойничал, наверное, — ответил Рэй.

Он хотел было излить негодования, рассказать, как глупо и несправедливо всё обернулось, что в первую очередь, он вообще не должен был оказаться в этом нелепом мире, а уж как герой, да с великой, хоть и весьма туманной миссией, не в чести и не в праве находиться на самых его задворках! Однако в последний момент взял себя в руки, ведь кому есть до этого дело.

Рэй с вызовом посмотрел в ее необычные, почти прозрачные глаза:

— Напал на человека. С оружием. Хотел зарезать, да к гусю подмога подоспела, вот и не рассчитал силы.

Слово «гусь» Рэй использовал по наитию, но девчонке понравилось — хихикнула.

— Хой, дикий! С виду-то не скажешь, — она прищурилась и сказала мягко: — Зарезать он хотел, как же. Поди, за кого-то другого каторгу взял? Ла-адно, можешь не говорить. Всем подряд хоть про разбой не полоскай. Засмеют.

— Что, не веришь? — попытался устрашить Рэй.

Та глянула даже с жалостью:

— Глаза у тебя не такие. Драного видел? Там такое в глазах. Ему ведь что щей поесть, что человека поленом насмерть заколотить — даже в лице не переменится. Его и сам Нос побаивается. А у тебя в глазах…

Она склонила голову, задумалась. И Рэй так и не узнал, что у него.

— Короче, меня Лиша зовут!

Рэй тоже представился и поинтересовался причиной ее заключения. Та отмахнулась:

— Тать. На четыре зимы зашла, но две уже прошли!

— Четыре зимы. Многовато за… — не закончил предложение Рэй, поскольку не понял, что за преступление такое — тать.

Лиша беззаботно покачивалась на носках:

— Наверное. А, может, и нет. Я ж купеческий дом обнесла! Княжих писем-то не знаю и Разбойный приказ не читала… да я и читать не умею. Судья сказал четыре, стало быть, четыре. А ты, говоришь, шесть? Тож не худо!

— Мне, похоже, по статусу добавили, — досадливо признался Рэй, да тут же прикусил язык: «Ох, дурак!»

— Статусу? — шепнула она.

Рэй отмахнулся, дескать, не бери в голову, но Лишка, вмиг учуяв секрет, прильнула, точно юркая муха, ухватила его за щеки и принялась тянуть! Он попятился, да девка оказалась проворнее и уже через секунду умудрилась притянуть к себе и скользнуть обоими указательными пальцами ему в рот, раскрыв челюсти!

Кое-как он вырвался, толкнув ее в грудь.

— Вот это да! — искренне удивилась девушка, игнорируя всё его возмущение. Она опять подалась ближе — теперь осторожно, и совсем шепотком: — Сколько лет живу, ни разу этаких зубов не видала! Белая кость, честное слово. Покажи еще, а?

Рэй предупредительно отступил, пытаясь разобрать, что на уме у белоглазой чудачки.

— Пс-с, слушай, — огляделась она и повторила восторженно: — Слушай, ты же из сословных? Да не купчина, нет! Боярский? Во рту-то жемчуга один к одному! В бедняцкой братии таких к твоему году не сыщется. А чего тогда тут оказался? Ах, нешто опальный?! — чуть не визжала она от восторга.

Рэй поднял руку, прося успокоиться и сбавить тон.

— А ты ко всем в рот лезешь? Похоже, тебя тут не зря закрыли.

— Да не бойся! — хрюкнув, усмехнулась Лиша. — Я-т тебя не выдам. Другом мне будешь! Боярских друзей ни в жизь не бывало. На вот, — она украдкой вынула из-за пояса бурый шарик и с подчеркнутой важностью вложила ему в ладонь. — Жвачка мула. Свеженькая, только утром намяла. Угощаю!