– Корону? То есть завоевать царство?

Аникет рассмеялся:

– Нет, на этих играх победителю вручают недолговечные короны, вернее: венки. На играх в Олимпии – венок из оливковых ветвей, в Немее – венок из дикого сельдерея, в Истмии – из сосны, в Дельфах – из лавра. – Он замолчал и внимательнее ко мне присмотрелся. – Но это только начало. По возвращении домой победителей чествуют всю их жизнь, им даже бесплатно подают обеды… И устанавливают статуи в тех краях, где они одержали победу. А самое великое достижение – победить во всех четырех состязаниях. Тогда на надгробии спортсмена вырезают все четыре венка. Его нарекают периодоником[10], то есть победителем цикла. Не каждый может достичь такой вершины.

– И в чем они состязаются, если не считать гонки?

Для меня было очевидно, что без скачек никаких игр быть не может. Ну и без борьбы.

– В программе игр – борьба, метание копья, метание диска – все в разных комбинациях – и даже гонки, как на колесницах, так и на лошадях. Но в Дельфах, помимо всего этого, состязаются в поэзии, драме и музыке – эти соревнования проводятся в честь Аполлона.

Мне до дрожи захотелось попасть на такие игры – исполнилась бы моя мечта обо всем, что всегда возбуждало мой интерес. Всем сразу! Соревнуются не только тела, но и разум!

– Хочу участвовать в таких играх! Я должен там быть! – сказал я и еле сдержался, чтобы не выпрыгнуть на песчаную арену.

– Увы, по правилам тебя не допустят к участию, – с грустью в голосе сказал Аникет.

– Конечно, сейчас меня не допустят: я пока еще недостаточно взрослый и точно всем проиграю!

– Ты не грек, – пояснил Аникет. – Чтобы состязаться в этих играх, надо быть греком. Мне жаль, дорогой Луций.

Какой-то пожилой зритель, в одной только тунике и сандалиях, подошел ближе к нам, встал и неуверенно заговорил с Аникетом. Я тогда так расстроился, что почти не обратил на него внимания.

– Прости, – заговорил незнакомец, – я невольно услышал ваш разговор. Я – тренер, сейчас наставляю римлян, но когда-то я был периодоником и, если паренек захочет послушать, многое могу рассказать об играх.

Я сразу навострил уши, вскинул голову и внимательно посмотрел на мужчину: среднего телосложения, но жилистый, он, хотя лицо его было изрезано морщинами, двигался легко и плавно, как крупная хищная кошка.

– Это уже не важно, – пробурчал я. – Меня все равно не допустят к играм.

– Но ты можешь следить за ними, можешь даже стать спонсором греческого атлета. Тренироваться и путешествовать в места проведения игр крайне дорого. Некоторые очень одаренные атлеты ни разу не участвовали в играх лишь потому, что не могли себе этого позволить. – Мужчина говорил мягко, но весьма убедительно. – Кроме того, кто знает, что будет через несколько лет? Правила могут измениться. Ты бы тренировался и надеялся, что когда-нибудь такой день наступит, и даже если этого не случится, упражнения точно пойдут тебе на пользу. Скажу откровенно: римляне ничего не понимают в спорте. Они хотят смотреть, а не участвовать. Смотреть на гонки, на бои гладиаторов. Но сами ничего не хотят делать! – Он показал на арену: – Конечно, атлеты еще есть, и я востребован как тренер, но для меня было бы честью тренировать тебя: ты еще не испорчен неправильной техникой, тебя не надо переучивать. Как твое имя?

– Марк. – Я не хотел называть свое настоящее имя, не хотел, чтобы он боялся или угодничал. – А это мой наставник Аникет. Он грек.

И они тут же перешли на родной язык, а я не мог за ними уследить, потому что знал всего десяток-другой греческих слов. Аникет оживился, встретив соотечественника, я таким его никогда раньше не видел.

– Ты бы хотел освоить греческие виды спорта? – обратился ко мне Аникет, когда они наконец закончили разговор.

Он еще спрашивает!

– Да, да!

– Хорошо, тогда Аполлоний будет тебя тренировать. Два раза в неделю, после занятий по чтению, подходит? Аполлоний, что ему принести на тренировку?

– Только тунику, которую не жалко запачкать. Ну и повязку на голову, если он сильно потеет и не хочет, чтобы пот щипал глаза. Масло и стригиль[11] у нас здесь имеются.

– Договорились! – сказал Аникет.

Мы, чуть ли не пританцовывая на ходу, вернулись домой. Признаюсь, это был самый счастливый из всех счастливых дней моей юности. Я не был так счастлив, даже когда Аполлоний приступил к тренировкам, потому что само событие никогда не сравнится с его предвкушением, а я так ждал начала тренировок, что казалось, от возбуждения мог парить над землей.

Вернулся Клавдий. Он последовал за своей армией в Британию и объявил тамошние земли римскими. Да, Цезарь вторгся в Британию за сто лет до него и тоже объявил те земли римскими, да только не основал там ничего постоянного.

Возвратившись, Клавдий рассказывал о безжалостных воинах на диких просторах Британии: у них спутанные длинные волосы, они раскрашивают себе лица и приносят в жертву людей. Римляне любили слушать его байки. И хотя Клавдий пробыл в Британии всего шестнадцать дней, а все победы на поле боя одержали его генералы, он был удостоен триумфа. Меня пригласили присоединиться к его семье в императорской ложе. Если бы мать была в Риме, я бы не смог не пойти, но мои наставники умудрились отговориться, надавив на то, что я еще слишком юн, чтобы по достоинству оценить и выдержать воистину великолепную, вот только очень длинную церемонию. Но это, конечно, не помешало нам с Аникетом присоединиться к толпе горожан и увидеть все их глазами.

Триумф проходил по традиционному маршруту: начался за старыми стенами Рима, потом петлял по Форуму и под конец, через три мили пути, вышел к храму Юпитера на Капитолийском холме. За несколько дней до триумфа на Марсовом поле выставили привезенные из Британии трофеи.

Марсово поле – большое открытое пространство к западу от Форума; когда-то там тренировались солдаты и играли дети, а потом его застроили гражданскими зданиями, храмами, театрами и термами. Но там все равно было гораздо просторнее, чем на Форуме или в центре Рима, где постоянно приходилось змейкой прокладывать путь в толпе.

Мы вышли на плоскую, выложенную брусчаткой площадку, где были установлены столы с трофеями. Я был разочарован – как по мне, там не на что было смотреть: кучи шкур, продолговатые бруски олова, горки грубых желтоватых камней, миски с мелким жемчугом и клетки с огромными озлобленными рычащими собаками. Ничего интересного, но я отпрыгнул от клетки, когда одна псина сунула между прутьев оскаленную морду в хлопьях белой пены.

Аникет тоже отскочил и спросил стоявшего рядом с клеткой солдата:

– Что это за порода?

– Боевые широкомордые псы Британии, – ответил солдат. – Очень дорогие. В бою намного лучше, чем греческие молоссы.

Я с опаской шагнул ближе к клетке. Собака отступила в тень, я видел только ее белые зубы и слышал приглушенный, напоминающий раскаты далекого грома рык.

– Здесь, в Риме, они очень ценятся, – добавил солдат.

– А где все остальные трофеи? – Аникет махнул в сторону столов.

– Всё здесь. В Британии добычи мало, одна только территория.

– А вон те желтые камни – это янтарь?

– Да, хороший, но пока еще не отполированный. А вот жемчуг в тех мисках хуже некуда – мелкий и тусклый. И кстати, вы, случаем, не рабов пришли выбрать? Рабы – вот достойная добыча из Британии. Что-что, а их они умеют делать. – Солдат указал на большой шатер. – Вон там полно красивых белокурых детей. Поверьте, господин, вам стоит на них посмотреть! Думаю, после триумфа их продадут за очень большие деньги. Но сначала их должны провести по городу. Надо же нам хоть что-то показать после такого дорогого похода.

Мы прогуливались по полю, заглядывали в палатки, щупали выставленный скудный товар и слушали уничижительные реплики покупателей.

– Пустая трата денег! – возмущенно бормотал какой-то толстяк. – Зачем вообще надо было туда тащиться?