Во многих снимках мы не ощущаем пустоту между предметами как форму, то есть "тело", однако порой этому "телу" придается качественная определенность. А.Суткус, например, в работе "Чашка кофе" [2.18] заставляет нас почувствовать его давящую тяжеловесность. В кадре, узком и вертикальном по формату, фигура за столиком занимает по высоте только треть изобразительной плоскости; остальные две трети - пусты. Потому кажется, что сидящий держит на своих плечах воздушный столб, как Сизиф - камень. Вытянутый формат и превращает пространство над человеком в тяжелый, давящий столб. Ощущение драматизма, которым веет от изображенного, усиливается благодаря общей тональности кадра, выдержанной в "низком ключе".
Кадр Суткуса - черно-белый и, соответственно, "воздушное тело" выражено в нем тоном. На снимке же Л. Шерстенникова "У причала" [2.20] оно характеризуется цветом. Красный борт яхты с черной каймой наверху причудливо изогнут широкоугольной оптикой, придавшей ему шаровидность. Из-за оптической деформации борт распознается с трудом - кажется, что некая объемная форма, вроде цистерны, нависла тут над маленьким суденышком. Она мощно вдвигается в воздушную среду, и чудится, что именно под воздействием упругой атмосферы борт принял свои теперешние очертания.
Цвет шаровидной формы - интенсивный, насыщенный красный: борт словно раскалился от усилий, которые от него потребовались на противодействие "воздушному телу". В кадре оно - холодное, голубое, и эта голубизна воспринимается особенно остро в сопоставлении с "раскаленным" бортом. Благодаря форме и цвету борта, "воздушное тело" на снимке обретает материальность, становится почти осязаемым.
В "Ночном рейсе" того же Шерстенникова [2.19] предстает особый феномен - не только воздушное, но и световое "тело". Освещенная зона четко выделяется на фоне окружающей темноты, обтекая формы готового к полету лайнера и расстилаясь по земле. Зона эта и прочитывается как сферическое световое "тело". Пожалуй, оно могло бы растекаться во все стороны, но центробежному его движению словно препятствует хвостовая часть самолета - вертикальные и горизонтальные ее плоскости своими динамичными линиями будто увлекают за собой свет, как бы тянут его вверх, отчего световое "тело" кажется конусообразным. Оно не является чем-то принципиально отличным от "тела" воздушного. Последнее воспринимается зрителем не только по своим очертаниям, предопределенным контурами предметов, но и по своему "наполнению", то есть свету, наличие или отсутствие которого чутко фиксирует пленка. При отсутствии света воздушное "тело" ощущается тяжелым, темным, как в кадре Суткуса; при интенсивном же освещении воздушное "тело" становится легким, текучим. В "Ночном рейсе" Шерстенникова как бы совмещены оба эти случая.
Пирамида изображенного пространства не всегда исходит от изобразительной плоскости под прямым углом - так, чтобы точка схода линий перспективы совпадала с центром этой плоскости. Запечатленные предметы иногда "уходят" вправо или влево, поднимаются вверх или опускаются вниз. В своем движении они увлекают за собой и "воздушное тело", ибо, как отмечает М.Шапиро, "пространство, окружающее фигуру, неизбежно воспринимается... как нечто, принадлежащее телу и сообщающее ему новые качества. Эстетическому взору тело, так же как и любой предмет, представляется включающим в себя окружающее его пустое пространство как сферу своего существования".
Из-за соотнесенности с предметами "воздушное тело" ощущается подвижным -устремленным туда же, куда устремлены и предметы. А поскольку динамичны основные компоненты изображенного пространства, то и в целом оно воспринимается динамичным. Эта динамика компенсирует неспособность фотографии воспроизводить физическое движение.
Пространственное движение. Альберти утверждал применительно к живописи, что "всякий предмет, покидающий свое место, может идти семью путями: во-первых -вверх, во-вторых - вниз, в-третьих - вправо, в-четвертых - влево, а также двигаясь отсюда туда или оттуда сюда и, наконец, в-седьмых, - двигаясь кругом". Альберти говорил это и об изображенных вещах, но слова его справедливы и в отношеннии пространства.
На снимке рижанина А.Акиса [2.21] пространство - вместе со стенами старинной башни - идет вверх; в кадре Б.Дворного [2.22] широкоугольная оптика заставляет его низвергаться под нижний обрез изобразительной плоскости. В "Пейзаже с лодкой" эстонского фотографа О. Кууса пространство течет "оттуда сюда". Водная гладь здесь контрастно разделена - на черную и светлую части. Светлая часть по тону близка "воздушному телу", образованному просветом между кустами. Благодаря общности тона пространство однородно - оно будто проходит между кустами и продолжается над водной гладью. Лодка превращена автором в светлую клинообразную форму, напряженно скользящую по темной поверхности воды. Тем самым изображается не просто лодка и катанье на ней - в кадре передано движение пространства. Оно течет издали, стремительно вторгаясь в черноту первого плана.
На снимке Кууса движение пространства выстраивалось градациями светлой тональности. В "Куполе" В.Тимофеева [2.24] аналогичное движение передается цветом и линиями. Кадр можно счесть монохромным, но колористически он богат и разнороден, так как содержит в себе целую гамму нежных розовато-коричневых оттенков с вкраплениями оранжевых, синих и фиолетовых "брызг". Течение пространства вверх кажется мягким и плавным - мягкость эта задается полукружиями арок, ритмичностью выступов между ними и оконными проемами. Общий цветовой тон "звучит" в унисон с плавностью линий, высветляясь по мере движения вглубь и вверх. Блики света на стенах, желтые и синие стекла в узких витражах, фиолетовые линии ажурной конструкции суть те акценты, которые подчеркивают колористическое единство композиции.
У А. Мацияускаса на снимке из цикла "Базары" [2.26] пространство уходит "отсюда туда". Репродукция шишкинских "Сосен", которую на стене избы демонстрирует продавец, оказывается тем самым "окном", с которым любая картина сравнивалась теоретиками живописи. Масштабность открывающегося в "окне" пространства подчеркивается взятым крупно лицом женщины. Благодаря сопоставлению лища и крохотных в сравнении с ним сосен пространство кажется далеко растянувшимся вглубь. Его "уход" обозначен жестом рук продавца, придерживающего репродукцию. Следуя за жестом, взгляд смотрящего тоже устремляется вдаль. И круговое движение - седьмое в списке Альберти - не чуждо светописи: у А. Суткуса на снимке из цикла "Встречи с Болгарией" [2.25] дорога и "воздушное тело", закругляясь, огибают скалу с прилепившимся к ней строением.
О двух направленностях движения следует сказать особо. В предыдущей главе шла речь о диагоналях - "подымающейся" и "падающей". А до того, в первой главе, мы разбирали снимки с мотивом деревьев, основываясь на семантике линий, уходящих вглубь, которую предложил Н.Тарабукин. Традиционное различение в диагоналях подъема и падения не совпадает с выводами Тарабукина, ибо его диагонали проходят не в изобразительной плоскости, а в трехмерном пространстве. От изобразительной плоскости, от ее правого и левого углов они лишь исходят, чтобы двигаться вглубь и вверх. Диагонали Тарабукина могут также исходить из глубины и, перекрещиваясь, двигаться к изобразительной плоскости.
Таким образом, получаются два основных направления - слева направо и справа налево. В том и другом случае совершаются двоякого рода движения - "отсюда туда" и "оттуда сюда". Любой из четырех видов движения вызывает у зрителя свой комплекс ощущений, то есть оказывается эмоционально значимым.
