– Новая команда. Ребята рассказали.

– А чего раньше не рассказывали?

И пришлось мне все объяснить. И про двор, и про гитару, и про Антона с Валерой.

Мама слушала внимательно и молчала. По напряжённым плечам я поняла, что все это ей не очень нравится. Точнее, не нравится совсем. Нет, не то, что я знакомлюсь с людьми и слушаю хорошую музыку. А то, что шатаюсь по вечерам и сажусь с чужими на лавочку.

Вы, наверное, уже не раз задали себе вопрос, как она меня вообще отпустила осенью в темноту. Да просто время было только семь вечера, а смеркается в ноябре в наших краях рано. Свежий воздух после многочасовой учебы полезен, поэтому я им дышу.

Вы должны кое-что ещё знать про нашу семью в целом и мою маму в частности. Мы понятия не имеем, что такое подростковый бунт. Просто с ранних лет мои родители взяли себе принцип "если не можешь остановить революцию – возглавь". Поэтому, когда я прибегала домой взбудораженная от какого-нибудь нового интереса, они всегда спрашивали, что меня так зацепило. И никогда, слышите, никогда это не высмеивали, даже если влюблялась я в откровенную чушь. Чего против таких родителей бунтовать? Да я сама тащила им в клюве все новости.

А когда мне приспичило научиться кататься на экстремальных роликах, мама со вздохом купила мне надёжную защиту и взяла с меня слово, что перед тем, как в них обуться, я всегда буду проверять наличие в кармане копии своего медицинского полиса и ее визитки.

Соседка снизу, давняя мамина коллега, охала и возмущалась на такую вседозволенность.

– Если я ей запрещу, она напялит ролики абы как, не возьмёт даже шлем, и вероятность того, что меня замучаются разыскивать, резко возрастет, – спокойно парировала мама.

Говорю же: не можешь остановить революцию – возглавь.

Вот и сейчас она внимательно выслушала мой рассказ и протянула:

– Антон и Валера, значит… И что, хорошие ребята?

– Да вроде неплохие. Отругали меня за то, что одна по вечерам шатаюсь, и до дома проводили. Валера ещё и сообщение затребовал прислать, как в квартиру войду. А я специально, как поднялась, свет не стала зажигать, к окну подошла и отправила. Ты знаешь, действительно внизу ждали. Получили, прочитали, и только потом ушли.

– Ну надо же, заботливые какие.

– Они и старше. Им около двадцати что-то…

Мамины плечи опять напряглись на секунду. Потом она выдохнула и тихонько попросила:

– Дочь, ты всё-таки поаккуратнее.

И вышла из комнаты.

Я снова включила "Чайку и дельтаплан".

Спать мне совсем не хотелось. До полуночи летала и мечтала.

Оторвала себя усилием воли. Как-никак, завтра к первому уроку. И надо хоть как-то выспаться.

Уже в кровати подумала: интересно, а как он выглядит, этот вкрадчивый и мудрый Илья Ефимов?

– Ритка, подъем! – Алёна что есть мочи двинула мне локтем в бок. Я зашипела от боли, но она сделала круглые глаза и мотнула головой в сторону учительского стола. Я обернулась. Елена Семёновна, наша учительница по русскому и литературе, смотрела на меня поверх очков, и взгляд ее ничего хорошего не предвещал…

– Лагутина, тебе особое приглашение нужно? – вкрадчиво поинтересовалась она. За эту интонацию, от которой внутри все обмирало, Семёновну в школе прозвали Удавом. Дескать, подползет так элегантно к тебе поближе, а потом как окрутит, и не вырвешься… Думается мне, ее даже директор здраво опасался. Я же учительницу уважала и побаивалась. Нас с ней мирило только то, что я очень любила читать, и по поводу каждой книги имела мнение свое, а не официально дозволенное. Самостоятельность и умение мыслить Удав уважала.

Но сейчас я, кажется умудрилась проштрафиться…

– Иди давай! – опять пребольно пихнула меня в бок Алёнка. Вот как есть Щепка, говорящая фамилия! Тощая как та палочка, и локти как гвозди…

Удав все так же смотрела на меня, но температура в классе от ее взгляда уже повысилась на пару градусов. По крайней мере меня резко бросило в жар.

– Чего? – одними губами спросила я, но Щепка поняла.

– Стихи! – шепнула мне соседка. Надо сказать, что с Алёнкой мы не только парту делим, мы с ней одним совком в детсадовской песочнице копали и с одного балкона косточками от вишни летом плевали, а это вам не абы что. Это дружба на век.

Щепка поджала губы и посмотрела на меня как умалишенную. И тут дошло, наконец.

Удав задавала нам на дом учить стихи. Она вообще была непоколебимо уверена в том, что живое поэтическое слово рождает в неокрепших умах только лучшее. Поэтому каждого поэта мы проходили с обязательным устным экзаменом. В принципе, я с ней была согласна, и заучивала стихи с удовольствием. Особенно мне нравился Серебряный век.

Вот и сейчас полагалось читать про изысканного жирафа и озеро Чад. Гумилев грел мне душу и сердце, и я с большим удовольствием провела пару вечеров за этими строками. Встав из-за парты, вышла к доске, набрала в грудь побольше воздуха и начала:

– Как мы устали

В мире из стали

Искать где-нибудь тепла.

Кем же мы стали?

Раб и хозяин

Равно сгорят до тла.

Бейся в стекло,

Бедная птица,

Рваным взмахни крылом.

Что-то придет,

Что-то случится,

Ты посмотри в окно…

Когда закончила спустя несколько минут, в классе стояла мертвая тишина. Я поймала Алёнкин взгляд. Она подкрутила пальцем у виска.

– Прелестно… – раздался тихий вкрадчивый голос, и я поняла, что пропала. Все, Удав нашел свою жертву. Кажется, я не сказала ни слова о жирафе, и вообще не произнесла ничего из заявленного Гумилева. Обществу был явлен поэт века нынешнего господин Ефимов. Песня, которую я гоняла вчера вечером по кругу, въелась в мозг и вытеснила всех конкурентов.

– Значит, так… Выразительность пять, сообразительность пять, знание современной культуры – пять, домашнее задание – два. Лагутина, ты всерьез думала, что я приму это за Гумилева?

– Нет, – полушепотом ответила я, втянула голову в плечи и затянула:

– Сегодня, я вижу, особенно грустен твой взгляд

И руки особенно тонки, колени обняв…

– Довольно, – прервала меня Елена Семёновна. – Верю, что выучила. На первый раз сойдёмся на четверке, балл отниму за невнимательность. Второго раза быть не должно. Садись.

Стуча зубами, я вернулась за парту.

– Ну ты и везучая, – шепнула мне Щепка. – Мне бы за такое пару вкатила и не пожалела. А тебе целая четверка! Ты чего там рассказывала-то?

Я даже не пыталась отбрехаться, все равно Алёна не отстанет. Она настырная как комар и цепкая как клещ. Карандашом я быстро нацарапала в тетради "на перемене расскажу", показала ей и стёрла. Щепка кивнула. Но план сорвался. Меня вызвали к классному руководителю по поводу подготовки февральского концерта. Была у нас в школе такая традиция, раз в сезон устраивать выступления талантливых ребят, и не из списка учительских любимчиков и отличников, а из тех, кто действительно чего-то стоит. Я один раз случайно подвязалась на роль "подай-принеси-отойди-не мешайся", и с тех пор постоянно помогаю искать таланты. Так что всю перемену докладывала, кого мы выпустим на сцену в этот раз, и пришлось Щепке мариноваться в ожидании. Благо недолго, всего один урок.

Когда алгебра закончилась, Алёнка первой выскочила в коридор и там, схватив меня за локоть, защебетала:

– Ну давай, говори уже! Целый день с таким мечтательным видом ходишь, как будто тебе миллион на голову упал! Думаешь, я по твоему лицу не вижу, что ты во что-то интересное вляпалась? Я тоже хочу! Говори!

– А пойдем ко мне, чаю попьем с пряниками…

– Лагутина! Голову мне не дури!

– И не думала! Там и расскажу, и покажу, и послушать дам.

Подруга согласилась. Через полчаса мы вольготно уселись у меня в комнате, и я включила "Чайку и дельтаплан". Потом ещё и ещё.

На лице Щепки застыло благостное и счастливое выражение. Она прикрыла глаза и мерно покачивалась в такт музыке.