Бабушка, когда я уезжал, надела мне медный крестик в час разлуки на тесёмочке льняной. Наказала мне хранить и прятать, он будет спаситель мой земной. Так, мы втроём – с провожатым дядькой, и с крестиком обогнули за десять дней на поезде полушарие России.
В общем, за лето я так вырос из «коротких штанишек», возмужал, что родители не узнали меня.
Месть Яшки Приморского.
Летней ночью мы были с сестрой дома одни, как вдруг грубо постучали в дверь.
«Гав, гав, гав!» – услышали, как залаяла тревожно собака во дворе.
Любаша спросонья хотела открыть засов на массивной двери, не разобрав, кто стучит. В это время за крошечными окнами, в которые взрослый никак не пролезет, грубые чужие голоса матерились и собака, взвизгнув, замолчала навсегда.
– Стой! Закрой! Там чужие! – заорал я.
Люба моментально захлопнула засов. А за дверью орали:
– Открывай, «твою мать», мы вас всех всё равно достанем и убьём!
Мы с сестрой с перепугу спрятались под стол и сидели там, пока не приехали наши родители. Потом выяснилось, что это были из соседней деревни подельники уголовника Яшки Приморского, которого отец посадил за бандитизм. Он был то ли варнак, то ли вышел по амнистии Берии в холодном августе пятьдесят третьего года.
Больше нас одних родители не оставляли. За нами в дальнейшем приглядывала соседская бабушка.
Школа
В школу я пошёл с удовольствием: был знаком уже со многими своими сверстниками, а с некоторыми дружил. Научился писать и читать ещё до школы, может быть, потому, что у меня была старшая сестра. Первые классы это было самое золотое и беззаботное время.
Нынешний школьник, вооруженный айфоном, никогда не сможет понять, что такое костяные счёты, ранец и массивный деревянный пенал. Весь этот багаж весил несколько килограммов. Форма мальчика была миниатюрной копией милицейской, как у отца, даже кожаный ремень с массивной бляхой-звездой. Отсутствовали только погоны и петлицы.
Массивная чернильница с фиолетовыми чернилами в тряпичной сумочке и ручка со сменным металлическим пером не сравнится с маленькой, лёгонькой шариковой ручкой. Чернила высыхали мгновенно, и диктант проходил под барабанную дробь ручек. Каждые десять минут носик пера забивался какими-то волосками и бумажным пухом и требовал чистки особой войлочной подушечкой или просто двумя пальцами, отчего мы постоянно приходили домой испачканными фиолетовыми пятнами по самый локоть, а иногда и лицом. Может быть, поэтому отечественная промышленность выпускала нашу школьную форму под цвет чернил.
Был у нас урок чистописания, но это чистая каллиграфическая каторга. Кляксы синели везде, а в тетради, в косых ровных строчках покоились наши каракули. Эпистолярный труд нельзя было обмарать нелепой кляксой, иначе схватишь пару или кол, и тогда всё сначала переписывай, всю косую тетрадь.
До четвертого класса я был отличником, потом до конца школы оставался хорошистом. Мои учителя были замечательными образованными людьми. Я помню их имена до сих пор. Они мне дали важные знания в образовании, хорошие качества в жизни и любовь к однажды выбранному предмету. Литературе, истории! В классе я любил сидеть на последней парте, на «камчатке», со своим спортивным авторитетным другом Иваном, чтобы видеть всех, наблюдать за всеми, а самому оставаться в тени. К тому же я считал обитателей последних рядов своего рода элитой, несмотря на то, что большинство из них имели плохую успеваемость, но все они впоследствии стали бизнесменами. По моему мнению, если человеку все равно, какой цифрой его оценит другой человек, то это признак проявления стремления к свободе от навязываемых обществом условностей. Таких людей ждала своя интересная судьба, не под копирку, как у большинства, и не основанная на страхе перед порицанием. Дух свободы витал у последних парт.
Жизнь очень похожа на школу, разница лишь одна – в школе тебе вначале преподают урок, а потом устраивают проверку. А в жизни тебе устраивают проверку и твоя задача – усвоить урок, и ты приобретаешь опыт. Правда, в школе с творчеством проще: «Хочешь заявить о себе – вставай на табурет! Вперед и с песней!»
Со школьными друзьями мы создали костяк, ядро класса, и вместе проводили свободное от школы время. Вместе с нами были девчонки, одна из которых мне очень нравилась, но я так и не признался ей о своих чувствах. Ребята были в основном дети военных лётчиков из военного городка.
Среди ребят пытался выделяться Витька Мохов. Он всё время важничал и рвался в командиры, но толпа выдвигала кого-то другого, от чего тот завидовал, ставил палки в колёса или устраивал бойкот в игре.
С уличными мальчишками играли в футбол, где я был капитаном, а если в разные игры, то я часто был в лидерах, то Д-Артаньяном, то Чапаевым, потому что я лучше других дрался, быстрее соображал, руководил и быстрее убегал. Витька меня невзлюбил сразу: почему это не он на моём месте, хотя он был старше меня на год.
Я рос худощавым хлопцем, но жилистым. Ел пищу мало, медленно и часто недоедал. Отец кушал быстро, просто мгновенно сметал всю тарелку, и требовал от меня:
– Готовься к армии, ешь быстрее, за минуту, иначе голодный будешь уходить из-за стола. Всё доедай, а то всю силу на дне тарелки оставляешь!
В тайне от взрослых, пытаясь походить на них, мы с парнишками курили бычки, играли в карты на копейки, конечно, маленькие суммы, но адреналин выделялся, на мороженое с газировкой хватало.
Бывало, что играли в небезопасные игры – в ножичек, карты или метали камни, выбивая камень соперника, а также в пристеночек, расшибалочку. Кругом что-то строили и было много карбида. Главным развлечением у нас, пацанов, было натолкать его в ямку, залить водой, хорошенько прижать банку и подальше отбежать. Ждать пока выделяемый карбидом газ её разорвет и подбросит высоко над землей.
После игры все бежали пить газировку на центральную улицу, которая почему-то называлась Розы Люксембург, может быть, от того, что здесь жили немцы, антифашисты. Бежали туда, где стояли прилавки с прозрачными стеклянными колбами, наполненными сиропом ярко-вишневого цвета. А как вкусно шипела подаваемая из крана холодная вода! Как вкусно пить очаровательно-шипящую и восхитительно-колющую в носу воду. И как приятно разливалась по телу, что аж животик радовался и улыбался.
Я помню, как первый телевизор появился в деревне в начале шести году у моего друга Виктора. Его родители работали в сельпо, весьма доходное место. Это был черно-белый экранчик размером десять на пятнадцать сантиметров марки «КВН – 49». Такой «народный» телевизор с увеличительным кругом перед экраном показывал смутно всего три отечественные программы, но посмотреть на диковинку сбегалась вся деревня. Всего-то каких-то 60 лет прошло, а что сейчас мы имеем?! Гаджеты, смартфоны у каждого и сотни телевизионных программ, а с помощью спутников можно будет смотреть любую страну.
А еще я мечтал об астрологии. Наверное, нет человека, которого не интересовало бы его будущее. В Крыму небо такое же чернющее, как и Чёрное море. Всё в звездах, и все они отчётливо видны, когда летом лежишь на плоской крыше саманного сарая, а над тобой бездна звёзд в нашей туманной галактике Млечный путь. Из-за того, что единственная звезда – наше Солнце, дающая нам свет ночью строго с другой стороны земли, все небо похоже на дырявый огромный занавес, где обе Медведицы и Кассиопея, похожая на букву W или М, отчетливо видны. Так мы назвали свою дворовую футбольную команду и даже эмблему на груди придумали – «КаэС». Моим пацанам, с улицы, было всё равно, главное – красивое название.
Думай на один шаг вперед.
В детстве мы ходили на все кинофильмы, которые привозили в сельский клуб. Знали их наизусть, играли в «Угадай фильм» по первой букве. Фильмов было так мало, что мы без труда отгадывали их названия. Когда показывали в летнем кинотеатре вечером фильм, и у нас не было денег на билет, мы залезали на высокие деревья и смотрели целый час оттуда, поверх стены. Главное – не заснуть на ветке.
