Варвара, как ни глянь, все в жизни перемена —
сумела явь от сна однажды отличить:
все ж русская жена английского джентльмена!
Не ссу́чилась, а нить судьбы смогла ссучить.
Без пастыря – вотще – не сотворить обедни…
Варварины ли сны, мои ли снова бредни:
без Вари прогорел театр на Поварской.
Но бредень не пустой пришел из мглы морской…
…Строка склонилась к изголовью
подобно лилии тигровой…
Бог испытал меня любовью —
слегка подштопанной обновой.
Ты помнишь в Киеве – «Славутич»,
и Дни культуры ли славянской?
Ты променял меня на пиво
и на мужскую вашу дружбу.
Я много раз писала это
письмо, прости, что опоздала.
Ты не сказал, зачем ты умер!
Ты был всегда неостроумен.
…Что ни протока, то коряга,
что ни тайга – то непролазна…
Ты был скиталец и бродяга,
а я на все была согласна.
И нимфы не бывают чутче —
так нежно кожей осязала.
По кочкам прыгала, как чукчи,
за оползнем с горы сползала.
Рубашку белую, льняную,
изгваздала на сеновале.
Но не пошла тогда в пивную —
лишь потому, что не позвали.
Вот здесь бы ты и рассмеялся,
а может быть и рассердился.
Напрасно ты меня боялся.
Но хорошо, что не женился.
И все же был – оскал Ля Скала,
кровавый бархат, верхний ярус…
Я и во сне тебя ласкала,
актер (зачерк.), двуликий (неразб.) Янус (?)
Теперь ты (неразб.) Петр и небожитель.
Не удержу в руках пера я…
Взошли плевелы в Божьем жите
в двухтысячном году.
Аглая.
И напишу неискренне: тщета…
И заслонюсь от суеты печалью.
Но вдруг придут из прошлого счета,
сургучною скрепленные печатью.
Твое письмо умершему Петру
лежало в распечатанном конверте,
оно пришлось (не злись!) не ко двору:
кого бы вдохновила весть о смерти!
(«Били родники – да все повымерзли.
Были современники – повымерли…»)
– отрывок из письма Алеши Эн.
Я в курсе (ли?) печальных перемен,
деяний – сколь прельстительных,
столь тленных:
мне пишут в мой семейный монастырь.
Да много ли у Господа вселенных?!
Затем и жизнь – то пустынь, то пустырь…
Молись, подъявши к небу очеса.
Когда б не черт твоей телегой правил:
вчера был Петр, а завтра будет Павел!
(Венчались у знакомого ксендза.
А были слухи – и католикос
помолвил вас…).
И пущен под откос,
мой паровоз застрял в кустах жасмина:
тускнеет масть, корежится металл,
ржавеет жизнь – вторая половина…
Какой мошенник этот банк метал!
Письмо не мне, а всколыхнуло дух.
Петр выбирал тогда из нас из двух,
как водится – для тела и души…
Будь острожна – все же муж…
Пиши.
P.S.
В твоем письме (по Фрейду ли?) описка:
там Янус (Янис ли?) подверстан слишком близко…
…соблазн для развращенного чтеца!
P.P.S.
Успела ли сбежать из-под венца?
Банкира (ли?) настигла Божья кара?
Целуй его (ль).
Всегда твоя —
Варвара.
…Природа тут всегда под градусом.
В таком чаду – я плохо вижу…
Алеша, мы ошиблись адресом,
и заняли не нашу нишу!
Жара, как жаба ненавистная,
в зобу – расплавленная смальта.
Вокруг фасонно-живописная,
весьма масонистая Мальта.
Нам не дано ей соответствовать,
мы объективно невесомы.
Ну сколько можно долю пестовать
и выставлять свои резоны!
Пример однюдь не показательный,
мой милый делатель культуры:
мы жизнь прожили по касательной!
Но не насилуя натуры.
Как чада мировой провинции
(столица – только Град Небесный),
творцы, создатели, провидцы ли —
мы шли гурьбой довольно тесной.
Ваяли тесто песнопения,
месили строчки, словно краски.
И в ком похоронили гения —
сие не требует огласки.
Ты в состоянии паническом
не подставляй свою щеку им!
Мы с Джоном на экуменическом
на съезде пастырском шикуем.
Бесед благих теченье плавное,
и подковерных мнений битва.
И эта Мальта. Да. Но главное —
поверь мне! – общая молитва.
Когда звучит благословляющий
канон издревле благодатный,
стоит над миром столб сияющий,
немеркнущий и незакатный.
Как ни пытаются облечь его,
как ни кроят на все фасоны…
Мы языка не знаем птичьего,
но и они с небес пасомы!
Молить Всевышнего о милости —
предвечным, бессловесным стоном…
Но я уже заговорилась. И —
прощай.
Varvara Superstone
