– Я твоя мама. Я знала: что-то произошло, – сказала она. – Но я оказалась не готова к тому, что ты мне рассказала.
Маме было почти тридцать семь, когда меня изнасиловали. Она была матерью двух девочек-подростков без какой-либо семейной поддержки: кроме отца, все наши родственники по-прежнему жили в Крайстчерче.
Дальше я помню, как мама разбудила меня и сказала, что набрала мне ванну. Я пошла в ванную комнату и окунулась в теплую воду. Именно тогда я заметила синяки у себя на плечах, руках и ногах.
– Я зайду и помою тебе голову, если хочешь, – сказала мама.
– Нет, я сама, – быстро ответила я, но она все равно зашла. Она начала мыть меня как никогда нежно, не говоря ни слова.
Стояла тишина, которую нарушал только шум воды. Я начала плакать. Мама обняла меня, а затем заплакала вместе со мной. Я рыдала, задыхалась, все мое тело дрожало.
Мою маму, невысокую, с рыжими волосами и красивой улыбкой, прозвали Фред – сокращение от Фреды. Она была замечательной мамой.
– Нам придется поговорить об этом, Рути.
Я кивнула. Она насухо вытерла меня, помогла одеться, а затем причесала мои волосы.
– Все будет хорошо. Обязательно будет. Давай просто переживем сегодняшний день.
Многие годы спустя мама рассказала мне, что ей было необходимо время, чтобы подготовить папу. Она переживала, что он «выстроит ублюдков в ряд и пристрелит их».
В понедельник мама отвела меня к доктору Маккуину в Рэнферли. После осмотра он поговорил с мамой наедине, а я сидела с медсестрой в приемной. Я была уверена, что мы потом поедем в полицейский участок, но этого не произошло.
Папа почти не разговаривал со мной после изнасилования. Он был тихим и подавленным. Я всегда помнила, что каждое утро мы слышали, как он поет и насвистывает, работая в примыкающей к нашему дому мясной лавке. После того, что со мной произошло, он перестал петь и насвистывать. Дома стало тихо.
Я вернулась на работу. К тому моменту я уже была первым поваром и кормила сотрудников и пациентов всей больницы.
Примерно неделю спустя мама сказала мне, что папа встретился с отцом Уоррена и что они все «уладили». Полиция не будет вмешиваться. Я так и не узнала, что именно там произошло и обсуждалось, но ужасающей правдой оказался факт: отец Уоррена дал моему папе 50 фунтов, которые потом передали мне. Хрустящая бумажка ничего не решала, а лишь поднимала острые и оскорбительные вопросы. Такова была цена изнасилования? Или моего молчания? Я была в ярости, и эту ярость я носила в себе долгие годы.
У меня два месяца не было месячных, и я поняла, что беременна. Когда мы с мамой сказали отцу, он ушел из дома, пошел в отель «Эншент-Бритон» и напился. Аборт не обсуждался. До декабря я должна была продолжать работать – все это оказалось тяжелой, выматывающей, многочасовой ответственностью для беременной.
Никто, кроме членов семьи, не знал, что я беременна. В то время юных будущих матерей отправляли рожать в другую часть страны, а потом они возвращались как ни в чем не бывало. Простым и очевидным решением было усыновление/удочерение: младенцев забирали у матерей сразу после рождения, мотивируя это тем, что мать психически выздоровеет быстрее, если никогда не увидит своего ребенка.
В январе мне предстояло поехать в Веллингтон, потому что я уже не могла скрывать свой растущий живот. Я на поезде приехала в Литтелтон, а потом пересела на межостровной паром, который через пролив Кука привез меня в столицу, где я жила с тетей Джойс и дядей Биллом.
Им передали красную банкноту – 50 фунтов. Я до сих пор считаю, что это кровавые деньги.
Мой сын родился 10 апреля 1964 года. Мне так и не позволили его увидеть.
Четыре года спустя, 10 апреля 1968 года, паром «Вахине», следовавший из Литтелтона в Веллингтон, налетел на риф в Веллингтон-Харбор. Люди стали свидетелями ужасающего кораблекрушения, в результате которого погибли 52 человека. А я могла думать только о том, что в тот день моему сыну исполнилось четыре года.
Глава 6
Флот
Я вернулась в Нейсби, как будто бы ничего не случилось. Так началась моя жизнь во лжи. Это происходило со многими девушками в 1960-х и 1970-х, ведь рождение ребенка вне брака было попросту недопустимо. Мы все учились жить с этим. Что вы отвечаете, когда вам задают вопросы, на которые вы не можете ответить правдой? «Где ты была? Ты работала в Веллингтоне? Так, поди, хорошо же время провела, зачем вернулась в Нейсби?» Я даже не знала, рассказали ли моим тетушкам и их детям, что я уезжала рожать; казалось, эту часть моей жизни полностью стерли. Я даже не уверена, знала ли об этом моя родная сестра.
До того как все это случилось, меня приняли на службу на флоте. Естественно, ее пришлось отложить, затем мне сообщили, что в августе 1964 года я могу вступить в военно-морские силы (ВМС) на три года военным фельдшером. Обстановка дома стала очень напряженной, в разговорах появилась неведомая прежде тяжесть, и я знала, что большую часть бремени на себе несла мама. Мне пришлось уйти. Флот стал очевидным решением.
И я слышала, как папа сказал маме: «Когда она поступит туда, с ней все будет в порядке».
Меня интересовала идея стать реном (членом Женской вспомогательной службы ВМС) [9], но не только: побег к новой жизни в Окленде был для меня последним шагом на пути к полному отрицанию того, что со мной произошло. Я приехала на поезде из Рэнферли в Данидин, потом пересела на второй поезд из Данидина в Пиктон. Пролив Кука я пересекла на пароме, затем ночным поездом 14 часов ехала из Веллингтона в Окленд.
Теперь моя жизнь была полностью организована. Необходимо было всегда носить форму, не опаздывать, быть сосредоточенной, стоять по стойке «смирно», отдавать честь и говорить «Да, мэм!» и «Никак нет, сэр!». Поскольку многие правила не имели для меня никакого смысла, сначала я задавала вопросы по любому поводу, после чего быстро поняла, что вызовы системе наказуемы. Наряды вне очереди и отмена увольнения стали для меня привычными наказаниями в ходе моей весьма короткой карьеры в ВМС. В моем личном деле написано: «Испытывает трудности с дисциплиной. Способная, но не целеустремленная… Старшим по званию требуется дополнительное время, чтобы быть уверенными в ней».
После первичного инструктажа нас перевели в Элизабет-Хаус в Девонпорте; когда-то здесь располагался отель «Вентнор». Рены жили в лучших номерах с видом на прекрасную Окленд-Харбор. Там была огромная кухня и столовая, большие ванные комнаты и красивая лестница. Спальни, они же каюты, содержались в абсолютной чистоте. Я не раз слышала в свой адрес команду: «Никаких книг на прикроватной тумбочке, рен!»
Я научилась водить машину на деньги, которые дала мне бабушка в день моего восемнадцатилетия, и инструктор забрал меня прямо у корабля ее величества «Филомела». Я не знаю, как ей это удалось, но бабушка получала по одному шиллингу в месяц на меня и Джилл с момента нашего рождения и до окончания школы. Джилл купила бабушке на эти деньги электрический тостер, а я заплатила за уроки вождения. Папа купил мне «форд-префект» и отправил его прямо в Окленд. Я стала одним из немногих ренов с собственной машиной, чем очень гордилась.
Пока я служила на флоте, бабушка скончалась. От службы в госпитале меня на один день освободили, а во внеочередном увольнении по семейным обстоятельствам мне было отказано, поэтому я не смогла попасть на похороны в Крайстчерч. Именно тогда я впервые спросила себя: а что я делаю в ВМС? Я впервые задумалась о свиданиях со дня изнасилования, но в качестве меры предосторожности сначала записалась на курсы самообороны в Девонпорте. Инструктор спросил у меня:
– Что именно привело вас сюда?
– Хочу перестать бояться.
– Чего вы боитесь?
– Мужчин. Быть изнасилованной.
– С вами это уже происходило?
Я посмотрела ему прямо в глаза и ответила:
– Да.
Мы больше об этом не говорили. Думаю, некоторые другие женщины на этих курсах давали аналогичные ответы, и наш инструктор явно стремился помочь нам. С самого первого занятия нас всесторонне обучали базовым навыкам выживания и самообороны.