– Мама! Это мы, открывай. Не прячься. Что ты там затаилась? Я слышу – ты дома.

Вернулся Стасик:

– В квартире темно. А ты что?

– Да мне показалось, там что-то щелкнуло.

– Ты уверена?

– Не знаю.

– Ну что, будем ломать?

– Ты скажешь! Может, подождем на скамейке?

– Да ты чего? У меня времени нет. Поехали на фиг. И разбирайся с ней сама.

В дверь бухнул кулак, и потом все, опускаясь, стихло.

Визит гостей Акимова колыхнул, но не очень сильно – у него теперь были твердая опора и четкая цель, позволяющие снисходительно относиться ко многим вещам. Даже к самому себе, то есть к телу. Оно словно разделяло душевный подъем Акимова и не беспокоило его. И воспринималось, как некое затруднительное, но преодолимое обстоятельство. Или вынужденный тупой и слабый партнер, помогающий от самого себя избавиться.

Когда улеглось легкое волнение, вызванное визитом Нади с сынком, Акимов почувствовал, что хочет есть. И так сильно, что голод мешает ему сосредоточиться на работе с компом.

Изыскания пришлось продолжить только после того, как Акимов до отвала наелся.

После ужина он сидел еще около полутора часов. И, перебрав десяток многоступенчатых комбинаций, своего добился. Глинский Владимир Викторович, 1968 года рождения, проживает на проспекте Испытателей в доме номер 20 в 284‐й квартире. Домашний телефон номер 307–63–96, мобильный 914–47–11.

Этого пока было достаточно.

Довольный Акимов принял таблетки и лег.

За окном шумел дождь, и отдельные его капли с громким звуком бились об оконный карниз. Под этот жестяной стук Акимов очень быстро заснул.

Новый день начался бедой.

Акимов описался.

Он определил это, когда захотел почесать зудящие спину и ягодицы. Едкой мочи с избытком хватило на все, в чем он спал: футболку, трусы, и тренировочные штаны. И еще немного осталось простыне и матрацу.

Предательство тела его сокрушило – предстоящий день был полностью расфасован, и у Акимова не было лишних часов, предоставленных чему бы то ни было иному, кроме как выполнению намеченных накануне действий. Он уже с утра собирался уехать в Питер.

Теперь же предстоял дополнительный расход времени и сил, чтобы привести себя в порядок. Но Акимов нашел выход из положения, позволяющий использовать каждую минуту с пользой.

Он ограничился тем, что вымыл руки. А потом сел к ноутбуку, как был – в пропитанной мочой подсыхающей одежде. Акимов искал себе жилье.

Начинался новый этап, требующий ежедневного пребывания Акимова в Санкт-Петербурге. Вчерашняя поездка в город обошлась ему в полторы тысячи рублей и съела в общей сложности пять часов, проведенных на сиденьях маршруток и такси. А это значило, что каждый день ездить из Волосово в Питер нереально.

К тому же, вчерашнее появление Нади и Стасика, закончившееся для Акимова благополучно, ставило под угрозу все, что он затеял. Он очень не хотел, чтобы в самый неподходящий момент его скрутили и отправили в закрытое лечебное заведение.

Сейчас, пока вещевой рынок еще спал, Акимов решил подыскать себе квартиру, которую мог бы снять в самое ближайшее время. Указывая вполне определенные требования: максимальная близость к 20‐му дому на проспекте Испытателей, первый этаж или лифт и полная меблировка.

Поиск вариантов, предлагаемых бесчисленными агентствами, занял час. В итоге Акимов имел три квартиры, в которые теоретически он мог бы перебраться. Квартиры выставляло агентство «Итака».

Закончив с компьютером, Акимов глотнул чайку, принял таблетки и пошел за новым комплектом одежды.

Пошел он как был, во всем испорченном, плюс сверху какое-то пальто, вновь вытащенное из кладовки. Как он при этом выглядит, что о нем подумают, Акимова не заботило. Главное – скорее вымыться и переодеться.

В выборе нового гардероба Акимов ограничился прежним меню. Он купил себе такие же спортивные штаны, футболку и трусы. Трусы и футболку, на всякий случай, взял в двойном комплекте.

И с вещами поспешил назад.

Спешка Акимова и погубила.

В садике, где на его счастье никаких старух еще не было, от быстрой ходьбы Акимову стало жарко. А потом и вовсе плохо. Солнце, уже достаточно разогретое, весь путь до дома прожигало ему спину. Тяжелое зимнее пальто давило на плечи и не выпускало наружу накапливающееся под ним тепло. Желание поскорее забраться под душ и освежиться только усугубляло положение – оно заставляло ноги двигаться быстрее безопасной для организма скорости.

Все кончилось тем, что прямо в ванной, в которую Акимов еще смог забраться, начался сердечный приступ. Это была самая страшная и жестокая пытка из всех, какими мучило его тело Веры Павловны. Оно собралось умирать. Акимов почувствовал это по холоду, поднявшемуся от пальцев ног до живота в ответ на первый и единственный сильный сердечный удар. После которого в груди поселился еж.

Пуская из глаз синие круги, с несоображающей головой, Акимов, хватая ртом воздух, скрючился на дне ванной. Состояние было адским – сверху хлестали струи, в груди кололо, а снизу задницу и хребет давила жесткая ванна.

Но физические муки были еще не всё. Акимов впервые испытал настоящий страх смерти. Когда еще немного и конец. Действительный, а не метафорический. А ему не хотелось умирать! Особенно теперь.

Сколько это продолжалось, он не знал. Но когда полегчало, Акимов первым делом закрутил кран – от бьющих по спине капель его уже тошнило. Потом… очень медленно и осторожно… он вылез из ванной… и медленно вытерся.

Чиркнув ладонью по запотевшему зеркальцу, Акимов увидел своё лицо. И впервые ему стало не противно, а жалко. Жалко синих губ, черных точек расширенных от страха глаз и красных пятен румянца на выперших скулах.

В комнате также осторожно и медленно, стараясь не разбудить успокоившееся сердце, Акимов надел чистые майку, трусы и штаны. И осторожно опустившись в кресло, Акимов выключился…

Возвращение к прерванной жизнедеятельности произошло без пяти два.

Снова нормально сгибались и разгибались ноги, вернулась относительная ясность голове, и свободно дышали легкие. В груди не кололо. Сильно хотелось пить.

Акимов, прислушиваясь к себе, дошел до кухни. Пока все было нормально. Напившись воды, он для надежности снова принял корвалол. После него Акимову стало совсем спокойно.

В интернете он выяснил способы самопомощи при сердечных сбоях подобного масштаба. Оказалось, что их немного – необходимо сосать нитроглицерин и жевать таблетки аспирина. Аспирин у старухи был. Взяв его с собой, Акимов поехал в Питер. К себе домой.

До города он доехал быстро, потому что в маршрутке пригрелся, укачался и уснул.

В Автово Акимов купил тетрадочку и зашел в кафе, где написал короткую записку. И поддавшись влиянию среды (кругом чавкали и пили) съел пирожок с какао. А потом спустился в метро.

Уже на эскалаторе Акимов начал волноваться, представляя себе встречу с женой. Чтобы не доводить себя до криза, он сунул в рот две таблетки аспирина. Разжевывать их не получалось, и Акимов их просто сосал. И поэтому все казалось ему горьким: шумный вагон, пассажиры, которых он разглядывал, пытаясь отвлечься от мыслей о жене, и сами эти мысли назойливо лезущие в голову.

На одной из станций напротив него села очень старая дама по общей помятости, количеству морщин и подбородков, близкая по возрасту Вере Павловне. И Акимову пришла в голову мысль, а вдруг и она такая же? Он принялся всматриваться в нее и искать признаки, подтверждающие наличие в ней иного существа.

Какими они могут быть? Акимов решил, это прежде всего одежда, взгляд и манера говорить. Самым достоверным критерием является взгляд. Его не подделаешь. Он абсолютно точно выражает внутреннее состояние. И потенциал. Взгляд – это выход вовне. Речь это начальное действие. Но здесь начинается раздвоение. С помощью языка можно себя проявлять, а можно и спрятать. Не говоря уже об одежде.

Глаза сидящей благообразной бабули были уставлены в одну точку, и никакой разумности не демонстрировали. Это либо сосредоточенность на мыслях, либо полное их отсутствие. Разговор? Проверка отпадала. Одежда? Никакой половой отчужденности – юбка, платок, туфли. А если внутри женщина? Но она могла бы…