Из лифта вышел Витя…

Акимов мгновенно узнал его, хотя Витя был в белом халате и без очков. Основное в его облике оставалось с ним – темные волосы, легкая смуглость или щетина, отстраненная вежливая улыбка. И что-то еще, совсем неуловимое, но дающее Акимову абсолютную уверенность в идентификации. Отсутствие очков делало Витю еще больше похожим на культуриста-Гену. Сомнений не было – это он! Это он!

У Акимова перехватило дыханье, потом бухнуло и неизвестно куда понеслось сердце. Но он уже на эти мелочи никакого внимания не обращал. Он следил за Витей.

Из лифта Витя вышел в сопровождении молоденькой сестры, и какое-то время продолжал с ней разговаривать. Сестра слушала Витю и кивала. Очевидно, он давал какие-то указания. Вежливо и без нажима. С улыбкой.

Из-под расстегнутого халата у Вити вылезал светлый ворот рубашки и полосатый узел галстука. Акимову даже показалось, что это был тот самый галстук.

«Какая чушь, это неважно»

В руке Витя держал плоский черный дипломат. Нижняя Витина часть была также аккуратна и официальна – темные брюки и отражающие коридорный мертвый свет полуботинки.

Вживую Витя оказался старше – тянул лет на сорок пять.

Закончив разговор с сестрой, Витя бросил взгляд в холл (Акимов инстинктивно пригнул лицо) и исчез в коридоре, уходящем в больничные недра.

Все происходило не более двух минут. Но их вполне хватило, чтобы наполнить смыслом и энергией изуродованную жизнь Акимова. Который, дрожа от возбуждения, шептал в унисон частому пульсу: «Вот оно, вот оно, вот оно…».

Витя ушел, а сестра осталась в холле. Она достала из халатика связку ключей и, перебирая ее, прошла мимо Акимова. Подойдя к какой-то безымянной двери, она отомкнула ее, но войти не успела. Бросившийся вслед Акимов ее остановил:

– Девушка, простите, вот тот врач, с которым вы только что говорили … Как его зовут? Виктор … я забыла отчество … Виктор …

– Владимир Викторович. А что вы хотели?

– Я здесь лежала в феврале. Мне бы хотелось узнать насчет лекарств. Понимаете, таблетки, которые он мне прописал…

– Вы, наверное, перепутали. Владимир Викторович – анестезиолог. Не думаю, что он вам что-то прописывал. Вы лежали на нашем отделении?

– Странно, а так похож на моего врача. Его же фамилия Акимов?

– Нет, бабушка, его фамилия Глинский.

– Ой, значит, я действительно все перепутала. Все перепутала. Спасибо вам … доченька.

– Не за что, – сестра белозубо улыбнулась и закрыла перед носом Акимова дверь.

Сердце его стучало. Нагнетая желание, как можно скорее все обдумать и начать действовать. Обстоятельно все обдумать и начать действовать.

– Это вы с кем говорили сейчас? – спросила у него сияющая Татьяна Александровна, когда он медленно вернулся на место.

– Я искала туалет.

– А меня берут. Сейчас сдам одежду и …

Акимов перебил ее:

– Я могу идти?

– Да, конечно! Спасибо вам, родная. Огромное спасибо! Вы мне так помогли.

– Тогда до свидания. У меня есть дела.

– Конечно, конечно. Что-то опять случилось? У вас так изменилось лицо!

– Очень болит живот, Татьяна Александровна.

– Я вас прекрасно понимаю.

– Тогда я пойду.

Татьяна Александровна принялась что-то желать на прощанье, но Акимов, не обращая на нее внимания, направился к выходу.

Острая потребность в тишине и одиночестве привела его в Сосновку.

Он сидел на скамейке и думал. Никого и ничего вокруг не замечая. Ни солнца, играющего с ватными клочками облаков, ни бегающих без намордников собак, ни красного глянца кустов, выставивших прутья из канавы с водой, ни шелестящих шинами велосипедистов. Он думал.

Случилось чудо. Спонтанное соединение обстоятельств, открывшее новую перспективу. Счастливая случайность, после которой многое вставало на свои места, и история становилась все более правдоподобной. Исключительное событие, после которого обозначились звенья некоторой цепи.

Витя, оказавшийся вовсе не Витей, а анестезиологом Владимиром Викторовичем. Старуха, лежавшая именно в этой больнице. Он сам, имевший, пусть пока неясные, но определенные отношения с этим Витей и переместившийся своим сознанием в тело этой самой старухи. Также имевшей возможность взаимодействовать с Витей. Совпадений слишком много. А когда совпадений слишком много, то они называются закономерностью. Или тенденцией. Но лучше назвать это закономерностью. А любая закономерность поддается изучению. Посредством сопоставления. Сопоставим… Витина маскировка, его ложное имя и очки, закрывающие пол-лица, говорят о том, что он знал, чего хотел, когда позволял Акимову болтать о себе и душить Витю галстуком. С пьяным в стельку Акимовым он сближался намеренно. И вовсе не для того, чтобы поехать с ним к «бабам». Какие Акимову бабы, если он едва держался на ногах? Это просто предлог, чтобы он сам, в пьяной добровольности, ушел вместе с Витей из ресторана. Не вызывая никаких подозрений. Вот такой механизм. Вполне реальный и очень простой. Позволяющий без труда, насилия и шума Акимовым завладеть. Может такое быть? Может. И как логичное допущение это можно оставить. Теперь необходимо вплотную заняться Витей. Точнее Владимиром Викторовичем Глинским. Определенное количество информации о нем уже есть. Малое, но есть. И первый шаг в этом направлении – увеличение этого малого количества.

Акимов поехал в Волосово.

Обратная дорога (маршрутка, метро, маршрутка) показалась ему быстрой и легкой. Он не чувствовал ни усталости, ни голода, ни жажды. Хотя с раннего утра ничего не ел и не пил. Акимова питала не оставляющая его несколько лихорадочная бодрость. Он ожил.

Вернувшись в квартиру, Акимов сразу сел за компьютер. И, забыв обо всем на свете, принялся искать. Через полтора часа он имел довольно длинный список Глинских. Глинских «вообще». Из него он последовательно исключил имеющих иные имена и отчества и явных стариков и младенцев. Осталось шесть Владимиров Викторовичей. От 35 до 50 лет.

Акимов засиделся. Было уже двадцать минут восьмого. От напряжения устали пальцы и спина. В комнате было темно – Акимов и не заметил, как наступили сумерки. Акимов встал, прошелся по комнате и выглянул в окно. На улице собирался дождь. Черные тучи залепили небо и ускорили наступление вечера. Акимов зажег верхний свет и снова сел за стол.

Следующий шаг был немного сложнее, так как требовал взлома защиты базы данных сотрудников Ленинградской Областной Клинической больницы. Акимов, как инженер по безопасности, кое-что в этом смыслил. Но заняться этим вопросом вплотную ему помешали.

Он услышал, как за входной дверью на лестнице возник некий фоновый шум, переросший во вполне определенное топтанье у его двери. Потом раздалось металлическое шкрябанье по замку и приглушенное дверным полотном чертыханье. Раздался звонок. Громкий, пронзающий небольшое пространство квартиры, мерзкий звонок. Акимов замер. Звонок буравил его минуты три. После чего с той стороны начали переговариваться:

– Она чего, замок поменяла? Ну даёт, старая! Я ж тебе говорил, что у нее крыша окончательно съехала.

– Когда она успела? И не попадешь теперь.

– Блин, говорил тебе, в Дом престарелых ее сдавать, а ты!

– Куда она делась?

По голосам Акимов понял, что это явились Стасик и Надя. Он перестал дышать.

– Мама! Открой – в дверь начали стучать. – Ты слышишь меня? Открой, пожалуйста.

Еще несколько минут с нарастающей силой стучали.

– Мама! Ты дома? Открой! Это я – Надя. Нет ее, что ли? Мама!

– Ты что думаешь, если она не слышала звонок, то услышит твой стук?

Снова минуту дребезжало и звенело так, что у Акимова заболели уши.

– А может, ей плохо?

– Как же! Ты бы видела, как она на меня смотрела. Волком. Такой не будет плохо. Она еще тебя переживет.

– Мама! Открывай!

– Да нет ее. Таскается где-нибудь. Хотя, вроде, свет горел. Приехали, блин. Сейчас смотаюсь, посмотрю. Подожди.

Вниз посыпались тяжелые шаги. Акимов выключил на столе лампу, на цыпочках подошел к выключателю и ткнул клавишу. Тут же раздался стук: