Боже, это уже слишком. За скоростью перемен настроения матери не уследить даже профессиональным психологам. С каких пор Клару Ришар стал волновать мой девичий статус? Всё это мне кажется сплошным сюром, взятым под контроль матери, решающей вопросы по собственному методу для своей же выгоды. Что будет с Маэлем, она подумала? С отцом? Со мной? Не представляю, какую реакцию выдаст брат, узнав, что отец уже празднует, как ни в чëм не бывало.

– Мероприятие в пятницу, – её голос звучит эхом где-то рядом. – И, милая, – окликает она меня, когда, не выдержав её рассуждений, я встаю из-за стола, собираясь покинуть её общество, – в приоритете для тебя – найти крепкую опору. – Её слова бьют похлеще мокрого хлыста по щекам. – Во всем остальном это забота моя и твоего отца. Мы хотим вам с Маэлем только самого лучшего… – произносит Клара мне вслед, когда я торопливо выхожу из кухни с желанием разрыдаться от тяжёлого чувства непонимания.

Я поднимаюсь наверх и прохожу по коридору, останавливаясь у кабинета своего отца. Подняв руку, тихонько стучусь и жду ответа. Спустя пару минут дверь передо мной открывается.

– Проходи, – произносит отец, направляясь в сторону небольшого столика у стены, где стоит заваренный в фарфоровой посудине чай. – Хочешь?

– Не отказалась бы, спасибо.

– Тогда присаживайся, сейчас я налью нам чай.

После его слов я усаживаюсь в кожаное кресло и подбираю ноги под себя. Папа ставит на маленький столик, расположенный между нами, чашки с блюдцами и усаживается напротив.

– Я совершенно не понимаю её… – произношу на тяжёлом выдохе, словно силы сдерживать свои эмоции не осталось.

Отец молча кивает и закидывает одну ногу на другую.

– Неужели она не осознает, что это абсолютно неуместно сейчас? – поднимаю брови в недоумении. – Она так страдала несколько дней, с ума сходила, я переживала за неё, а потом… – я затихаю, переводя сбившееся от нервов дыхание.

– Я хорошо понимаю твои чувства, дочка, – отвечает отец, медленно отпивая чай. – И даже вполне солидарен с ними. Но сейчас я не обладаю огромным количеством времени, чтобы вступать с твоей матерью в дискуссии.

Поднимаю на него глаза, слушая его меланхоличный голос.

– Но она совершенно не думает о твоих чувствах, отец, – вновь опускаю глаза, качая головой. – Иногда мне кажется, что вы из разных миров, отец.

Папа тяжело вздыхает.

– Так и есть. Я встретил Клару, когда строил свой первый дом, – произносит неожиданно он.

Так странно, но я не припомню, чтобы он или мама рассказывали нам с Маэлем историю их знакомства.

– Отец Клары был строителем, и она постоянно навещала его на работе, приносила еду. А когда приходил я, она часто украдкой улыбалась мне, хотя в присутствии своего отца боялась даже посмотреть в мою сторону. Меня её голубые большие глаза сразу покорили. А ещё изящная легкость и простота в ней, которая читалась в каждом её слове и действии. Я тогда смотрел на неё и думал, что она совсем другая. Совсем не похожа на тех девиц, что находились в моём окружении. Те были избалованными принцессами, которым были интересны лишь материальные блага противоположного пола и его семьи, чтобы можно было приумножать капиталы и иметь больше связей и власти, а мне… – отец громко усмехается, – это было не интересно. Скучно! Я был пресыщен, совершенно избалован такой жизнью. Мне хотелось приключений, чего-то нового, пускай даже ради забавы. Тогда, в свои восемнадцать лет, я начал ходить по клубам, много выпивать и знакомиться с разными людьми, чем очень сильно раздражал своего отца, который не принимал подобного рода действий. В Лондоне его знали и уважали, а я был грязным пятном на его блестящей репутации. – Папа отпивает чай и с улыбкой на лице продолжает. – Как-то одним летним вечером, когда я ещё раз приехал проверить, как идут дела по строительству, я вновь увидел Клару. Она сидела на стуле подле входа в ещё неготовый дом и что-то читала. Она меня не видела, и я тогда остановился, чтобы подольше посмотреть на неё. На ней, как сейчас помню, был белый летний сарафан-сорочка. А волосы цвета белого шоколада были распущены и вились маленькими кудрями, закрывая тонкие плечи. Её красоту было сложно назвать стандартной, она была очень необычной, привлекающей внимание. И в тот же день я взял себя в руки и решил с ней заговорить. Не так, как раньше. А с намерением узнать больше о ней. Я был не из скромных молодых людей, но почему-то в этот момент был нерешителен. Хотя и был завидным женихом. – Он начинает смеяться, и я вместе с ним. – Уже в восемнадцать у меня было несколько машин, своя конюшня с десятью чемпионами-жеребцами и трёхэтажный особняк на берегу озера. А чего только стоила моя родословная. Я был мальчиком из аристократической семьи, но смущался подойти к простой девчонке, у которой ничего не было, кроме ангельской красоты. И вот… – подытоживает он, – с того самого дня, как я заговорил с ней…

Я подалась вперёд, желая услышать продолжение.

– И что же было дальше? – Моргаю несколько раз, с интересом заглядывая папе в глаза. – Расскажи!

Я была удивлена, что мама – девушка из обычной семьи. Она никогда не рассказывала об этом. И более того, в это сложно было поверить. Благородству и грации, какими обладала Клара, могли позавидовать многие женщины, родившиеся в элитных семьях и воспитанные по всем правилам этикета.

– А дальше… – вдумчиво отвечает отец. – Спустя неделю нашего общения я позвал её на прогулку. Мы прошли пешком почти весь Лондон, беседуя обо всём на свете. Мне было интересно узнать больше о её мире, точно так же и ей было интересно узнать о моём. На второй такой же прогулке я порвал брюки о гвоздь, торчавший из здания, и Клара предложила мне помощь. Её мама, как оказалось, была швеёй. Тогда я впервые увидел, где и как они живут. Одноэтажный дом в скромном районе Лондона с небольшим садом, где почти ничего не росло. В тот день я познакомился с её матерью, Изабеллой – очень экстравагантной и разговорчивой женщиной с ярко-рыжими волосами. Я так и не понял, как её отец, будучи молчаливым и во всем сдержанным человеком, женился на ней. Они были абсолютно разными. Но у Изабеллы, как и у Виктора, были золотые руки. И когда мои брюки были спасены, мы с Кларой выбежали, как парочка влюблённых, из дома и отправились в ночной клуб. Танцевали до утра. Пили вино, пели караоке, катались по ночному городу на моем кабриолете, и тем же утром, когда я отвёз её домой, я отправился к отцу и со всей храбростью сообщил ему, что собираюсь жениться на Кларе. Эта новость была шокирующей для моих родителей, и отец сразу же запретил мне это делать. Но я был молод и упрям, хотел идти против системы, поэтому ежедневные скандалы не пугали меня. Я просто стал реже появляться дома, а когда мой дом достроили, мы с Кларой сразу же переехали туда и начали жить вместе. Да… – проговаривает еле слышно отец. – Мы были так молоды…

– Вот это да… – шепчу я, уставившись в одну точку перед собой. – Вы никогда не рассказывали об этом. В голове не укладывается!

– Не было повода, – с грустью улыбается отец. – Сейчас благодаря тебе я вспомнил многое из тех лет.

– Это очень романтичная история, – заключаю я, – о таких пишут в романах.

Папа смеётся.

– Мой отец бы заплатил сполна, чтобы эта книга не была ни на одной из книжных полок.

Мы хохочем вместе с ним, а затем я встаю с кресла и, приблизившись к нему, крепко обнимаю.

– Спасибо тебе.

– За что, дочка?

– За то, что ты есть, – вполголоса говорю я и, поцеловав его в щеку, выпрямляюсь. – Пойду проверю, как просохли мои эскизы, а завтра позвоню Дюбуа и соглашусь на его предложение.

– Правильное решение, – одобрительно кивает отец. – Иди, дорогая.

Помахав ему напоследок, выхожу в коридор и направляюсь в свою мастерскую уже в более приподнятом настроении.

Холодными, словно лёд, пальцами я прикасаюсь к атласной ткани платья-футляра и, сжимая застёжку в области рёбер, медленно поднимаю её вверх, превращаясь в идеальную фарфоровую куклу. Светские приёмы и благотворительные вечера всегда были неотъемлемой частью жизни для нашей семьи, и подготовка к ним, с выбором наряда, туфель и блюд на столе, обычно доставляла радость. Сейчас же все эти хлопоты меня только настораживают, вызывают неприятные ощущения в теле и мысленно возвращают на закрытую вечеринку. Которая закончилась не наилучшим образом.