На этой стадии уже мало кто слушал лидера СЕПГ. 4 ноября полмиллиона вышли на «митинг за перемены» в Восточном Берлине, организованный Союзом актеров. Впервые с дней празднования сорокалетия полиция в столице ни во что не вмешивалась. Митинг, в котором приняли участие партийные деятели, актеры, лидеры оппозиции, священники, писатели и разные знаменитости, впервые освещали СМИ ГДР. Представителей правительства освистывали, выкрикивая: «Кренц, Сяопин, спасибо, нет». Другим, таким как писатель Криста Вольф, доставались приветствия, когда она заявила, что ей не нравится партийный язык «изменения курса». Она сказала, что предпочитает говорить о «революции снизу» и «революционном обновлении».

Вольф была одним из тысяч активистов оппозиции, кто надеялся на лучшую, подлинно демократическую и независимую ГДР. Вполне определенно она не идеализировала ФРГ. Они не хотели, чтобы их страна была поглощена доминирующей, бо´льшей западной половиной Германии – задешево продана капитализму. Люди вроде Вольф или Бёрбель Боле, художницы и одной из основателей «Нового форума», были связаны с ГДР, невзирая на все ее недостатки; убежать из ГДР, с их точки зрения, было слишком легким решением. Они хотели пожинать плоды своих тяжких трудов как диссидентов. Они были идеалистами, приверженными демократическому социализму, и в осени 1989 г. увидели шанс превратить свои мечты в реальность.

Но у Ингрид Штамер, вице-бургомистра Западного Берлина, было иное видение. Видя, как граждане ГДР теперь потоком свободно перемещаются из своей страны через территории стран-соседей по Варшавскому пакту, она понимала, что Стена очень скоро уйдет в историю: «Она просто стала лишней»419.

В понедельник 6 ноября около миллиона человек в восьми городах ГДР – около 400 тыс. в Лейпциге и 300 тыс. в Дрездене вышли на улицы с требованием свободных выборов и свободного передвижения. Они объявили совершенно недостаточным недавнее смягчение закона о передвижении, опубликованного тем утром в государственной ежедневной газете «Нойес Дойчланд», потому что в нем ограничивалась поездка за рубеж 30 днями. И вставал новый вопрос: а сколько валюты восточным немцам разрешать поменять дома? Восточная марка не была полностью конвертируемой, и к тому моменту можно было лишь раз в году обменять 15 восточных марок на дойчмарку – около 8 долл. по официальному обменному курсу, – чего с трудом хватало лишь на то, чтобы однажды поесть420.

Давление было настолько сильным, что ЦК СЕПГ собрался 8 ноября на трехдневное заседание. Прямо с самого начала все старое Политбюро ушло в отставку, и вновь избранное, численно сократившись с 21 члена до 11, приступило к тому, чтобы показать готовность к переменам. При этом шесть старых членов сохранили свои места и были избраны пятеро новых. Трое из тех, кого предпочитал Кренц, не были избраны, и партия поручила возглавить правительство Хансу Модрову, главе организации СЕПГ в Дрездене – настоящему реформатору. В результате партийная элита снова оказалась разделенной. И более того, за пределами здания ЦК партии пять тыс. членов СЕПГ открыто митинговали против своих руководителей421.

На следующий день, 9 ноября борьба в партии велась по вопросу о том, каким должен быть ответ на уличные требования. В конце дня ЦК вернулся к проблемным правилам передвижения. Было подготовлено короткое заявление о новом свободном порядке выезда граждан ГДР за рубеж и передано Гюнтеру Шабовски, назначенному тем утром секретарем ЦК СЕПГ по вопросам информации. В 6 часов вечера Шабовски встретился с иностранными журналистами, и эта встреча транслировалась в прямом эфире телевидения ГДР422.

Это была долгая и скучная встреча. Ближе к концу ее одна журналистка спросила Шабовски об изменениях в законе о выезде. Он довольно бессвязно пересказал содержание заявления, но затем, оказавшись под давлением журналистов, торопливо зачитал несколько отрывков из заявления для прессы, которые ему передали ранее. Опасаясь дополнительных вопросов, он опустил части текста, касавшиеся оснований для отказа в заявке как на частную поездку, так и на постоянный выезд. Прочитанные им выдержки, тем не менее, только добавили сумятицы. Действительно ли Центральный Комитет радикально поменял курс? А теперь Шабовски в паническом тоне заговорил о решении разрешить гражданам эмигрировать на постоянной основе. Зал для прессы охватило беспокойство. Журналисты вцепились в тему.

А что об отпусках? А короткие поездки на Запад? Визиты в Западный Берлин? А где будут погранпереходы? Когда вступают в силу новые правила? Совершенно растерявшийся Шабовски на это пробормотал: «Насколько я знаю… немедленно, прямо сейчас». Поскольку прессе не дали никакого формального письменного текста заявления, недоверчивые журналисты ловили каждое слово Шабовски, выжимая из его ответов все, что только можно423.

Наконец кто-то задал фатальный вопрос: «Господин Шабовски, что произойдет с Берлинской стеной?»

Пресса могла делать что хотела с этой его невнятицей. В секунды пресс-зал опустел. Новости понеслись по проводам, и вскоре через телевидение и радио достигли квартир и улиц Берлина. «Прямо сейчас можно пройти через любой пункт пропуска ГДР», – сообщило агентство Рейтер в 19:02. «ГДР открывает границы», – тремя минутами позже вторило Ассошиэйтед пресс. В восемь вечера программа вечерних новостей западногерманского телевидения «Тагесшау», которую могли видеть миллионы восточных немцев, передала это же сообщение. Правильные по существу, эти заголовки, конечно, в своих формулировках были резче, громче и широковещательнее, чем в малотиражном восточногерманском издании «Райзерегелунг» (Правила поездок), равно как и на практике424.

Но в тот сырой и очень холодный ноябрьский вечер реальность наступила – и была мстительной.

В течение нескольких следующих часов тысячи восточных немцев собрались на многих пропускных пунктах у Стены, особенно в центре города, чтобы проверить, смогут ли они и вправду пройти за Стену. Их не могли отговорить ни восточногерманское телевидение, ни полиция, призывавшая их прийти завтра утром к восьми, когда бюрократия успеет сработать. Вместо этого они принялись кричать: «Откройте ворота!» (Tor auf!). На Борнхольмер-штрассе несли службу около 60 вооруженных пограничников под командой подполковника Харальда Ягера, служившего здесь с 1964 г. Пограничники сидели в своих будках у пропускного пункта, перед которыми скопилась огромная толпа, и они не получали никаких инструкций от руководства. Центральный Комитет, высшие военные руководители, участвовавшие в бесконечных заседаниях, оставались для них в недосягаемости. И люди на передовой должны были принимать решения самостоятельно. Около 9 часов вечера они стали пропускать людей: вначале это была струйка, пропускали одного за другим, методично делая отметки в паспорте, – полагали, что уходящие не вернутся. Затем около половины одиннадцатого пограничники подняли шлагбаумы в обоих направлениях и перестали проверять удостоверения. Это выглядело так, словно были подняты ворота плотины. Люди потоком двинулись в Западный Берлин. При этом не присутствовал никто из политиков, ни с Восточной, ни с Западной стороны, как, впрочем, не было ни одного представителя от четырех держав-оккупантов. Там находилось лишь несколько сбитых с толку восточных немцев в форме, да и те от волнения не могли сдержать слез, понимая, что присутствуют при историческом моменте425.