Другого мнения придерживались американские политологи Э. Рабушка и К. Шепсл, предложившие отделять собственно многосоставные (плюральные) общества с политически организованными культурными сегментами от плюралистических21, в которых социально значимые культурные различия не являются политически существенными. Причем под культурными различиями ученые понимали этнические как расовые, религиозные, языковые или племенные, а существование четко разделенных этнических групп, разделяющих несовместимые ценности, с сопутствующей этнизацией конфликтов и политики – главным условием существования многосоставных обществ22.
Рабушка и Шепсл не видели перспектив демократического управления многосоставными обществами, указывая, что лояльность граждан субнациональным культурным группам оспаривает политическую легитимность государства23. В этой связи они считали важным в целях сохранения государства подавлять такие лояльности в соответствии с требованиями гражданской политики24.
Ранее в этом же ключе рассматривал многосоставные общества этнолог Пьер ван ден Берге, уделявший основное внимание этничности и расе, которые, по его мнению, обусловливают сегментацию общества на институциональном, а не культурном уровне. Он связывал перспективы демократии с достижением консенсуса по основным общественным ценностям, указывал на негативное влияние на политическую стабильность культурного плюрализма и угрозу для демократии этнизации политических противоречий. Наиболее благоприятной ситуацией он считал перекрестное распределение сегментарных расколов, которое не позволяет одному из них получить преобладающее значение25.
Еще один вариант жизнеобеспечения многосоставных обществ предложил Лео Деспре, который развивал идею «брокерских» институтов, обеспечивающих взаимодействие между разделенными сегментами и их представленность на общенациональном уровне. Среди таких институтов исследователь перечислял рынок, трудовые союзы, государственные организации и политические партии26.
Вне контекста демократичности устройства России и Турции мы можем отметить, что для обеих стран достаточно остро стоят вопросы эффективности государственного управления культурным многообразием и политизации этничности вплоть до этнического сепаратизма. Следует констатировать де-факто многосоставный характер России и Турции, что является, как мы считаем, прямым следствием имперского прошлого двух государств, предопределившего их полиэтнический и поликонфессиональный характер.
Действительно, Россия и Турция перестали быть империями примерно в одно и то же время – на рубеже 1910–1920-х гг. Несмотря на массовые миграции населения, сопровождавшие этот процесс, и отход части территорий, оба государства сохранили многосоставность своих обществ. Основное различие между ними следующее: национальный проект Турецкая Республика начала развивать сразу после своего создания, а в России он стал обсуждаться только в XXI в., породив дискуссии о жизнеспособности концепта «российской нации». В итоге в Российской Федерации на данный момент параллельно существует дискурс и «российской нации», и «многонационального народа». При этом как в России, так и в Турции государственной стратегии единой нации противостоят конкурирующие этнонациональные проекты.
Поскольку в Турции как в национальном государстве (англ. nation-state) формирование нации протекало на основе одной этнокультурной группы27 и проводилась обычная для такого типа «национализирующих» государств политика исключения этнических и религиозных меньшинств из политического процесса28, сегментарные расколы стали более скрытыми. Публичные проявления этнической инаковости курдов, черкесов, арабов и других этнических меньшинств, в отношении которых длительное время проводилась политика принудительной ассимиляции, до сих пор затруднены. Однако в Турецкой Республике и сегодня выделяется ряд регионов с преобладанием нетюркских этнических меньшинств: Юг, Юго-Восток, ряд провинций Центральной и Западной Анатолии, что позволяет говорить о наличии и этнотерриториальной сегментации.
В России, где отсутствовала подобная турецкой гомогенизация населения, сегментарные, в том числе этнотерриториальные, расхождения закреплены в самой поликефальности федеративного устройства29. Декларируется существование исторически сложившегося полиэтнического государства-цивилизации, сохраняющего богатство традиций и культур30. Тем не менее в результате взятого в последние годы курса на формирование единой гражданской нации, стержнем которой выступает русская культура31, проводится ряд законопроектов в области исторической и лингвистической политики, воспринимаемых национальными республиками как конфронтационные и национализирующие.
Таким образом, федеративная форма государственного устройства в России способствовала сохранению этнокультурной сегментации с политизацией сегментов, а в Турции вся государственная политика XX в. была направлена на гомогенизацию общества с искоренением такого типа сегментации. Это привело к тому, что многосоставность турецкого общества стала носить скрытый характер, однако сохранилась до сих пор.
Что позволяет нам так считать? Процессы политизации этничности, которые мы наблюдаем в Турции в создании этнических партий, этническом лоббировании, этнотерриториальных требованиях различных этнических и этнорелигиозных меньшинств, среди которых наиболее известный пример – курды. Нам же предстоит рассмотреть эти процессы на примере другого этнокультурного сегмента – черкесов, явно выделяющегося и в Российской Федерации, причем поверх закрепленных федеративной системой границ.
Мобилизация в контексте нациестроительства
Чтобы разобраться, что представляет собой национальная мобилизация, нам необходимо сначала дать определения таким ключевым понятиям, как «нация» и «национализм». Мы используем модернистский концепт нации, согласно которому сами нации, как и порождающий их национализм, – явление сравнительно позднее, возникшее не ранее эпохи Нового времени.
В ставшей классической книге Бенедикта Андерсона «Воображаемые сообщества»32 нации представляются как воображенные политические горизонтальные товарищества, где образ общности не подтверждается реальным знакомством со своими «собратьями», а само возникновение наций увязывается с появлением массовой печати, сделавшей возможным такое объединение незнакомых друг другу людей33.
Согласно другому теоретику национализма Эрнесту Геллнеру, нации формируются на основе общей культуры при обязательном условии взаимного признания членами группы принадлежности к национальному объединению34. Национализм Геллнер рассматривает как политический принцип, согласно которому необходимо совпадение политической и национальной единиц. Нарушение либо удовлетворение этого принципа порождает националистическое чувство, которое, в свою очередь, вдохновляет националистическое движение35.
В этой связи ценным является введенное чешским историком Мирославом Грохом определение национального движения как организованных попыток недоминантной этнической группы, осознавшей свою этническую общность и способность стать нацией, восполнить недостающие атрибуты «полноценной» нации36. Именно здесь, в восполнении этих атрибутов, и возникает мобилизация людей и ресурсов, направленная на итоговую цель – создание нации.
