– Какое на хрен каноэ? – брызгает слюной Ак. – Мы посреди гор!

– Это метафора, кретин.

– Да пошел ты, умник гребаный! Кто виноват, кто нет… У меня живот от голода сводит. Я скоро сам загнусь, если мы не найдем жратву! Я… – он зыркает на скрюченное на снегу тело и облизывает обветренные губы, – нужно срочно отсюда валить.

Аллестер воспринимает его комментарий как призыв к действию.

– Да, ты пправ. Я не… не могу здесь оставаться. Я… я… немедленно возвращаюсь!

– Ну и куда ты намылился? – окрикивает отдаляющегося журналиста Элиот. – Че, запамятовал, что мы застряли на этом айсберге до следующей недели? Кораблик-то раньше времени не приплывет!

– Нничего, я его вввнизу подожду. Один, без вас!

– Нельзя разделяться, особенно сейчас! Ты слышишь? Эй! – кричит ему вслед Калеб, но вытянутая фигура уже растворилась в темноте сгущающейся ночи. Юноша озадаченно качает головой, переглядываясь с не менее ошарашенной Иви. Но не от того, как поступил Аллестер, а от неожиданно свалившегося на нее открытия. Вечером за костром она не придала рассказу Силкэ особого значения, но теперь, когда один из них лежит в сугробах без намека на жизнь, его предупреждения больше не оттеняют вымыслом. Кто знает, чему верить. Странное поведение Акли накануне, истерика Аллестера сейчас. Журналист ни разу плохого слова не проронил в их сторону, а теперь… Что, если Силкэ был прав, и на этих двоих оказывает дурное влияние Калиго?

Иви переводит размытый взгляд на местного, который поднимает ко лбу большой палец, проводя сплошную вертикальную линию до рта.

– Акмелас кгхи. Кутулус кхерн. Орфлаг врагх.

Это древняя пословица, за многие годы переродившаяся в молитву, которую сааллы повторяют, дабы унять пыл Троицы Великих Богов: «Акмелас простит. Кутулус сотрет. Орфлаг воссоздаст». Но ни одно Божество не сможет исправить то, что случилось, в особенности, когда Калиго уже поджидает павшую в своей ледяной обители. Он сотрет ее лицо, покроет настом кожу, высосет из когда-то жившего тела все краски, превратив в часть этого обледенелого мира. Никому еще не удавалось избежать этой печальной участи, и ни мольба, ни надежда не помогут скрыться от того, кто одновременно нигде и повсюду. Единственное, на что надеется Силкэ – что капелька его веры поможет душе Джаззи не заблудиться на извилистом пути в Асгард.

Силкэ выходит вперед и задает темп, прислушиваясь не только к шепоту ветра, но и к тому, что говорит под его ногой лед. Ритмичный скрип дает понять, что их путь безопасен. Резкий хруст, подобно перелому кости – кричит об опасности. Вскоре Акли ровняется с ним, чтобы не терять позиции первенства, хотя понятия не имеет, куда идти.

– У тебя есть… – рука местного метается к глазам, опоясывая их вокруг головы. Мужчина не знает, как по-английски называется та непонятная вещь, которую белоснежный парень вместе со смуглым товарищем надевает, чтоб защититься от солнечных лучей. Внешне это напоминало какую-то блестящую повязку, в отражении которой Силкэ видел свое лицо так же ясно, как в горном пруду. Сааллы называют такую перевязь фальглаас или «ледяные зеницы», хотя понятия не имеют, из какого материала она сделана.

– Очки что ли? – чешет белесый висок Ак. – Неа. Посеял где-то во время бури.

– Тогда закрывать взгляд ткань. С непривычек многие приезжий повреждать зрение навеки.

Но Акли лучше знает, как выживать на заснеженных просторах.

– Не учи ученого. Я тебе не какой-то там тупой туристишка. Сам разберусь.

Силкэ молча кивает. Он понимает, что говорить со светлоголовым бесполезно. Его высокомерие слепит сильнее полуденного солнца. Местному чуть за пятьдесят, и хоть он и не выглядит на свой возраст, в своей жизни он повидал немало чужаков. Одних он проводил на гору, других – спускал с нее на погребальных носилках. Некоторые люди слепли, другие – лишались ушей, пальцев, губ и даже конечностей. Большинство из них были уверены в собственной правоте, откидывая предостережения местных, и многие в конечном итоге терялись в белоснежных просторах навсегда.

По результатам голосования группа решила оставить Джаззи на вершине, вернувшись за ней потом. Это было трудное решение в пользу общего блага и здравого смысла. Как бы ни желали Ивейн и Кэт, взять погибшую с собой было бы неоправданным риском. Нести мерзлое тело, когда силы и кислород и без того на исходе, было бы полным самоубийством. Как, впрочем, и бросать живого члена команды. Силкэ пришлось приложить немало усилий, чтоб уговорить Аллестера не бросать остальных, ссылаясь на его мизерные шансы выживания в одиночестве. Немалую роль в его решении остаться сыграли слова Кэт о риске лавин, одно упоминание которых заставило журналиста надолго прилипнуть к спинам группы.

– На подобной высоте ветер подталкивает снежные массы вниз, и они поглощают то, что уцелело от холода, – пугала она его, как маленького ребенка. – Природа всесильна. Как не сбегай, она постепенно возьмет свое. Достаточно одного шага, одного вздоха или звука, и все будет кончено. Для всех нас. Хотя, если ты не боишься, то можешь, конечно, справиться и в одиночке. Ты ведь смышленый малый.

Глядя на побледневшее до неузнаваемости лицо Аллестера, его тонкие, как спички, ручки и трясущиеся от малейшего дуновения ноги, вероятность того, что он самостоятельно дойдет до Рильхе, тает быстрее, чем снежинка на голой ладони. Силкэ лучше всех знает, что чужестранцу выжить на Сапмелас саалла без посторонней помощи почти невозможно. Земля в этих местах мертвая, бесплодная, но еще жестокая и жадная до жертв. Она никогда не насытится, сколько бы кровью ее ни поливали. Однако для сааллского народа она была и остается Родиной, которую они лелеют и защищают, хоть и недолюбливают. Но это неважно. Дом необязательно любить, но он навсегда останется в сердце. Ты можешь его ненавидеть, можешь пренебрегать и презирать, но не вычеркнешь из своей жизни. Все, что остается – лишь примириться.

Так сааллы научились не бороться с холодом, а свыкнуться с ним. Не жаловаться на свою судьбу, а смириться, отыскивая в ней все новые преимущества. Не имея ничего, они начали ценить пустоту, осознав, что действительность не так сурова, как казалось. Почва не безжизненная, если знать, где искать. Ветер не пустой, если приучиться слушать. Лед не бесцветный, если приловчиться видеть. У него есть форма, оттенок, аромат и даже вкус, отличительный в зависимости от местности. По окрасу можно определить возраст льдины, по запаху – характер образования, а по звуку – крепость. Во льдах чувствуется присутствие Акмеласа – Бога Справедливости, Покорности и Хлада, но люди, приехавшие из дальнего Заморья, не способны распознать тонкости северного мира. Их заботят лишь собственные проблемы, занимающие все их мысли. Как и сейчас.

Хоть друзья больше не обмолвились ни словом о случившемся, Силкэ ощущает витающее в воздухе амбре напряжения, сковывающее движения каждой пары ног. Это подозрение незримой лентой обвивает голенные жилки присутствующих. Когда один из членов команды покоится под слоем обрастающего настом снега, живые невольно задаются вопросом: кто? Кто это сделал? Кто посмел наложить руку на беззащитную девушку? Кто нарушил священный закон Троицы Истинных, забрав душу, принадлежащую Богам? Силкэ видел отражение этой дилеммы во взгляде каждого из американцев, и хоть вслух этого никто не озвучивал, недоверие уже поселилось в их сердцах. Единственная загадка: кто сорвется первым?

– Поспешите! – подгоняет он, размахивая руками. – Нельзя терять ни минута! Скоро закат! Нужен идти!

День и правда стремительно клонится к закату, но волнует мужчину вовсе не это, а незримая угроза, о которой приезжие даже не подозревают. Все, кроме Калеба. Он единственный, кому тягостные обстоятельства казались подозрительными.

– Тебе не кажется это странным? – начинает он, поравнявшись с Аком.

– Что именно?

– То, что Силкэ так удачно оказался вместе с нами. Только мы поднялись на гору, как путь к отступлению улетел в пропасть, а местный – единственный, кто знает дорогу в поселение. А теперь вот еще и Джаззи. Любопытное совпадение, не находишь?