Через двадцать минут, поменяв настоящую картину на подделку, я выхожу из квартиры Росси. Я иду по Calle del Tedum, гадая, сколько времени пройдет, прежде чем адвокат заметит, что его украденная картина исчезла. Я уже почти дошла до Ponte del Fontego, когда слева от меня причаливает лодка.

Из нее выходит мужчина с темными волосами, пронзительными голубыми глазами и потемневшей от щетины челюстью. Лицо у него узкое, а скулы такие острые, что можно порезаться. Он высок, худощав и мускулист, а его темно-серый костюм подчеркивает его телосложение.

Он великолепный, хищный и чрезвычайно, подавляюще сексуальный.

Секунду я открыто им любуюсь. Затем мой мозг замирает.

Передо мной стоит самый влиятельный человек в Венеции.

Человек, с которым Валентина предупреждала меня не связываться.

Антонио Моретти.

Мое сердце начинает бешено колотиться.

― Лучия Петруччи, ― говорит он вкрадчивым голосом. ― Ты знаешь правила. Тебя предупреждали. ― В его глазах мелькает что-то темное и опасное. ― И все же ты здесь, с украденным Тицианом в сумке. ― Он протягивает мне руку. ― Забирайся в лодку.

Сумерки, вокруг никого нет. Бежать некуда. Негде спрятаться.

Это была подстава. Моретти знал, что я собираюсь украсть эту картину. Кто предал меня? Альвиза Занотти? Или Валентина?

Я пытаюсь контролировать свой страх и терплю неудачу.

Взяв его за руку и изо всех сил стараясь не обращать внимания на сотрясающую меня дрожь, я забираюсь в моторную лодку.

Глава 4

Антонио

Лучия не узнает меня? Думаю, мне не стоит удивляться. В конце концов, мы встречались всего один раз десять лет назад темной туманной ночью, и она была очень, очень пьяна.

Ее зеленые глаза более яркие, чем я помню. Ее лицо похудело ― единственный признак того, что прошло уже десять лет с тех пор, как я видел ее в последний раз. Ее плечи напряжены, подбородок высоко поднят, но она не может скрыть дрожь, которая ее сотрясает.

Ее уверенность ― это видимость.

Она боится меня.

Я снимаю пальто и накидываю его ей на плечи. Ее глаза расширяются от моего жеста. Я почти ожидаю, что она швырнет пальто обратно, но она умнее. Она обхватывает толстую теплую шерсть руками.

― Куда мы направляемся?

Я не отвечаю.

Мы выходим из узкого канала на El Canalasso. Даже в декабре здесь полно других лодок, и я практически слышу мысли Лучии. Она раздумывает, звать ли ей на помощь, и гадает, услышат ли ее.

Они услышат, да. Но они ничего не сделают. Лучии предстоит многое узнать о Венеции. Мало кто осмелится перечить мне.

― Не делай этого, ― предупреждаю я ее. ― Я знаю, где ты работаешь и где живешь. Кричать ― очень плохая идея.

― Я не собиралась этого делать, ― лжет она. ― Альвиза Занотти рассказала мне о Даниэле Росси. Она вас предупредила, не так ли? Что вы сделали, чтобы заставить ее говорить? Вы угрожали ей?

― Мне не нужно угрожать.

Она сглатывает, в ее глазах мелькает страх.

― Вы причинили ей боль? О, Боже, что вы сделали с ней?

Я должен заставить ее бояться. Она крадет у меня. В моем городе, без моего разрешения. Ей стоит опасаться моего возмездия.

― Я не собирался обижать старушку. Она задолжала мне услугу.

― И поэтому она продала меня? ― Лучия выглядит расстроенной. Синьора Занотти была скупщицей ее родителей, и последние десять лет она помогала ей выбирать картины для кражи. Она знала Альвизу всю свою жизнь, практически считая ее своей семьей.

И снова ее семья предала ее.

Выражение лица Лучии ― опечаленное, грустное ― навевает воспоминания о той ночи, когда мы встретились.

Чувство вины сжимает мою грудь.

― Она заставила меня пообещать, что я не причиню тебе вреда.

― А вы выполняете свои обещания? — Она смотрит на меня, выражение ее лица настороженное. ― Неважно. Я не хочу знать ответ. Куда вы меня везете?

― На остров Giudecca.

― Почему? Там легче избавиться от тела?

Мои губы подрагивают. Giudecca, остров к югу от Венеции, имеет сомнительное прошлое, но сейчас там находится самая интересная площадка современного искусства Италии. Это также одно из немногих мест в Венеции, где местных жителей больше, чем туристов.

― Я там живу.

― Вы везете меня к себе домой? ― Выражение ее лица становится растерянным. ― Зачем?

Хотел бы я знать. Я должен был послать Данте или Лео предупредить ее, чтобы она не воровала в моем городе. Но я этого не сделал. Вместо этого последние две недели я тратил свое свободное время на то, чтобы узнать о Лучии все, что только можно. Вопреки здравому смыслу я устроил для нее ловушку, заманив ее картиной, которая, как я знал, покажется ей неотразимой.

Все это не имеет никакого смысла.

А теперь я везу ее к себе домой.

Данте ждет на моем частном причале. Без сомнения, мой заместитель не одобряет моей одержимости Лучией. Русские могут представлять угрозу, и Данте, вероятно, считает, что сейчас я должен укрепить свою власть и готовиться к войне.

Я подтягиваю лодку к причалу и бросаю за борт веревку. Данте привязывает ее. В тот самый момент, когда он замечает, что на Лучии мое пальто, на его лице появляется ухмылка. Выходя, я бросаю на него свой самый свирепый взгляд.

― Проследи, чтобы нам не мешали.

Я поворачиваюсь и протягиваю руку Лучии. Она игнорирует ее и вылезает сама, а ухмылка Данте расширяется.

― Конечно, Дон.

Как только мы доходим до моей гостиной, Лучия поворачивается ко мне.

― Ты подбросил Тициана в квартиру Даниэля Росси, ― обвиняет она. ― Ты позаботился о том, чтобы меня взяли на работу в клининговую компанию. Зачем ты подставил меня?

― Я хотел познакомиться с новым похитителем произведений искусства в Венеции. — Я открываю бутылку «Бароло» (Бароло (ит. Barolo) — вино, производимое в Италии. Принадлежит к числу наиболее элитных вин мира.). ― Хочешь выпить?

Она игнорирует предложенный бокал, ее рот кривится в язвительной гримасе.

― Мне показалось, что это слишком просто. ― Ее осеняет другая мысль. ― Зачем ты хотел встретиться со мной? Чтобы предупредить меня держаться подальше от картины? В этом не было необходимости ― вряд ли я нашла бы ее без помощи синьоры Занотти.

Она в моем доме, думает, что ей угрожает опасность, и продолжает выведывать информацию. Эта женщина великолепна. Часть меня переживает за нее, а другая часть хочет встать на колени и сделать предложение руки и сердца.

Откуда взялась эта мысль?

― Хватит вопросов, ― жестко говорю я. ― Сначала о главном. Моя картина у тебя. Я хочу ее вернуть.

― Она не твоя, ― огрызается она. ― Она принадлежит Palazzo Ducale. Кто украл ее для тебя?

Еще один вопрос. Есть тонкая грань между бесстрашием и безрассудством, и Лучия, похоже, намерена переступить ее.

Я делаю глоток насыщенного красного.

― «Мадонна на отдыхе» находится в сумке, которую ты прижимаешь к груди. Я бы предпочел этого не делать, но я могу забрать ее силой, если до этого дойдет.

Она откидывается на диван. Ее руки дрожат, когда она открывает сумку и достает оттуда картину, надежно завернутую в ткань.

Я пугаю ее. Я чувствую себя мудаком, когда разворачиваю драгоценный холст.

― Ты ее не повредила, ― бормочу я, глядя на картину, где мать играет со своим ребенком. Когда я впервые взглянул на нее, то ощутил глубокое чувство узнавания, сопричастности. Я думал, что со временем это чувство исчезнет, но, несмотря на то, что прошло уже пятнадцать лет с тех пор, как я ее украл, оно никуда не делось. ― Это хорошо.

― Я куратор. Я знаю, как обращаться с произведениями искусства.

Слова резкие, но голос подавленный. Я заворачиваю картину обратно, откладываю ее в сторону, а затем сажусь напротив нее.

― Если ответить на твой вопрос, то я не нанимал вора, чтобы украсть картину. Я сделал это сам.