Перевод: Julia Ju

Редактура: Julia Ju, Ленчик Кулажко

Вычитка: Ленчик Кулажко

Обложка: Ленчик Кулажко

Оформление: Ленчик Кулажко

ПРОЛОГ

Лучия

Я очень пьяна, и все вокруг расплывается.

Темная ночь — облачная, безлунная и туманная. Я бродила несколько часов, не обращая внимания на то, куда иду, и оказалась в незнакомом районе. Венеция — безопасный город, но эта часть находится далеко от туристического центра. Это не прогулочные яхты, а рабочие рыболовецкие суда. Доки утыканы складами, и в этот поздний вечер здесь больше крыс, чем людей.

Неделю назад я работала над своей дипломной работой в Чикаго. Я не знала, что моя мать умирает от рака, потому что родители держали ее болезнь в секрете от меня. А значит, я также не знала, что она легла в хоспис.

У меня не было возможности попрощаться с ней.

Я подношу ко рту бутылку водки, которую сжимаю как спасательный круг, и делаю большой глоток.

Три дня назад раздался телефонный звонок, который уничтожил меня. Моя мать умерла от рака, сожравшего ее тело. Мой отец, не в силах представить себе жизнь без жены, пустил себе пулю в голову. В один день я размышляла, смогу ли убедить своего профессора по истории искусств дать мне отсрочку для сдачи выпускной работы. На следующий ― я летела домой, чтобы похоронить родителей.

Тень движения возвращает меня в настоящее. Я слышу какой-то шорох справа. Прежде чем успеваю среагировать, из тумана появляются трое и окружают меня. Один из них приставляет нож к моему горлу.

― Не двигайтесь и не кричите, синьорина, ― рычит он. ― Я не хочу причинять вам боль. Отдайте мне вашу сумочку.

Меня грабят.

Онемев, я протягиваю свою ярко-зеленую сумку. Я купила ее на улице Calle Larga XXII Marzo с рук у сомнительного продавца, который торговал напротив магазина «Dolce and Gabbana». Перед моим отъездом в колледж мы с мамой сделали кучу вещей, которыми занимаются туристы: посетили собор Святого Марка, послушали музыкантов на piazza (площадь), покатались на гондоле и поели в ресторане в двух шагах от Ponte di Rialto. Парень настаивал на том, что сумка действительно «Prada», а не подделка, а моя мама смеялась над ним.

― Мы не туристы, ― сказала она и торговалась с ним следующие пятнадцать минут.

Я должна была понять, что она больна. Она похудела и последние пару месяцев не выходила на связь со мной по FaceTime.

― У меня сломался мобильный телефон, ― сказала она. ― Мне нужно купить новый.

Мне следовало догадаться, что что-то не так.

Один из мужчин выхватывает у меня из рук имитацию сумки «Prada», а другой светит мне в лицо фонариком.

― И украшение тоже.

Все происходит слишком быстро, чтобы я успела осознать происходящее, но эти слова проникают в мой пьяный оцепеневший мозг. Украшение, которое я ношу, ― рубиновый кулон с филигранью, висящий на золотой цепочке, ― принадлежало моей матери. Отец подарил ей на свадьбу, и она никогда его не снимала. Теперь ее нет в живых, и это все, что у меня осталось от нее. Это моя самая ценная вещь.

― Нет.

― Не будьте глупой, синьорина, ― огрызается мужчина с ножом. ― Оно не стоит вашей жизни. Снимите эту чертову цепочку и отдайте ее мне, пока не пострадали.

― Кто-то идет, ― говорит парень с фонариком, он нервничает. ― Мы не можем… Нам нужно убираться отсюда. ― Он делает выпад в сторону моего кулона. Цепочка впивается мне в шею, и я вскрикиваю от боли.

Из тени появляется высокий худой мужчина, его лицо скрыто шляпой.

― Остановитесь, ― говорит он, его холодный голос разрезает влажный воздух, как хлыст.

Одно слово. Всего одно слово, но реакция на него потрясающая. Мужчина, держащий мою сумку, бросает на него взгляд и отшатывается.

― Черт, ― ругается парень, пытавшийся сорвать с меня цепочку. Нож падает на землю, а вор, который его держал, поднимает руки в знак капитуляции. ― Простите, ― говорит он, его голос дрожит. ― Я не хотел… Я не знал…

― Ты не знал, что я здесь. Но я всегда наблюдаю. Ты должен помнить об этом. ― Голос моего спасителя ледяной. ― Уходи.

Все трое преступников убегают.

Мужчина поворачивается в мою сторону. Он изучает меня, кажется, целую вечность, его взгляд задерживается на моей шее.

― Вы ранены.

― Правда? ― Я поднимаю руку, кожу жжет в том месте, где цепочка повредила кожу. ― Да, наверное. ― Но кулон цел, и это главное. ― Это заживет.

Он подходит ближе, его дыхание согревает мое лицо, и он касается пореза легким прикосновением.

― Кто сделал это с тобой? Кто из них?

По моей спине пробегает дрожь. Все снова происходит обескураживающе быстро, события проносятся мимо меня, как листья в бурю. Выпитая водка путает мои мысли, и этот мужчина тоже. Его голос и прикосновения не должны проникать сквозь мое оцепенение, но это происходит, и я не знаю, как реагировать.

― Парень с фонариком.

― Марко. ― Голос моего героя обещает расплату. Его глаза снова останавливаются на мне, и тон смягчается. ― Ты замерзла, синьорина. ― Он снимает пиджак и накидывает его мне на плечи, и тепло окутывает меня, как одеяло. ― Это не лучшая часть города, чтобы гулять здесь в одиночестве. Одной и нетрезвой.

Моя благодарность стремительно испаряется. Он осуждает меня? Что, черт возьми, он знает о моей жизни?

― А тебе не стоит давать непрошеные советы, но ты это делаешь. ― Ладно, это довольно грубо. Мама была бы в шоке. ― Но спасибо за помощь, ― нехотя добавляю я и поворачиваюсь, чтобы уйти.

― Не за что, ― отвечает он, шагая за мной.

― Что ты делаешь?

― Провожаю тебя домой, ― говорит он, как будто это очевидно. ― Как я уже сказал, это опасный район, и я бы не хотел, чтобы ты снова пострадала.

Дом наполнен воспоминаниями, которые я пыталась вытравить бутылкой водки.

― Я не хочу идти домой, ― угрюмо бормочу я. ― И меня не беспокоит, что кто-то может причинить мне боль.

Наступает долгая пауза.

― Меня беспокоит, синьорина.

Почему?

― Значит, мы зашли в тупик. ― Я делаю еще один большой глоток водки, а затем, по какому-то странному побуждению, предлагаю бутылку ему.

Я ожидаю, что он откажется. Я даже готова к тому, что он сделает что-то драматическое, например, бросит ее в канал. Но, как ни странно, он не делает ни того, ни другого. Он осторожно берет ее из моих пальцев. Его губы обхватывают горлышко бутылки, как мои секундой ранее, и он пьет. Затем он возвращает ее мне, его пальцы касаются моих.

В моей груди расцветает тепло.

Мы идем в темноте, по очереди отпивая из пустеющей бутылки, и никто не нарушает тишину.

― Сегодня я похоронила родителей, ― наконец говорю я.

Он смотрит в мою сторону.

― Мне жаль.

― Я не грущу. ― Это не совсем ложь. Грусть ― слишком простая эмоция, чтобы описать то, что мой мир рухнул. ― Я злюсь. Я в ярости. Моя мать была больна, но она скрывала это от меня. А когда она умерла, мой отец вышиб себе мозги.

Он ничего не говорит.

― Не только мои родители лгали, ― продолжаю я. ― Они все лгали. Моя лучшая подруга тоже не сказала мне. Они думали, что защищают меня? ― Я делаю еще один глоток. ― Но я не чувствую себя защищенной. ― Мой голос звучит вызывающе, пронзительно и горько. ― Я чувствую себя преданной. Я ненавижу их за это.

Он молчит, но на этот раз молчание ранит меня.

― Что ты об этом думаешь? ― требую я. ― Ты собираешься дать мне тот же совет, что и священник? Скажешь, чтобы я их простила?

― Я бы никогда не стал указывать, что ты должна чувствовать.

Я спотыкаюсь о моток веревки. Я почти падаю, но его руки обхватывают меня прежде, чем я это делаю. Его прикосновение кажется… уверенным. Надежным. Шокирующе мужским.