― Но они позаботились о том, чтобы оградить меня от этого. ― Ее губы дрожат. ― Они часто это делали. Ограждали меня от всего.

Я думаю о секретах, которые хранили ее родители, и об обстоятельствах их смерти. Раны были глубокими и оставили неизгладимые шрамы.

Шрамы, которые я хочу поцеловать.

Шрамы, которые я хочу стереть.

― Они не ошиблись, защищая тебя от мафии. ― Я вспоминаю старые времена, когда организация функционировала под руководством Доменико. Мы ходили на цыпочках, все время ожидая, что он взорвется. Но я всегда был амбициозен. Я пробился наверх и стал его вторым помощником, когда все знали, что быть правой рукой Доменико ― значит ходить с дамокловым мечом над головой.

Эти воспоминания остались в прошлом. Я отгоняю их. Настоящее, в котором я ужинаю в отличном ресторане со сложной, очаровательной женщиной, гораздо привлекательнее.

― Я не убивал Роберто. Валентина всегда считала, что это сделал я, но она ошибается. Данте позаботился об этом.

Она наклоняется вперед, явно удивленная моим откровением.

― Почему ты ей не сказал?

― Данте не хочет, чтобы я рассказывал.

― И ты смирился с этим?

― Это его история, он расскажет сам, если захочет. Я храню чужие секреты.

Она долго смотрит на меня.

― Расскажи мне секрет, Антонио.

― Хочешь поиграть? Давай заключим с тобой сделку. Ответ за ответ.

― Это опасная игра.

― Боишься играть?

Ее глаза сверкают в ответ на мой вызов.

― Хорошо, я в деле. Расскажи мне что-нибудь о себе, что-нибудь настоящее.

― Я сбежал из приемной семьи, когда мне было четырнадцать. Я поехал к дяде, что, как ты знаешь, закончилось не очень хорошо. Я жил на улице, и сотни евро, которую он мне дал, хватило ненадолго. Вскоре я отчаянно проголодался. Я попытался украсть у торговца фрукты и попался. Это увидел старый вор. Он был мастером своего дела, и, думаю, его оскорбило то, что я оказался таким плохим воришкой. Поэтому он научил меня, как делать это правильно.

― И ты стал очень хорош в этом.

Я ухмыляюсь.

― Лучше всех.

― Такой скромный, ― поддразнивает она.

― После того, как украл Тициана, я сильно заболел. Сколько бы ни кутался в одеяла, я не мог согреться. Энцо и Татьяна умоляли меня продать картину, но я не позволял. Они ругали меня и называли сентиментальным дураком, но я упрямился.

― Энцо, которого я встретила сегодня? Энцо Перон, начальник полиции? А Татьяна ― Кордова?

― Мы выросли вместе. Энцо и Таня ― семья моего сердца. Они тебе понравятся.

― Это они считают, что в твоем доме слишком много хлама?

Она помнит мой брошенный вскользь комментарий недельной давности? Мне приходится напрягаться, чтобы не ухмыльнуться.

― Да, это так. ― Почувствовав возможность, я предлагаю. ― Не хочешь с ними познакомиться?

Она опускает ресницы, скрывая от меня свое выражение лица.

― Я просто поддерживаю разговор.

Черт. Я слишком сильно надавил, и она снова отступает. Я должен быть с ней терпеливым. Нас прерывает официант, который ставит перед нами пару тарелок, в каждой из которых лежит небольшая, красиво оформленная порция рыбы.

― Карпаччо из тунца с цикорием и белым трюфелем, ― объявляет он. ― Приятного аппетита.

Лучия пробует.

― О, Боже, как вкусно, ― стонет она от удовольствия. ― Я необъективна, потому что голодна, но, Боже мой. Это восхитительно.

Она снова стонет, и мой член напрягается от желания. Она макает рыбу в соус, и кончик ее языка высовывается, чтобы попробовать его на вкус. Мое зрение затуманивается. Лучия ― самое сладкое искушение. Все в ней завораживает.

И я хочу узнать все ее секреты.

― Моя очередь, ― объявляю я. Выражение ее лица сразу же становится настороженным, но ей не стоит беспокоиться. Я усвоил урок. Пока что. ― Похоже, ты обеспокоена тем, что тебя видели со мной. Были ли какие-нибудь побочные эффекты от моего визита в Palazzo Ducale?

Ее плечи расслабляются.

― Это то, что ты хочешь знать? Половина людей на работе уверена, что я твоя любовница, а другую половину волнует только твое пожертвование. К счастью, синьор Гарцоло относится ко второй категории.

Я чувствую внезапный прилив гнева. ― Кто считает тебя моей любовницей?

― Зачем тебе это знать? Чтобы угрожать им? ― Она закатывает глаза. ― Я не собираюсь говорить тебе, Антонио.

― Тебя это не беспокоит?

Она пожимает плечами. ― Этого не избежать. Ты ― король Венеции. Люди будут сплетничать.

Мне это все равно не нравится. Она замечает мое выражение лица, и на ее губах появляется улыбка.

― Ты хмуришься. Наш бедный официант выглядит испуганным. Давай сменим тему. Теперь снова моя очередь задавать вопрос. Я навела о тебе справки. Согласно Интернету, ты встречался с огромным количеством женщин, но никогда не состоял в отношениях.

― А где вопрос?

― Это правда?

― Да.

Она наклоняется вперед, почти не обращая внимания на второе блюдо.

― Почему?

― Я никогда не встречал никого, с кем хотел бы иметь отношения.

― Это не настоящий ответ, ― обвиняет она. ― Ты хочешь сказать, что в этой длинной череде женщин никогда не было никого, с кем ты мог бы остепениться? Почему?

― Может быть, меня преследовали воспоминания о девушке с зелеными глазами и бутылкой водки.

Лучия втягивает воздух.

― О. ― Ее голос дрожит. ― Теперь твоя очередь.

― Почему ты избегаешь отношений?

Она теребит свою салфетку.

― Ты уже знаешь, почему.

― Знаю? Скажи мне еще раз.

― Любовь ― это боль, Антонио. Любовь ― это потеря. Однажды я уже все потеряла. Я не буду рисковать снова.

― Вместо этого ты паникуешь, когда заболевают твои друзья. Но в конце концов мы все умрем, Лучия. Смерть не делает различий. Важно то, что мы делаем с тем временем, которое нам отведено. ― Я удерживаю ее взгляд. ― Лучше рискнуть с любовью, чем прожить жизнь без нее.

Глава 20

Лучия

Я хочу возразить. Сказать ему, что он не понимает, о чем говорит. Убедить его, что он не в состоянии понять, что я чувствую.

Но ведь это неправда, не так ли? В отличие от меня, Антонио никогда не знал своих родителей. У него нет хороших воспоминаний, которые могли бы утешить его в плохие дни. Он не знал тепла материнских объятий, крепкой хватки отцовской любви.

Неужели он прав? Неужели я трусиха? Не лучше ли погрузиться в отношения и рискнуть разбить свое сердце?

Я молча доедаю, мои мысли в смятении. Официант ставит перед нами десерт и удаляется.

― Ты задумчива, ― говорит Антонио.

Я криво улыбаюсь ему.

― Ты показал мне перспективу. Я пытаюсь осознать это. ― Я опускаю взгляд на тарелку, стоящую передо мной. Кремово-фруктовая феерия подана в изящной креманке с сахарной пудрой. ― Это так красиво. Я почти не могу заставить себя съесть это.

― Иди сюда. ― Он усаживает меня на свободное место рядом с собой. Я опускаюсь рядом с ним, и он притягивает меня к себе так, что моя спина упирается в его грудь. Он теплый, твердый и успокаивающий.

Он целует мою шею, его щетина колет мою кожу. Ощущения наслаиваются на ощущения, и мне это нравится.

Он протягивает мне ложку с кремовой феерией.

― Открой рот.

Я уже кончила. Я должна быть удовлетворена. Но, услышав его слова, по мне пробегает дрожь чистого возбуждения.

Я медленно выдыхаю.

― Забавно, ― говорю я. ― Когда я представляла, как ты говоришь мне эти слова, это происходило совсем при других обстоятельствах.

Он низко рычит, и его хватка вокруг меня усиливается.

― Ты знаешь, что значит быть королем Венеции? ― хрипит он мне в ухо. ― Я могу трахнуть тебя прямо здесь и сейчас, и все сделают вид, что ничего не происходит.

Желание проносится сквозь меня приливной волной, оставляя меня напряженной и возбужденной.

― Эксгибиционизм ― это один из твоих кинков? ― Я проглатываю десерт, который он протягивает, и стону. Это не совсем непроизвольная реакция. Десерт очень вкусный, но я намеренно преувеличиваю. Я играю с огнем и готова сгореть.