― Такая хорошая девочка, ― хвалю я. ― Хочешь мой член, маленькая воровка? ― Я обхватываю рукой основание ее шеи и притягиваю ее ближе. ― Тогда возьми его. Обхвати его своими красивыми пухлыми губками.

Кончик ее языка высовывается и слизывает сперму с моей головки. Желание захлестывает меня. Я хватаюсь за ручки кресла и издаю шипение.

― Глубже, ― приказываю я.

Она послушно раздвигает губы и берет головку в рот, пуская меня внутрь. Ощущения непередаваемые. Теплая шелковистость ее языка, гладящего мой член, плотное касание ее щек, изысканное трение, когда она покачивает головой на моей длине… Я не могу этого вынести. Мои пальцы покалывает, а яйца напрягаются. Я слишком рано оказался на грани.

― Я уже близко, ― предупреждаю я ее.

В ответ она берет меня глубже.

Ну, блядь. Я двигаю бедрами, проникая в ее рот быстрыми, короткими, неглубокими толчками. Она чувствуется невероятно. Я вот-вот кончу. Я хватаю ее за затылок, напрягаюсь и кончаю в ее рот.

Я приношу ей бархатный халат ― «Казанова» не экономит на удобствах ― и наливаю стакан газированной воды.

Она смотрит на меня с улыбкой.

― Спасибо. Это было… — Ее голос срывается. ― Ты торопишься или мы можем остаться здесь ненадолго?

― У меня есть все время в мире. Для тебя.

Она отпивает глоток воды.

― Могу я задать личный вопрос?

― Да.

― Тициан, почему ты не попытался его продать?

Я ожидал чего угодно, но не этого вопроса.

― Может быть, я не смог найти скупщика, готового взяться за такой горячий товар.

Она задумчиво смотрит на меня.

― Нет, ты не пытался. Я поговорила с синьорой Занотти. Она сказала, что картина никогда не выставлялась на продажу.

Я не могу притворяться, что Альвиза Занотти чего-то не знала. Эта женщина ― легенда. Может, она и на пенсии, но ухо держит востро.

― Когда мне было четырнадцать, я пытался найти своих родителей. Я хотел узнать, кто они такие. Наверное, я хотел понять, почему они бросили своего ребенка.

Ее голос опускается до шепота.

― И?

― Мой отец был бандитом. Мать ― наркоманкой. К тому времени они оба были мертвы. Но у моей матери была семья. Брат, который был женат и имел двоих детей. Мои кузены.

Она поднимается на ноги, подходит ко мне и садится на колени. Она кладет голову мне на плечо и обнимает за талию.

― Что случилось дальше?

― Мой дядя не пытался сделать вид, что не знает кто я. Очевидно, я похож на нее. — Горькая улыбка появляется на моих губах при этом воспоминании. ― Он дал мне сто евро и сказал, чтобы я держался подальше от его семьи.

Ее тело напрягается.

― Тебе было четырнадцать.

― Я был трудным подростком. Я постоянно сбегал от приемных родителей. Если бы он взял меня к себе, я бы разрушил его идеальную семью. ― Я пожимаю плечами. ― Я могу это понять.

― Ты нуждался в помощи, ― возмущенно говорит она. ― Ты его племянник. Его родная плоть и кровь. Как он мог отвернуться от тебя?

Мое сердце согревает возмущение в ее голосе. Я целую ее волосы.

― Побереги свою жалость, маленькая воровка, ― говорю я ей. ― Моя жизнь сложилась как нельзя лучше. В любом случае, когда я увидел картину… — Я подыскиваю нужные слова. ― Ты когда-нибудь смотрела на картину и испытывала чувство сопричастности? Это звучит нелепо, но Тициан словно говорил со мной, и я не мог с ним расстаться.

― Ты позволил мне украсть ее?

Она формулирует это как вопрос, и я отвечаю ей своим вопросом.

― Ты не вернула ее в музей. Кстати, мне нравится картина, которую ты оставила мне взамен. Холст практически потрескивает от энергии. Это очень напоминает тебя.

― Я энергичная? ― Она прикусывает губу, и я снова становлюсь твердым. Черт, как бы я хотел, чтобы мы были в моей спальне. Я хочу повалить ее на кровать и обнаружить все места, где ее энергия могла бы найти лучшее применение. ― Интересный выбор комплимента. Я знаю, что ты король Венеции, и женщины падают к твоим ногам, но все же ты мог бы поработать над более удачными вариантами.

― Женщины падают к моим ногам? ― Я сдвигаю халат в сторону и целую ее плечо. ― Ты, похоже, ревнуешь, cara mia.

― Конечно, нет. Я на тебя не претендую.

Она все еще не понимает. Я открываю рот, чтобы поправить ее, но прежде, чем я успеваю заговорить, ее желудок громко урчит.

― Ты ела? ― требовательно спрашиваю я.

― На самом деле нет.

― В таком случае мы идем ужинать. ― Я поднимаю ее на ноги. ― По словам Игнацио, тебе нравится «Квадри».

Она морщится.

― Бедный ребенок. Я заставила его впустить меня в твой дом. У него проблемы?

Я качаю головой.

― Нет, он не виноват. Это моя вина. У моих людей приказ впускать тебя в мой дом, когда ты захочешь.

Ее глаза расширяются. Она открывает рот, чтобы что-то сказать, но тут же закрывает его.

― Уже десять. К тому времени, как мы приедем, «Квадри» уже будет закрыт.

Я смеюсь.

― Как ты уже знаешь, tesoro, я ― король Венеции. Для меня они поработают сверхурочно.

Валентины нигде нет, когда мы выходим в общий зал. Мы берем свои пальто, и я звоню в «Квадри», чтобы предупредить их, что мы будем у них ужинать. Пока я это делаю, Лучия проверяет свой телефон.

― От Валентины нет сообщения, ― говорит она, когда я заканчиваю разговор. ― Странно, что она ушла, не предупредив меня.

― Может, она с кем-то уединилась.

― С кем?

― С Энцо?

Она сразу же качает головой.

― Нет, он ее не интересует. ― Она хмурит брови. ― Я должна найти ее, убедиться, что с ней все в порядке.

― Подожди.

Я пишу Данте, спрашивая, не знает ли он, где Валентина. Он отвечает сразу же.

Данте: Мигрень.

― Она плохо себя чувствует, ― говорю я Лучии. ― Она ушла домой.

― Валентина заболела?

Лучия, похоже, на грани паники. Я успокаивающе сжимаю ее руку.

― У нее мигрени. С тех пор как родилась Анжелика. Приступы обычно длятся несколько дней, так что к выходным она будет в порядке. С Анжеликой побудет Данте.

― Данте?

― Мой заместитель. Ты видела его возле моего дома, когда приезжала в первый раз.

Она вспоминает.

― Широкие плечи, короткие темные волосы, светло-серые глаза? Почему Анжелика с ним?

Она заметила цвет его глаз?

― Он ее дядя. ― Она все еще выглядит испуганной. ― Ты в порядке, Лучия?

― Я в порядке. ― Она одаривает меня яркой, фальшивой улыбкой. ― Пойдем ужинать.

Мы приезжаем в «Квадри». Ресторан еще не закрыт, но уже опустел, и лишь несколько человек доедают десерты.

Метрдотель ведет нас к моему обычному столику, и через минуту появляется официант с картой вин.

― Вино? ― спрашиваю я Лучию.

Она качает головой.

― Мне только воду, пожалуйста.

― Мне тоже, спасибо.

Официант наполняет наши бокалы и кладет перед нами меню.

― Я рекомендую дегустационное меню.

― Звучит неплохо. ― Официант принимает наш заказ и удаляется. Когда он уходит, Лучия смотрит на меня. ― Я не знала, что Данте ― дядя Анжелики. Как он связан с Роберто?

Судя по тому, как меняется ее голос при упоминании о бывшем Валентины, она знает, что Роберто использовал Валентину как грушу для битья.

― Данте ― его брат.

― Валентина сказала, что ты ее спас. И Анжелика никогда не упоминала своего отца. ― Ее глаза расширяются. ― Это ты убил Роберто?

Если бы Данте не позаботился об этом, я бы это сделал.

― Это имеет для тебя значение?

Она прикусывает нижнюю губу.

― Я не знаю. Твой мир сильно отличается от моего. ― Она обводит взглядом зал ресторана и задерживает его на моих телохранителях. ― Обычно мне не нужны телохранители, которые следуют за мной, куда бы я ни пошла.

― Не так уж и отличается, ― замечаю я. ― Твои родители были ворами.