Когда-то веселый, а теперь пестрящий мусором вместо цветов садик захирел и подурнел. Кусты давно не подрезались, свежие цветы не высаживались. Многолетники одичали и росли кое-как.

Удручающе выглядела и стена самого дома, где надпись черной краской пересекала всю его ширину. Надпись была сверху кое-как замазана, но слова «СУКА И СУКИН СЫН! ГОРИТЕ В АДУ ОБА!» явственно проступали сквозь жидкую побелку.

Все вместе – и запустение сада, и чья-то криво излитая злоба, и неубранный мусор не внушали ничего, кроме грусти, при взгляде на это жилище.

Именно грусть испытала Эйлин, подходя к дому. Как быстро, всего за пять лет, симпатичный семейный дом, тот самый, что можно было назвать «моя крепость», превратился в заброшенную лачугу.

Эйлин близко с Томом не дружила, но пару раз заходила к нему с другими ребятами. Его мать, Рейчел Смит, всегда была доброжелательна и обязательно угощала друзей сына то печеньем, то домашним лимонадом.

К удивлению девушки, звонок справа от обшарпанной двери работал. Эйлин нажала кнопку сначала слегка, потом до отказа. Она слышала трель внутри дома и терпеливо ждала, прислушивалась, рассматривая завитушки облупившейся краски на косяке двери. Глухая тишина была ответом. Эйлин уже повернулась спиной к двери и приготовилась вновь ступить на пыльную дорожку от крыльца к калитке, как откуда-то из глубины, казалось, мертвого дома послышались шаркающие шаги и недовольный голос:

– Иду, иду! Оливия, опять ты? Какого черта?! Я тебе еще в прошлый раз… – дверь приоткрылась, и седая голова возникла в проеме где-то на уровне груди Эйлин, – …отдала все, что у меня было, – уже тихим голосом женщина закончила свое странное приветствие.

– Здравствуйте, миссис Смит. Вы меня, наверное, не помните. Я – Эйлин Колд. Мы с Томом не были близкими друзьями, но учились в одном классе.

– И что это меняет? Тома нет и не будет. Нечего сюда ходить.

Эйлин и не ожидала теплого приема. Она знала, что город не проявил сочувствия к матери, потерявшей сына. Примитивная толпа приняла установку «яблочко от яблоньки» и устроила буквально травлю родителям Тома.

Отец, Смит-старший, добрый и общительный человек, не смог пережить тихих шепотков у себя за спиной, а иногда и открытых, в лицо брошенных оскорблений. Объявленный толпой бойкот привел его маленькую мастерскую по ремонту компьютеров и фотоаппаратов к полному банкротству.

Смит закрыл мастерскую, погладил жену по голове, как-то коряво поцеловал ее мимо щеки и ушел, не оставив адреса, где его искать. Рейчел не стала ни заявлять о пропаже, ни подавать на развод.

– Миссис Смит, я пришла к вам сказать, что потратила пять лет на освоение науки юриспруденции и судопроизводства. То, что случилось с Томом, – величайшая ошибка. И я вернулась в Торки с единственной целью – исправить эту ошибку.

– Что толку? Ты вернулась, но сына мне это не вернет.

– Тогда почему вы все еще здесь? Почему не продадите дом и не уедете? Вы мазохистка? Вам нравится испытывать на себе незаслуженное презрение людей?

– Да как ты смеешь так со мной разговаривать! Соплюшка!

Рейчел с гневом рванула на себя дверь, но Эйлин успела придержать ее и с силой потянула на себя:

– Поговорите со мной, миссис Смит.

– Зачем мне с тобой говорить?

Эйлин показалось, что в глазах Рейчел блеснули слезы.

– Затем, что я, как и вы, не верю в то, что Том убил Лиз Барлоу.

«Рейчел Смит, когда шла открывать дверь, назвала гостя Оливией. Это значит, что моя шустрая подруга уже успела к ней наведаться. Так-так-так. Надо бы торопыге позвонить», – размышляла Эйлин, вылавливая из кружки чайный пакетик.

Она очень старалась быть предельно тихой, не стучать ложкой о край кружки и не шуршать оберткой пачки крекеров. Остальные члены семьи еще крепко спали.

Она взглянула на часы на стене кухни. 5:37 – рановато.

Запахнув поплотнее полы большого плюшевого халата и обхватив горячую кружку обеими руками, девушка вышла через заднюю дверь из кухни в сад. Прошла в его глубину, до самого обрыва. Отсюда открывался потрясающий вид на залив Торбэй. На синие, всегда холодные воды Ла-Манша в обрамлении терракотово-красных скал и прилепившиеся к ним белые здания вилл и отелей. Английская Ривьера во всей своей красе.

Дом был «родовым поместьем», что в современной Англии встречается нечасто. Дети вырастают, старики умирают, дома ветшают и их продают. Новые владельцы редко вкладываются в реставрацию. Дешевле снести и построить новый.

Генри Колд, отец Эйлин, унаследовал дом и пивоварню от своего отца, Артура Колда, и был вполне удовлетворен как качеством производимого на ней пива, так и состоянием дома. Несмотря на все большее засилье вина – каких-то тридцать лет назад вино в Англии воспринималось как заморская экзотика, как баловство для снобов-аристократов, в последние годы с расширением сети супермаркетов потребление народом перебродившего виноградного сока заметно возросло, Генри не сильно расстраивался по этому поводу. Хорошее местное пиво не теряло своей популярности. Англичане любят традиции, а уж работяги с севера, приезжающие в летние отпуска, всегда с удовольствием дегустируют (и в немалых количествах) продукт местного производства.

Эйлин смахнула со старой рассохшейся скамейки облетевшие с липы веточки соцветий, села на нее, поставила кружку рядом. Сколько Эйлин себя помнила, скамейка стояла на этом месте. А сколько лет до этого? Вопрос можно было задать, но что он изменит? Ответ известен. Очень много. Есть фотография, где бабушка Эйлин сидит на этой самой скамейке под этой самой липой, которая уже тогда выглядела старой. Бабушка, наоборот, молодая. Ее красивая рука лежит на ручке допотопной детской коляски на высоких рессорных колесах. Из кружев и оборок выглядывает белокурая детская головка отца Эйлин. Вот как давно стоит скамейка в этом углу сада, а возможно, и дольше.

Слева, на востоке, диск еще красного солнца поднимался из лиловой глубины моря только для того, чтобы бесконечная череда событий «утро-день-вечер-ночь» продолжалась.

Глядя на горизонт, Эйлин мысленно выкладывала перед собой, как карточки перед экзаменом, уже известные факты:

Лора Барлоу была последней, кто видел Лиз. Сестры коротко встретились в субботу 25 августа 2012-го, когда Лиз приехала домой переодеться. Примерно в 22:15.

Лиз Барлоу – 1995 г.р. Белая. Рост: 165 см. Волосы: длинные, светло-каштановые. Глаза: серо-голубые. Одета: черные джинсы, голубая футболка и джинсовая куртка. Машина: подержанное «Пежо-107» синего цвета.

Лиз Барлоу вместе с еще тремя одноклассниками подрабатывала во время каникул в пабе, принадлежавшем отцу одной из девочек, Аманды Рой. Паб «Кот и скрипка» находится на Клифсайд-роуд, у обрыва Баббакомб на восточной оконечности города, недалеко от пещер. Незначительная, но достопримечательность города. С открытой веранды паба открывается один из тех великолепных видов на залив и красные откосы скал, которыми и славился Торки.

После окончания смены Лиз заехала домой. Родителей в этот вечер дома не было. Они вернулись из кино приблизительно в 22:30.

Лиз Барлоу, тогда ей было семнадцать, и ее младшая сестра Лора по очереди ночевали у бабушки в выходные, подменяя сиделку.

Лиз к бабушке не приехала, и та позвонила в 0:45. Родители, Билл и Вера Барлоу, стали обзванивать подруг дочери. В 3:00 воскресенья 26 августа обратились в полицию.

Камера на выезде с Эйв-роуд на Торбэй-роуд в сторону Пейнтона зафиксировала машину Лиз в 22:47.

Эйлин вернулась в дом и тихо поднялась по лестнице. Интересно, все родители так деликатны, как ее отец и мачеха, и не трогают ничего в комнатах своих детей, когда «птенцы» улетают из гнезда, или это свойство только ее предков? Дом такой большой, что им и без комнаты Эйлин есть где разгуляться.

У окна, как в школьные времена, стоит стол. Опять же, зачем загромождать спальню, когда малышами дети делают уроки на кухне, а подростками – валяясь на диване. Тем не менее стол пригодился. И пробковая доска, к которой когда-то были приколоты расписание уроков, фотографии подруг и билеты на предстоящие концерты, тоже. Теперь на ней в верхнем левом углу были приколоты фотография Лиз и те самые вырезки из газеты «Торбэй-экспресс», в которых кратко и формально освещалось исчезновение девушки.