На его лице застыла лукавая улыбка. Видел он, как засмущалась дочь, да так, что лицо краской зарделось.

– Ой, тятя, он мне не муж и не брат, чего это я с ним разговаривать должна?

– Я к тому это спросил, что мало мы понимаем их язык, хотя, верно, похожи

некоторые из хуннов обличьем на нас, скифов. И не только язык их для нас не

очень понятен, но и повадки у них другие, потому как не среди нас они родились и росли, а среди другого, чужого для нас народа…

За дочерью давно закрылась дверь, а царь опять над картой навис. Да, на

восточных приграничных землях империи вызревала новая грозная сила; и весь

жизненный опыт, недюжинная интуиция подсказывали ему, что эта сила, если

её не окоротить вовремя, станет со временем смертельной угрозой для империи.

Вспомнил он и о попытке разговора с одним из пленных хуннов, которых в

Голунь-град привёз сотник Антип. Скифы, как правило, держали пленных у себя

до года, не более. Если за это время прирастал пленник, что называется, душой и телом к скифам, он сам становился скифом, если и тогда стремился на свою родину, скифы не удерживали их у себя насильно. Пленников не заковывали в колодки, не морили голодом, не истязали непосильной работой. Почти вольными

птицами пленники были. А чего сторожиться-то? Любой сбежавший из того же

Голунь-града уже через месяц был бы либо пойман, либо непременно сгинул бы

среди огромных пространств, наводнённых диким зверьём.

Толмачи в те времена появились только в дружинах скифов, что противостояли ариманам. А с хуннами только первые стычки начались, не успели толмачами обзавестись. Когда в горницу, где сидел Скиф с ближними

людьми, привели одного из пленных, удивился он и слова дочери вспомнил.

Был этот хунн высок ростом, рыжеволосый, с пронзительными зелёными

глазами. Действительно, мало отличался пленник обличьем от скифа.

Два дюжих дружинника попытались было поставить пленника на колени перед царём, да не позволил Скиф этого сделать. Ломать вольного степняка –

себе дороже. Похоже, хунн по-своему оценил великодушный жест седого, но

ещё крепкого на вид человека, сидящего перед ним на широкой лавке. В его глазах промелькнула мимолётная усмешка, но голову он всё-таки преклонил.

– Как звать тебя, молодец?

Слова эти царь выговаривал медленно, надеясь, что поймёт его пленник. Но

тот лишь отрицательно замотал головой, давая понять, что не понимает он языка

седобородого. Царь прижал ладонь к своей груди и произнёс:

– Скиф!

После чего ткнул пальцем, украшенным золотым перстнем с выгравленным на нём изображением барса, в грудь пленника:

– Твоё имя?

На этот раз понял чужак, что требуется от него.

– Тил!

– Ага, – обрадовался, было, Скиф, – значит, Тилом тебя кличут!

Степняк медленно кивнул головой, как бы подтверждая догадку царя.

– Скажи, Тил, много ли хуннов в ваших кочевьях?

Опять медленно, растягивая каждое слово, проговорил Скиф, при этом жестами сопровождая каждое из них. И, о чудо! Похоже, понял его вопрос

этот дикарь. Он показал рукой на ветвистую березу, что росла за окном. Изобразил пальцами её ветви, листья и, раскинув широко руки, выдохнул:

– Миного!

Не исковерканное слово «миного» смутило царя. Другое. Этот чужой для

него человек, из чужого для него народа всё-таки понял его и смог ответить. А

разговор с тем же ариманином без толмача вообще бы не смог состояться!

Выходило, что в хуннах была не только толика крови русов-скифов. В них жило эхо прародительского языка!

Мудрый царь заставил в течение полугода одного из своих сыновей, Славича,

и ещё нескольких парней из школки придворной изучать язык пленных варваров. И когда настало время отпустить пленников на все четыре стороны,

снова вызвал он к себе Тила и двух его товарищей, Реста и Хауна. Как к старым

знакомым, обратился царь к пленникам, при этом смотрел он в основном на Тила,

так как ближе обличьем он был к скифам, по сравнению с его товарищами.

– Завтра отпускаю я вас на волю. Дам вам коней, провиант на несколько дней,

луки с полными колчанами стрел. Знаю, путь у вас будет долгим, но люди вы опытные, думаю, доберётесь до своих без особых тягостей. А ещё, вот вам и охранная грамотка на случай, если на наш дозор нарвётесь.

С этими словами царь протянул Тилу кусочек бересты, свёрнутый в трубочку. На нём прямо по центру красовалась чёрная квадратная печать с изображением головы барса.

– Никто из наших не посмеет чинить вам препятствия, коли предъявите её.

Скиф встал с лавки и прошёлся перед степняками.

– Худо иль нет обращались с вами всё это время?

Переглянулись пленники меж собой. А Тил, коснувшись ладонью своей

груди, молвил:

– Ты мудр, царь Скиф. Мудр и твой народ. Как своих, лечили, кормили и пестовали вы нас, чужаков. И так я скажу, царь Великий. Не хотел бы я, чтобы

мой народ враждовал с твоим народом…

Только что возведённый на трон императора царства Цицзя бывший мандарин Ци Хуань наконец-то остался наедине с собой. Ци уже достаточно

пожил на свете. Ему было чуть больше пятидесяти лет. Это был мужчина плотного телосложения, с типичными чертами ханьца-ариманина: узкие, чуть

раскосые глаза, жёлтая, как пергамент, кожа, длинная косичка, на затылке заплетённая в разноцветные ленты.

Главным гостем на церемонии возведения Ци на трон был Трофий, тысяцкий

самого царя Скифа. Да по-другому и быть не могло. Скифы уже не одно столетие удерживали власть над всеми западными провинциями Аримии. Здесь никто без их разрешения, что называется, и чихнуть не мог. А претендентов на трон было более чем достаточно. Но Трофий в мешанине одинаковых на взгляд скифа лиц выделил именно Ци Хуаня. Он был, пожалуй, самым лояльным данником. Он никогда не срывал поставки продовольствия в войско тысяцкого, не шипел зло в спину Трофию и его сборщикам податей.

Сам Ци никогда не был в Голунь-граде, столице империи скифов, но от своих

купцов, побывавших там, знал многое о жизни и быте северных соседей. Знал

он, что не чураются скифы, особенно их женщины, золотых и серебряных украшений, хорошего, добротного оружия, доброго коня. Знал он, что северные скифы, живущие в лесу и лесостепной зоне, строили избы, в которых и лютая зима была не страшна. И о других скифах он знал, что предпочитали в степи кочевать. Те мало чем от других степняков отличались. Их домом были кибитки и шатры, и их быт был ещё примитивней, чем у самого захудалого ариманина, но понимал неглупый Ци, что и в такой жизни своя прелесть есть. Ничто не обременяло скифов, в любой момент могли они сорваться с места и продвинуться на десять, а то и на сто вёрст в поисках лучших пастбищ для своих табунов и отар.

Поэтому Ци не горел желанием ехать к царю Скифу на поклон, да тот и не

звал его к себе. У него и здесь было много дел. Скифы впервые позволили в

верховьях реки Ху создать новое царство, и много сил уйдёт на то, чтобы оно

окрепло и разбогатело. Дело в том, что изначально Ци был мандарином (князем)

средней руки и, по крайней мере, с десяток его соседей-мандаринов считали себя

богаче и круче Ци, но его поддержал сам Трофий; и затаили злобу князья и на

нового царя, и на тысяцкого, и чуть ли не с первого дня правления Ци плели они

свои интриги против него и подбивали подданных своих на бунты против

избранного императора. А Ци гнул свою линию. Помнил ведь он, как ещё пять, десять лет назад то тут, то там вспыхивали в Аримии распри, переходящие в кровопролитные войны, и лишь приход сюда скифов позволил установиться

здесь долгожданному миру.

И теперь дважды в год его сборщики податей собирали по всему царству

посильную дань, а потом верблюжьими караванами продукты, ткани, посуда и

прочие необходимые вещи доставлялись к озеру Цинхой (сейчас Кукунор), где

стояло лагерем войско тысяцкого Трофия. Это была, пожалуй, самая южная точка проникновения скифов на территории всей Аримии. И довольно долгое время мирное сосуществование скифов и ариман устраивало всех. Бурно развивалась торговля. Скифы оберегали караваны купцов на всём протяжении их пути до Гардарики, Голунь-града, Хвалынского моря, передавая их охрану от одного отряда скифов к другому и получая за это приличную плату. В лагере того же Трофия годами работали, кроме самих скифов, и мастеровые присланные императором Ци, и многому они учились друг у друга. Повозки, в том числе боевые колесницы, воинские доспехи, дорогое оружие, изумительные по красоте изделия из золота и серебра, чего только не выходило из-под рук этих умельцев! При содействии Трофия при дворе императора возникла конюшня, и теперь Ци на зависть своим мандаринам, перемещающимся на ослах и верблюдах, имел возможность выезжать в свои владения на прекрасных скифских лошадях. Десяток опытных воинов Трофия каждый день обучали императорскую гвардию приёмам пешего и конного боя.