– Я это знаю и без твоего напоминания. В чём необычность этой девушки? У неё три ноги или четыре груди…

Звонкая пощёчина тут же обожгла лицо пленника.

– Я чувствую ещё немного, и ты совсем оскотинишься в этом… этом вертепе. Дело в том, что эта девушка – дочь художника Клана, о котором я как-то тебе рассказывала. Зовут её Имга, и мать просила привести её именно к тебе, а не к другим производителям. Я им сказала кто ты и откуда. И помни, Имга мне, как младшая сестра!

Ким сосредоточенно тёр горящую от пощёчины щёку.

– И родители так спокойно отправляют свою дочь на эту… эту, – запнулся он, – процедуру?! Неужели её нельзя куда-то спрятать, увезти, выдать замуж, наконец?

– Не будь таким наивным. Ты забыл наверно, что все мы подданные императора, и у каждого из нас с самого рождения вживляется под кожу маленький такой писклявчик, сигнал с которого в любой момент засечёт Служба Слежения, куда бы ты ни запрятался. У нас были пoначалу смельчаки, которые избавлялись от этой капсулы слежения, но для них это кончалось в лучшем случае рудниками Локки. А замуж по закону она сможет выйти только после рождения трёх сыновей для нашего лучезарного императора. Говорят, раньше, когда женщина рожала подряд двух дочерей, её сразу же отправляли на рудники. Благо, медицина и специальные биостимуляторы хоть здесь стали на сторону женщины и сейчас, хочешь – не хочешь, а первые дети – это всегда мальчики. Так что не только ты, но и все мы носим в себе подобие этих браслетов, – она чуть коснулась его ошейника и задумчиво посмотрела ему в глаза.

– Об одном прошу – не сломай её морально. Расположи к себе. Она слишком ранима и не совсем от мира сего. Вот, припрятала для вас, – и с этими словами она вытащила из-под подушки бутылку с зеленоватым зулем. Затем, на мгновение прикоснувшись к нему губами, вышла, не закрыв за собой дверь.

Ким отступил к окну и попытался перенастроить программу галографических картинок музыкального центра, но из этого ничего не вышло. Настройка была, похоже, намертво заблокирована, и даже полное его отключение ничего не давало. Центр снова включался и продолжал своё дело.

Услышав за спиной шаги, он обернулся. Жрица, держа незнакомую девушку за руку, подвела её к мужчине.

– Не бойся, Имга, доверься ему, он не сделает тебе ничего дурного.

Щёлкнул замок двери, и они остались вдвоём. Каждый из них с интересом рассматривал друг друга. Ким уже имел здесь дело с симпатичными, смазливыми девицами. А тут он впервые был поражён красотой, молодостью и обаянием этого чистого, юного существа. Волны чёрных блестящих волос локонами стекали до самых бёдер, лишь слегка скрытых полупрозрачным, голубым халатом из переливающейся блёстками ткани, таинственно мерцающей на складках в неярком свете галолучей. Длинные узкие брови удивлённо-вопрошающе взметнулись вверх. Глаза с глубоким карим оттенком уже начали заволакиваться сладкой истомой, навеваемой предательской музыкой. Прямой носик, с чуть трепещущими ноздрями, неуловимо для Русса, ловил его запах. Губы, чуть припухлые, разжались и она несмело улыбнулась. Ким осторожно поднял руку и начал гладить её шелковистые волосы, при этом он почувствовал, как она вздрогнула при прикосновении к ней и закрыла глаза, когда он, продолжая гладить водопад её волос, коснулся её груди…

Потом, уже глубокой ночью, когда эта обволакивающая мозги музыка наконец оставила их в покое, Ким, подперев голову рукой, стал нежно распутывать разметавшиеся волосы девушки, только что ставшей женщиной.

– Имга, ты, пожалуй, первая из женщин, отказавшаяся от зуля. И потом, мне показалось, что ты знаешь, как любить мужчину в постели. Откуда это у тебя?

Девушка, накрутив на палец длинный локон, прикрыла им глаза.

– Я уже пробовала этот зелёный дурман. Мой дядя – капитан транспортного корабля. Не так давно он приносил при мне зуль, и отец с дядей, уже, будучи навеселе, предложили попробовать его и мне.

– Ну и как?

– Гадость! Нет, если честно, то на вкус оно терпимо, но потом, не знаю как у тебя, а у меня словно что-то отключается в голове, мне в такой момент кажется, что я становлюсь неуклюжим роботом, которого вдруг выключили за ненадобностью. А я не хочу отключаться и быть игрушкой в чьих-то руках.

Она снова обвила его руками и ногами, тесно прижавшись к нему.

– А что касается второго… – лукаво произнесла она, – моя сестрёнка, Калинза подготовила меня к… этому.

Ким открыл было рот, чтобы спросить ещё о чём-то, но на его губы легла маленькая ладошка Имги.

– Не спрашивай больше ни о чём. Мне стыдно об этом говорить. Мне было не страшно и хорошо с тобой. Ты сильный и нежный. Калинза мне много рассказывала о тебе, и я была влюблена в тебя ещё вчера. Я благодарна судьбе, что именно ты, а не кто-нибудь другой сейчас рядом со мной. Подруги рассказывали, как другие, эти, ну… издевались над ними. А Эзу из соседнего подворья в прошлом году один из этих мерзавцев задушил в пьяном угаре и ничего, отделался лёгким испугом. Его перевели в действующую армию.

– Скажи, давно этот дубовый закон действует? – желчно спросил Ким.

Имга, предупреждённая о «способностях» галоцентра, снова прикрыла ладошкой его рот и скосила глаза к окну. Он понимающе кивнул, с за-позданием вспомнив о таком же предупреждении Калинзы о том, что после отключения «музыкального галоконцерта» включается прослушка разговоров. Он перевёл разговор на более нейтральную тему, не желая подвергать девушку опасности со стороны ищеек Службы Слежения.

– Озз пообещал мне, что я скоро смогу выходить в город. А в районе города есть у вас тут реки, озёра, лес и вообще то, что мы у себя называем местом отдыха?

Имга кивнула головой и смешно сморщила носик.

– На западной окраине есть небольшое водохранилище. В него впадает несколько небольших речушек и одна быстрая горная Гийя, что течёт с плато Гейзеров. А озеро есть рядом с моим домом. Он стоит почти на самом его берегу. Но оно уже с ранней осени покрывается тонким льдом. Летом, конечно, будет немного теплее и можно кататься на лодке.

– Эх, – мечтательно произнёс Ким, – покупаться бы в твоём озере…

– Вот сумасшедший! Вода в нём даже летом ледяная. Я ещё ни разу не видела смельчаков, купающихся в нём.

– Скажи, а ты любила кого-нибудь?

Вопрос юноши застал её врасплох. Она долго накручивала и раскручивала локоны с пальца.

– Да нет, пожалуй.

– Калинза говорила, что твой отец известный в столице художник? Он как, свободный мастер кисти и холста, или работающий в кабале у какого-нибудь вельможи?

– И да, и нет. Да, потому что он волен выбирать сам тему для своих картин и прежде всего именно они принесли ему известность. А нет, потому что ему приходится выполнять заказы от многих огунов, включая очень знатных чиновников, живущих как в столице, так и в провинции. Наша семья живёт этим. Я, например, крою и грунтую холсты. Большего отец пока мне не доверяет, – засмеялась она.

– Понимаю. Дело в том, – Ким заговорчески подмигнул, – что я, в той, своей прежней жизни тоже увлекался рисованием, и учительница по рисованию неустанно твердила мне: «Ким, у тебя очень хороший глазомер и чувство композиции, неплохо обстоит дело с пропорцией рисунка и его перспективой. Почаще работай с карандашом, и может быть со временем из тебя выйдет настоящий художник».

Дешифратор речи, стоящий на полу рядом с изголовьем кровати, издал несколько коротких писков. Имга скороговоркой сообщила, косясь на этот чёртов ящик:

– Не знаю, как здесь в столице, а у нас в это время и до пяти утра действует комендантский час. Все бытовые электропотребители отключаются, и мы мёрзнем до самого утра.

– Ты боишься, что дешифратор сейчас отключится, и мы перестанем понимать друг друга? Не тревожься, глупышка. Я уже сносно поднаторел в вашем языке, так что ещё поболтаем.

Снова противно пропищали три зуммера, и сразу же потух настенный бра, отключился, наконец, видимо, и галоцентр, а вместе с ним и дешифратор. Но им не нужны были слова…