Симон вполне проникся мыслью, что дом на острове был домом Х и это дело не касается его напрямую. Отныне и до конца времен: он предчувствовал, что, когда дом будет закончен и станет жилым, у него все равно останется чувство, что он не у себя дома, а у Х. Терпимый, услужливый, глубоко привязанный к Х, Симон очень хотел помочь своей подруге. Что означало прежде всего согласиться с ее замыслом, ее идеей дома и даже с ее причудами. Согласиться с ней во всем, начисто забыв собственные взгляды и предпочтения, отдать свою энергию, свои возможности, свое неистощимое терпение, свое спокойствие на пользу замысла подруги.

До сих пор Х в своих объяснениях была туманна и уклончива – никто, и уж тем более Симон, не смог бы догадаться, какой именно дом она хотела и готовилась построить. Ее дом стал некой мифической, абстрактной реальностью, наподобие романа, над которым писатель трудился много месяцев в тишине своего кабинета, о котором он, возможно, кому-то и говорил, но не показывал первой строчки, не раскрывал ни темы, ни интриги, ни замысла… Ее дом оставался теорией. Однажды Х выложила спутнику жизни подробности своего проекта. Она нарисовала планы, набросала тысячу эскизов, выразила разные точки зрения. Она подумала обо всем. О своем доме она говорила с таким энтузиазмом, с таким жаром, она все обмозговала, изучила, для каждой детали нашла изящные решения, обдумала и экстерьер дома, и лицо каждого его уголка, удобство комнат и вопросы практического пользования. Ничего не оставила в тени. После долгих месяцев умственной работы, строгой секретности, медленного вызревания у нее родился красивый проект. Так цветок вишни – все, что есть на свете утонченнейшего, легчайшего и прекраснейшего, – распускается в первые дни весны, словно по волшебству. Так и Х в одночасье переменилась, из сумрачного состояния одержимой мыслями о своем деле, словно терзаемой изнутри неспособностью рассказать о нем кому бы то ни было, не в силах пролить свет, перешла в состояние нашедшей наконец гармоничное, изящное, лучезарное решение тому, от чего она в муках освободилась.

Описание дома: большая гостиная, вся в дереве, окнами на море, на юг, полностью застекленная, с выходом на огромную террасу – sun deck[3], сказала бы ее подруга-архитектор, – и две спальни. Ну, и хозяйственные помещения, санузлы, подвал, чуланы, вот и все. В глубине сада планировалась, скрытая в растительности, еще одна постройка, тоже деревянная, совсем маленькая, типа флигеля, предназначенная для гостей или для сына Х, чтобы он мог, бывая на острове, иметь хотя бы видимость какой-то автономии.

С задуманным Х домом Симон знакомился в молчании. Молчании ослепленном, зачарованном. Оценив, сколько труда она вложила в составление планов дома, в изучение всех его аспектов, он не произнес ни слова, не улыбнулся, не рассмеялся, не выразил никаких эмоций. Он встал и поцеловал Х, крепко обняв ее, без единого слова, но так, что Х поняла, как сильно ему понравился ее дом, который он готов помочь ей построить.

– То, что для тебя весит как свинец, – заверил ее спутник жизни, – я хочу облегчить до легкости полистирола.

Возможно ли более необычно, более деликатно объясниться в любви? Могла ли Х ожидать лучшей моральной поддержки?

– Ты чудо, – ответила она. – Я буду звать тебя полистироловым Симоном…

На данный момент он взял на себя перерасход – внушительный, – связанный с прокладкой кабеля в обход соседнего участка.

Когда из порта ехали на участок Х в машине, высоты как-то не замечали. Вершина возвышенности, открытая всем ветрам, была покрыта низкой растительностью и выглядела облезлой, почти лысой. Только когда шли пешком, понимали, как это высоко и как крут склон: добраться до дома обязывало к тренировке, к некоторому усилию. Островитяне, слегка преувеличивая – или, может быть, иронизируя над собой, – без колебаний упоминали «гору».

Х приехала на остров на два дня. Начался снос старого домика – от него собирались оставить только одну стену, часть фундамента и почерневшие от морских брызг старые балки. Ее ожидала тысяча дел. Столько же – неулаженных вопросов и нерешенных проблем. Заботы в невероятном количестве сплетались в клубок, не давая ни о чем думать. Надо было проследить за сносом – чтобы не повредили то, что решено сохранить; в этом плане Робер был ценным помощником, дотошным, все понимающим, но этот этап стройки ожидался непростым: важно не совершить ничего непоправимого, – другой заботой был вывоз строительного мусора, который пока был свален на участке в ожидании, когда за ним приедет грузовик. На континенте – любом – это было бы просто; на острове же приходилось ждать приезда компании по вывозу мусора, которая никогда не назначала точных дат; она приезжала дважды в год, а то и реже, иногда не давала о себе знать по несколько лет; надо было записываться в очередь, ждать, терпеть, упрашивать и молить небеса – или мэра, или хозяина компании, – чтобы это ожидание не затянулось на месяцы или годы, что всегда было не исключено. А Х приходилось одновременно думать и о дальнейшем, то есть о самом строительстве. Работы еще толком не начинались, но надо было заказывать материалы, много всякой всячины, такие вещи, о которых Х и не слыхала, хотя наверняка где-то уже ими пользовалась, сама того не зная. Она впервые узнала о септиках и инфильтрационных траншеях. Познакомилась с продажами бетона и открыла для себя мир – непостижимый – продаж древесины. Ей пришлось заказывать кожухи и трубы. Она освоилась с единицами измерения и нормами этих вещей, зарытых в землю, невидимых, необходимых. Она покупала провода, клапаны, муфты, колена, штуцеры; она узнавала, выясняла, сравнивала, ошибалась, меняла, вновь и вновь покупала целые коллекции вещей, которые будут скрыты под фундаментом ее будущего жилища, обеспечивая его бесперебойное функционирование на радость будущим жителям – и ей.

С тех пор как Х приезжала сюда, она постоянно слышала, как своего рода рефрен, что на острове – на любом острове; явление это, похоже универсальное: все на острове, говорят, происходит не так, как где бы то ни было еще, – снабжение – дело долгое: раньше она слышала это, теперь убеждалась, на собственной шкуре познавая загадочную реальность, отличавшую острова от всех других мест на свете. Остров – это не только суша, окруженная водой, это особый мирок, не подчиняющийся тем же психологическим, экономическим, культурным и прочим законам, по которым живет остальной мир.

О чем думала Х по дороге к своему участку? О своем доме. Неизбежно. О преобразованиях своего дома. Об этапах его строительства. Она держала в голове все трудности, обозначенные Робером, все проблемы, ожидавшиеся при продвижении стройки. Это было неотвязно, увлекательно, утомительно.

Переход от мира духовности к миру реалий – одна из самых волнующих трудностей для художника, творца: ведь в этом преображении он вдыхает жизнь в то, чем живут его мысли. Это еще и самый тяжелый этап пути, к концу которого творец рискует выгореть – а то и разбиться о рифы реального мира. Х создала свой дом в уме, в душе – теперь она претворяла замысел в конкретную реальность. Дело непростое и полное подвохов, для которых вся мудрость этого мира давно придумала изречения и советы: можно ли идти, глядя на звезды, с камнем в ботинке? Умственная работа, которой не предвиделось конца, захватила все ее сознание. Ее голова кипела от забот и хлопот, обуреваемая всевозможными вопросами, – одни были давние, знакомые, ожидаемые, другие в новинку, неожиданные, которые ей приходилось рассматривать со всей серьезностью. В таком лихорадочном – но плодотворном – возбуждении ее уму было недалеко до перегрева.

Х поднималась к своему дому пешком по жаре. Ей хотелось освоиться на месте. Да и пройтись полезно, не помешает немного поупражняться и отвлечься. Мыслями она не могла оторваться от суммы конкретных проблем, требовавших решения, времени и нервов, порой мучительных, и теперь переключалась – чтобы они не захватили ее целиком – на контраст между всеми этими сложностями и бесконечным, можно сказать, подъемом намеченной цели, этого дома, строящегося под знаком красоты и своего рода величия.