По спине у меня пробежали неприятные мурашки, я невольно сглотнула, но все же нашла в себе силы улыбнуться ему:
– Ну почему ты всегда так беспокоишься обо мне?
Еще секунду Адам пристально глядел на меня, между нами повисло неловкое молчание. Но потом морщина между его бровей разгладилась, и Адам безразлично бросил хлопья в корзину и, объявив, что мы все купили, покатил на кассу.
Всего на мгновение, но я замерла, глядя ему вслед. Увидела грустную улыбку на его лице, когда он проходил мимо, как опустились его плечи, и Адам весь поник. Я постояла еще секунду, переминаясь с ноги на ногу – не хотелось вновь встречаться с теми женщинами, – и двинулась за ним. По крайней мере, Адам будет рядом, а с ним ничего не страшно.
Пытаясь не озираться по сторонам, как напуганный щенок, держась одной линии, я шла к кассам за Адамом, но глазами бегала по очередям, пытаясь выцепить тех кудахчущих женщин и, кажется, впервые посмотрела на окружающих трезвым взглядом. До этого в фокусе моего зрения был только Адам, я просто наслаждалась каждой проведенной рядом с ним минутой, не замечая и не оценивая ничего вокруг, но теперь смотрела на окружающую меня действительность другими глазами. Та секунда не скрываемого осуждения и презрения выбила почву у меня из-под ног, но стряхнула с глаз розовые очки. И я впервые огляделась. По-настоящему.
Я смотрела на людей вокруг и понимала, почему те женщины шептались. Я впервые увидела одну местную закономерность: все, на кого падал мой взгляд, выглядели примерно одинаково. Свободные джинсы и футболка, в большинстве своем, приглушенного цвета, серого, грязно-зеленого, светло-коричневого, с какой-нибудь крупной надписью на груди. На женщинах изредка платья чуть выше колена, бесформенные, клетчатые. У мужчин короткие стрижки, у женщин – забранные в хвост или пучок волосы. Я вспомнила себя в зеркале сегодня. Я тут как белая ворона.
Меня будто ледяной водой окатило. По телу прошла дрожь. Я правда как белая ворона. Будто из другой реальности сюда попала. Никогда я не чувствовала такого странного отвращения к себе, как сейчас. В Чикаго я была прекрасной, порхающей бабочкой, на которую даже пожилые люди глядели с восхищением, здесь – никому не понятной чужачкой.
Мои глаза забегали от одного человека к другому в попытках найти хоть кого-то выделяющегося. Женщина в свободном черном платье, на ногах сланцы, волосы в хвосте. Парень немногим старше Адама, растянутая футболка с названием футбольной команды и коротко стриженные волосы. Молодая девушка в объемном коричневом свитере, волосы в низком хвосте. Женщина с пучком в жилете поверх серой футболки. Я перестала их различать. Люди для меня смешались в одну толпу, вычленить из которой хотя бы одного человека казалось непосильной задачей.
Я представила, как выгляжу в этом супермаркете в своем коротком пышном платье с объемными рукавами, милых носочках и туфлях на каблуке, с уложенной гривой золотистых кудрей и сияющим макияжем. Я определенно не вписывалась. Мы стояли на кассе, и я молилась, чтобы девушка скорее пробила продукты, чтобы вернуться домой. Запереться ото всех, никогда сюда не возвращаться, обустроить свой маленький мирок, наряжаться так, как я привыкла, хоть каждый день, хотя бы ради Адама. Но, как назло, очередь двигалась медленно, и женщина за кассой лениво пробивала продукты, едва перебирая руками.
Я начинала злиться. Обхватив себя руками, чтобы хоть как-то скрыться от окружающих, чувствовала, как к щекам приливает жар, а в висках начинает предательски стучать. Я уже выгнулась через Адама, готовая требовать хоть какого-то ускорения, но тут же во мне все упало. Я внимательнее вгляделось в ее лицо, и выражение некой обреченности заставило меня смягчиться. Женщина за кассой сидела, опустив плечи, согнувшись, будто все ее тело сковало, а безучастные глаза, смотрящие куда-то вдаль, мимо продуктов и кассового аппарата, изредка моргали. И я безмолвно спряталась обратно за Адама, потому что не могла требовать что-то от человека, к которому испытываю жалость.
Я вновь огляделась вокруг. Теперь люди были так близко, насколько возможно, и я смогла рассмотреть каждое лицо. Нас окружали такие же безучастные лица, бесстрастные и безэмоциональные, будто ничего не ожидающие. И по спине у меня пробежал холодок.
Когда мы только зашли в магазин, я увидела привычную городскую суматоху и торопливость. В голове всплыло воспоминание о ближайшем к дому супермаркете, и я поняла, то было лишь контрастом с остановившимися улицами городка. Все здесь было таким медлительным, таким неповоротливым, будто застывшим во времени, будто люди никуда не спешили и не было у них сегодня никаких дел, кроме как похода в местный супермаркет.
Страх сковал мое горло, грудь налилась свинцом. Я была так счастлива сегодня, наряжаясь и крутясь перед зеркалом. Как и всегда, прихорашиваясь перед выходом, надевая свои привычные наряды. А теперь мне только хотелось спрятаться ото всех.
Мне перестало хватать воздуха, стены вокруг затряслись, задребезжали – я теряла ориентацию в пространстве. Все лица обратились ко мне, даже лицо женщины за кассой. Все смотрели на меня. Все смотрели на меня? Нет-нет, мне только кажется, мне это только кажется. Вот она, также пробивает продукты. Какая же она медлительная! И все также безучастно смотрят в спину человеку перед собой. Все тело окаменело, казалось, ноги вот-вот перестанут держать меня. Хотелось схватиться за Адама – с ним ничего не страшно, – но тогда бы он понял, что со мной что-то происходит, а этого допустить нельзя. Точно бы понял…
Вот окно над входом, длинное и низкое, еще одно, еще одно… сколько их тут? Раз, два, три, четыре… двадцать семь. Отлично. Прозрачная дверь входа, над ней – часы… трое разных часов. Все показывают разное время, интересно, какое? Я начинала чувствовать свое тело. Одни точно показывают наше, те, что по центру. Автомат со снеками, десять рядов по пять секций, всего – пятьдесят. В автомате с напитками – двадцать пять. В горло проникла струйка воздуха. Стойка с журналами… или это газеты? Интересно, они бесплатные или оплачиваются на кассе? Так, а касс здесь… восемь. Не так уж и мало. Но при этом они все равно работают до ужаса медленно! Да и работает всего три. Как типично для этого места: создать иллюзию скорости и жизни, чтобы потом вновь щелкнуть тебя по носу!
Последняя яростная мысль помогла мне окончательно прийти в себя, сменив тревожность на злость, и Адам озадаченно обернулся на мой недовольный вздох.
– Не привыкла, что так долго, – объяснила я.
– Это да, – согласился Адам. – Здесь не тот городской ритм, к которому ты привыкла, да и я, честно говоря, тоже. Но со временем я научился отключаться в такие моменты. Поверь, здесь это необходимо.
Какая непривычная, грустная улыбка вновь скользнула по его лицу. И все мои мысли сомкнулись на ее происхождении. Значит, для него это тоже тяжело. А Адам точно здесь счастлив?
Но вот наша очередь подошла, женщина отбила продукты, Адам расплатился, быстро разложил все по пакетам и закинул их в корзину. Как обычно, у Адама не возникло и мысли принять мою помощь, и вместо того, чтобы отдать мне хотя бы один из пакетов, он уверенно схватил все четыре, и мы вышли на парковку. По просьбе Адама я достала из кармана его брюк ключи от машины и открыла багажник.
– Тебе помочь? – спросила я, на самом деле надеясь, что Адам позволит мне как можно скорее залезть в машину.
И будто прочитав мои мысли он бросил:
– Да я тут сам, залезай.
Я поспешно открыла пассажирскую дверь, забралась внутрь и пристегнулась, готовая ехать. Я сразу ощутила уют своей раковины, скрывающей меня ото всех. Через секунду ко мне присоединился Адам, повернул ключ в замке зажигания и завел автомобиль.
– Не хочешь заехать в книжный? – Он вытянул шею, посмотрев по сторонам, и круто вырулил с парковки, я уже привыкла цепляться за дверь, зная, как Адам водит. – Я видел один по главной улице. Вроде, небольшой, но хотя бы не нужно далеко ездить.
