– Хорошо, скажи, в каком городе ты родилась? Можешь рассказать о месте, где жила ранее?

Рассеянно пожала плечами. Неужели старик хотел, чтобы я пересказала ему всю свою жизнь?

– Выросла в областном приюте. Сирота. Забрали из неблагополучной семьи, а потом родители то ли умерли, то ли еще что, но больше я о них ничего не слышала. – В горле невольно застрял ком, вспомнилась главная сиротская обида: по какой-то непонятной причине меня так никто и не захотел удочерить или взять в опеку.

За глаза воспитатели в приюте шептались про дурную наследственность – и хорошим я ничем не закончу. От осинки не родятся апельсинки!

Почему-то тогда эти подслушанные слова так больно ударили под дых, что я была готова зубами выгрызать кусок своего будущего счастья, лишь бы доказать людям их неправоту.

В конечном итоге даже умудрилась поступить в университет, только на платное. И дабы суметь хоть как-то его оплатить, устроилась на злосчастную работу, где в первый же день влипла в историю.

– После приюта мне временно выделили комнату в общежитии, должны были дать квартиру, но вначале просто комнату, – продолжала я. – Чтобы на что-то жить, пошла работать… помогала в магазине, таскала ящики с фруктами…

– Работала?! – неожиданно прервал Станислав и расхохотался. – Эмма, ну это уже не смешно, ты в жизни ничего тяжелее ложки не держала. Ты просто пересказываешь все услышанное о переселенцах!

– Не перебивай! – рыкнул на него магистр и, уже глядя на меня, сказал: – Продолжай, я внимательно слушаю.

Почему-то его тон голоса успокаивал, заставлял довериться. Пришлось рассказать ему о своем первом и последнем рабочем дне, о том, как обвинили в воровстве, о деньгах, которых никогда не было, и о том, как спешила и, похоже, попала под машину.

– А в это время твоя дочь Эмма решила сбежать из дома и села на лошадь, – магистр красноречиво посмотрел на Станислава. – Верно понимаю?

– У нее через неделю помолвка, а через месяц свадьба! С графом Карьери! Вы понимаете, что это значит?

Если магистр и понимал, то по его лицу даже тень не пробежала. По ходу, какой-то там граф его мало волновал.

– Боюсь, тебе придется сообщить ее жениху дурные вести, – без какой-либо тени иронии или сожаления ответил старик. – Его невесты в нашем мире больше нет. Похоже, Эмма умерла.

Кончики моих пальцев похолодели.

– К-как умерла? – зачем-то задала очевидно глупый в этой ситуации вопрос.

Старик глубоко вздохнул и все же ответил:

– Ты же поняла, что оказалась не в своем мире? Это чужой мир, а таких, как ты, у нас называют переселенцами. Иногда происходит феномен, когда два двойника в вашем и нашем мире умирают одновременно. И тогда более сильная личность занимает место более слабой, при условии, если одно из тел остается подходящим для дальнейшего существования.

– Как понять «подходящим»?

– Это значит – в своем мире твое тело уже не дышит, Вероника. А тебя швырнуло сюда, в тело Эммы.

– А она где?!

– Мне очень жаль, – магистр развел руками, отвечая мне, но при этом смотрел на Станислава. – Тебе придется сказать своей жене правду. Эммы больше нет.

– Или эта девчонка все выдумала, начитавшись историй о переселенцах. – Станислав все еще не собирался так легко отпускать дочь. – Она просто бессердечная, избалованная зараза, которая хочет загнать мать в могилу и пытается сорвать свадьбу! Магистр Стефаниус, вы же понимаете, после случая с нашим старшим сыном эта история не может быть правдой. Так не бывает! Два переселенца на одну семью…

Он говорил, а из его осанки, казалось, исчезает невидимый стержень.

Стефаниус выслушал его тираду с выдержанным равнодушием.

– Сожалею, Станислав. Но придется смириться.

Мне же становилось плохо, начинало подташнивать.

Получается, я умерла, но потом ожила тут, при этом захватив чужое тело, так похожее на мое.

– Вернуть обратно ничего не получится, – продолжал старик. – Даже если попробовать изгнать Веронику, другого тела в своем мире у нее не будет. А в этом случае мы получим пустую оболочку без души. Такие эксперименты уже проводились, и все прекрасно знают, чем они заканчивалось.

Взгляд упал на мои руки, они мелко дрожали, а кожа покрылась мурашками. Получается, я стала убийцей, заняв место в другом теле. Собственным появлением я убила человека…

Комната вновь начала плыть перед глазами, а стены – вибрировать, будто в такт с моей дрожью.

Раздался звон битого стекла, треск камня…

– Вероника! Вероника! Успокойся, – сквозь пелену пробивался голос старика-магистра, меня трясли за плечи, пытались выдернуть из оцепенения, но безрезультатно.

Пока горячая оплеуха не обожгла щеку.

В тот же миг все прекратилось.

Дрожь унялась, сменившись гневом на того, кто это сделал.

Рядом стоял мальчишка Мишель. Глядя на десятилетнего ребенка, смотрящего на меня куда более взрослым взглядом, чем положено возрасту, я моргнула, и гнев постепенно улетучился.

Драться с мелким пацаном – последнее дело.

– Спасибо, Мишель, – зачем-то поблагодарил его старик-магистр, теперь недовольно уставилась уже на него.

– Вы в своем уме? Благодарите его за то, что руками размахивает?

– За то, что не дал тебе сломать пару стен. – Магистр жестом указал на широкую трещину от пола до потолка, которой еще полминуты назад не было. – И этим самым мы подошли к главной причине того, почему я покинул академию по первому зову и провесил портал сюда.

Я неверяще смотрела на стену, на Станислава, с опаской глядящего на «бывшую» дочь; на магистра, тот, в отличие от других, наоборот, пребывал в задорном расположении духа – можно подумать, ему в руки попало ценнейшее сокровище.

– Путешествие через завесу миров не проходит бесследно. Все переселенцы становятся сильными, очень сильными. Этот дар необходимо приручить ради твоей же безопасности, Вероника. Сломанная стена – далеко не вершина айсберга, кто знает, на что ты еще способна. Поэтому продолжать оставаться в этом доме тебе нельзя. Я вынужден забрать тебя с собой.

Осоловело прошлась взглядом по комнате, пытаясь осознать произошедшее, наконец остановилась на зеркале, в которое недавно смотрелась.

Если стена просто треснула и ее наверняка легко отремонтируют, то зеркалу не повезло больше.

Милую вещицу превратило в стеклянно-металлическую лепешку, как после пребывания под гидравлическим прессом.

– Станислав? – обернулся старик к отцу Эммы. – До сих пор уверен, что это твоя дочь?

Мужчина молчал, а после сделал шаг назад, опуская голову.

Покидая комнату, он обронил:

– Теперь у меня нет дочери.

– Когда вы покинете дом, магистр? – едва молчание затянулось, спросил Мишель.

Странный мальчишка. На вид лет десять, но по поведению куда взрослее, слишком собранный взгляд у него был, явно в парне нечто особенное.

– Через несколько часов. – Старик посмотрел на меня оценивающе, взял за запястья, похоже, посчитал пульс. – Когда Вероника сможет стоять на ногах. Новой душе нужно время для освоения в этом теле.

– Значит, мое недомогание и постоянное головокружение – это последствия переселения? – спросила я, замечая, как стены вновь начинают плыть, хоть уже и не так интенсивно.

– Или падения с лошади, – напомнил магистр. – Нужно учитывать, что, возможно, у тебя сотрясение. Но это лечится, хороший лекарь справится с подобным играючи. Тебе, можно сказать, повезло, чаще всего переселенцы оказываются в куда более покалеченных вместилищах, уходят недели на восстановление. А ты отделалась шишкой на темечке да испугом.

Звучало слишком просто, словно черепно-мозговая травма – это порез пальца. Заклеил пластырем, и все прошло.

Вот только если все правильно понимала, еще утром у моего тела была другая хозяйка… Но не от сотрясения же она умерла, и на ее месте оказалась я.

– Вы сказали, что если оба двойника умирают одновременно, то после переселения остается самая сильная личность, – заговорила я. – Но падение с лошади не было серьезным, раз из последствий одна шишка. Так почему умерла Эмма?