Собутыльник поправил мятый головной убор, съехавший на затылок, и решил перевести конфликт в шутку. — А ты наше телевидение не трожь: по нему фильмы красивые про любовь передают. И что я такого сказал: на тебе сейчас любой нарколог заработать сможет.

Слесарь умерил злость и плюнул в сторону.

— Знаю я вашу любовь! Баба посмотрит, захомутает и на шею сядет. Мне сейчас больше для счастья ничего не надо.

Михалыч хитро сверкнул глазами и долил пенного в стакан.

— Вот и живи со своим счастьем. Только своё дно и знаешь.

Степан Петрович собрал силы в кулак и приподнялся над скамьёй.

— Зато живу в своё удовольствие!

Учитывая расклад сил, а также температуру воздуха и прочие обстоятельства, собутыльник решил прекратить спор. Получив от матушки-природы такого человека в напарники, Михалыч был готов экономить на пиве, лишь бы развести на пьяный глаз такого сурового пролетария. С тем фактом, что слесарь совершенно не был знаком с окружающим миром, а также достижениями науки и техники, пришлось смириться с самого начала их близкого и задушевного общения.

В тот тихий вечер Степан Петрович спал беспробудным сном, когда их неизменная скамейка на территории спального района вновь пришла вместе с объятиями Морфея. Вдали, внутри светло-розовой голубизны облаков над ветхими домишками рабочих кварталов тянулись вверх зеркальные небоскрёбы. Между их высотными шпилями летали реактивные истребители. Солнце готово было отразиться в каждом кусочке стекла новопостроенных кварталов бизнес-класса.

В этот момент электронный замок его комнаты сменил цвет с красного на зелёный и тревожно заголосил на весь коридор. Дверь внутри механического проёма распахнулась, и в кабинет влетел конвой санитаров, расталкивающих слесаря жилистыми руками. Сон сразу же слетел с его некогда блаженного лица, вернув болезненный дискомфорт в область внутренностей головы.

— Поднимайся, пойдёшь с нами! — тряся разбуженного за плечи проговорили конвойные, связывающие голосом руководства центра по громкоговорителю. — У нас летальный исход.

Громко взвыла сирена тревоги. Медицинский персонал сновал внутри центра, словно по старой моряцкой команде «свистать всех наверх». Степан Петрович спросонья не успел осознать степень драматичности происходящего, а потому позволил санитарам вести его под белы рученьки в укромное место. Когда конвой наконец проводил его до требуемого открытого кабинета, там его встретил готовый поседеть раньше срока Николай Алексеевич. За время нахождения слесаря внутри НЛЦВТ медицинский персонал успел собрать достаточно информации, чтобы понять круг его общения. Внутри кабинета на металлическом столе лежало чьё-то тело, накрытое простынёй. Осоловелый Яблоков буквально буравил глазами подопечного, пытаясь вызвать на словесную дуэль.

— Пока вы изволили почивать, у нас произошёл уход из жизни. — траурным голосом произнёс молодой специалист. — Кровоизлияние в мозг.

Слесарь округлил глаза и, потупив взгляд, уставился в безжизненный груз на столе.

— Как его, это… Приложило малость, наверное, да? — только и смог он из себя выдавить.

Николай Алексеевич почесал в затылке и подошёл к изголовью металлического стола, держась за крепкую ткань простыни.

— Здесь вам — не несчастный случай на производстве, уважаемый вы наш. — с этими словами Яблоков откинул покрывало с головы лежащего на столе, открывая похолодевшую голову. — Надеюсь, вы его узнаёте.

Глядя на лицо умершего, слесарь пытался подобрать отвисшую было от удивления челюсть.

— О, так это же тот юнец, как его… Точно, Женька! — заголосил Степан Петрович у самого края стола. — А что с ним, интересно, приключилось?

Перед ним, Яблоковым и частью активного медицинского персонала лежал накрытый простынёй тот самый Евгений, знакомый слесарю по прогулкам и общению через записки.

Шрам на лбу в виде шва оставался на своём месте, вызывая у кандидата медицинских наук лёгкие угрызения совести. В конце концов, у каждого лечащего врача есть своё персональное кладбище. Однако в загадочной смерти Евгения не было чьего-либо злого умысла, как и общей вины специалистов центра. Шумно выдохнув, Яблоков взял в руки рацию.

— Вероятно, вживлённый чип внутри его головы просто перестал функционировать и задел собой мягкие ткани головного мозга, спровоцировав инсульт. — донёсся по радиосвязи вкрадчивый голос профессора Кранова. — В полицию звонить не будем, нашему проекту не нужен чёрный пиар. Если что, родственникам сообщим о несчастном случае.

— Что делать сейчас, профессор? У меня тут слесарь в кабинете. — ответил Николай Алексеевич.

— Как что: здесь уже нужен допрос с пристрастием. Что касается нашего юного спящего друга, собери данные по крайним прожитым суткам — важно понять, что он делал перед сбоем в работе чипа. Я понятно объяснил?

— Так точно, профессор. Всё понятно.

— Выполнять! Конец связи.

После короткого шипения рация замолкла, и Яблоков обратно накрыл голову Евгения простынёй, приказав санитарам отвезти его тело в морозильную камеру. Слесарь как мог, пытался выразить лицом некое подобие скорби, но у него никак не получалось. Молодой специалист жестом приставил к нему конвойных, указывая путь в подвальный кабинет для допроса. Кислый запах медикаментов так и таял в воздухе, пока Степана Петровича вели по нескончаемым коридорам научно-лечебного центра.

Наконец санитары аккуратно доходят до нужной комнаты, оборудованной магнитным замком, недоступным даже уборщикам и младшим медсёстрам. В соседнем помещении зеркало и висящие в углах скрытые видеокамеры. В связках пластиковых бейджей кроется входной ключ, доступный лишь старшему персоналу центра. На всякий случай, слесаря сажают на металлический стул и приковывают наручниками, опасаясь взрывного девиантного поведения. Николай Алексеевич жестом приглашает конвойный персонал перейти в соседнее помещение, а сам тем временем спокойно садится за стол аккурат напротив подопечного. В глазах Степана Петровича светятся усталые искры.

— Ну что же, начинаем наш первый допрос… Вернее, вопрос. — решает начать диалог с шутки молодой специалист. — Как давно вам был знаком умерший? Вероятно, месяц… Может быть, два?

Подопечный поднимает свободную от цепи правую руку и решает погладить ей множественные залысины рядом с послеоперационным шрамом. Вероятно, колоть его будут долго и мучительно. Но ведь не шпионил же он за Евгением. Степана Петровича просто приручили, подобно грязной пернатой птице и посадили на режим, подавляя его собственным выбором остатки воли. На той самой прогулке по лесопарку личность юнца вызвала у него живой интерес, поскольку находилась в полнейшей апатии и жаловалась…

— Как увидел его на гулянии, так и узнал. — отмахнулся слесарь. — Он ещё говорил, что памяти нет.

Яблоков заблестел глазами и откинулся в механическом кресле так далеко, насколько мог. Скорее всего, подопечный всё сообщит ему, как послушная собака за сладкую косточку — и тогда вполне возможно удастся замять дело, вовремя сообщив научному сообществу о вероятности летальных исходов. После патента на их с профессором авторскую нейрохирургическую технологию, разумеется. Ведь даже на этапах с лабораторными грызунами и приматами можно было допустить фактор инородного тела в самом начале вживления чипов внутри их неразумных головушек. Но вот загвоздка: перед ним сидел ещё один обладатель внутреннего мозгового импланта, кое-как спрятанного под швом. Никакой науке ещё неизвестно, как поведёт себя конкретно этот индивидуум даже при самом постельном режиме.

— Понимаю, Евгений жаловался на побочные эффекты. Я вас правильно понял? — врач мог сделать участливое лицо, подходящее как нельзя кстати для разговоров с подопечными. — Что он ещё говорил, когда вы с ним общались?

Степан Петрович по-дурацки похлопал глазами и понял, что его раскусили. Ему надо было съесть ту записку, которую ему принесли санитары на одном подносе с едой! Теперь козырная карта находилась в кармане белого халата Яблокова, который вытащил записку с точными координатами комнаты Евгения и теперь ждал объяснений, не переходя к активным действиям.