— Болты от самострелов мне, быстро! И кто-нибудь, разведите огонь!!!

Основная масса дружинников замедлилась, выполняя мой приказ — и все еще облачаясь в броню на струге. Но бездоспешные ратники, успевшие подняться на борт, уже перезаряжают арбалеты, грамотно укрывшись за довольно высоким фальшбортом, и сходни догадались сбросить без меня… Впрочем, это если и задержит генуэский экипаж, то ненадолго — скорее уж не даст сходу заскочить на корабль.

Один из дружинников рванулся ко мне, срезав два колчана с болтами с поясов павших стражей — в то время как сам я уже успел забить в ствол пушки картуз, прорезать его протравником, и щедро насыпать пороха из рога на запальное отверстие, надеясь, что как можно больше «огненного зелья» проникнет внутрь… В запыхавшемся ратнике, с разбега рухнувшего на доски палубы подле меня — ведь с берега уже полетели первые болты, свистящие над головой! — я узнал крепко сбитого десятника Ефима:

— Спасибо братец… Вои, прячьтесь за бортами, враг стреляет!

Я коротко поблагодарил десятского голову, одновременно с тем опустошив колчан — и упредив об опасности густо полезших на галеру дружинников… Навскидку в колчане оказалось четырнадцать болтов (пересчитывать некогда) — при этом два болта в узкое жерло мелкокалиберной бомбарды не вместились. Остальные же я принялся спешно забивать прибойником в ствол орудия, при этом развернув «фальконет» на вертлюге поперек фальшборта, и закрывшись им от стрел… Как чуял! Очередной вражеский болт звонко звякнул, врезавшись в железный ствол орудия!

— Нужно запалить!

Я подал пальник Ефиму, уже доставшему неизменное огниво — однако, увидев фитильный шнур, десятник напряженно ответил:

— Искрой его не запалить, нормальный огонь нужен!

— Огонь говоришь?

Я колебался всего секунду — в экстремальной ситуации мозг заработал куда лучше обычного, и счастливая догадка тотчас осенила мой разум. Схватив пороховницу (полый рог) я высыпал горсть его содержимого прямо на палубу — и, приложив фитиль пальника к пороху, требовательно приказал:

— Пали!

Раздался один удар кремня о кресало, второй… И тут-то высеченная огнивом искра попала на порох, разом его воспламенив! Яркая вспышка (мы с Ефимом рефлекторно дернулись назад) больно ослепила глаза, в нос ударил запах горелого — но главное, на пальнике зашипел фитиль!

— Подержи-ка!

Я передал пальник десятнику, а сам принялся разворачивать пушку в сторону приближающихся генуэзцев… Пожалуй, самое важное в профессии артиллериста — это правильно навести пушку, чтобы попасть по цели; особенно это важно для средневекового артиллериста! А уж когда нет времени рассчитывать углы, и ты впервые стреляешь из настоящей бомбарды…

Но до фрязей, бегущих к причалу дружной толпой, осталось немногим более тридцати шагов. Бегут они прямо на нас, под прямой (фронтальный) выстрел «фальконета» — и я направил ствол пушки так, чтобы над верхней плоскостью ее виднелись лишь головы генуэзских морпехов… После чего схватил пальник — и заранее зажмурив глаза, прижал тлеющий фитиль к запальному отверстию.

— А-А-А-А-А-А!!!

Заорали все! Мы с Ефимом — потому как выстрел оглушил нас обоих, очень больно ударив по барабанным перепонкам… От неожиданности заорали испуганные дружинник, ослепленные яркой вспышкой — и для верности попадавшие на палубу… Заорали генуэзцы, в сторону которых с огромной скоростью вылетела дюжина болтов, подсвечивая в темноте горящим опереньем, словно трассерами! И все эти трассеры устремились в самую гущу вражеских моряков — совершенно точно не ожидавших, что неизвестный враг сумеет воспользоваться их бомбардой…

И я не удивлюсь, что при выстреле из пушки болты получили такое ускорение, что накоротке способны прошить и щиты, и человеческие тела насквозь, буквально не замечая брони!

— Не пугайтесь, братцы, это я из тюфяка по фрязинам пальнул! Давайте к нам, на нос, нужно уже по ворогу из самострелов бить!

Я первым пришел в себя после выстрела — и тотчас принялся отдавать приказы уверенным голосом, как ни в чем не бывало. Ну, пушка, ну, пальнула — ярко, словно молния, и вблизи также громко, как удар грома… Однако про поход Боброк-Волынского на Булгар, где русичи впервые столкнулись с огнестрельным оружием и взяли тюфяки-тюфенги в качестве трофеев, мои дружинники слышали. Так что два плюс два сложилось в их головах довольно быстро — и ратники с самострелами и сулицами поспешили на нос галеры… Держа перед собой щиты — потому как обстрел генуэзских арбалетчиков не стихает, а только усиливается!

Но в тоже время морпехи фрязей остановили атаку и спешно попятились назад. Я не сразу понял, почему — ведь логичнее всего было добежать до галеры, пока я перезаряжаю пушку! Но потом осознал, что моряки из команды вообще-то в курсе, что орудий вдоль бортов целых три. И хотя удобнее всего использовать бомбарду, что находится ближе к носу, все же и из второго «фальконета» при желании можно зацепить тех, кто приблизится к причалу… Кроме того, судя по наличию лишь каменных ядер в «выстрелах», противник незнаком с действием картечи — и уж подавно не встречал в ее роли арбалетные болты!

В только начинающемся сражении наступила короткая пауза, коей я и воспользовался, спешно заряжая бомбарду во второй раз… Подоспевшие дружинники сосредоточились на носу, прижавшись к палубе. Ведь густо и часто бьют залпы десятков генуэзских арбалетчиков, организованно разряжающих самострелы друг за другом!

А бросив случайный взгляд в сторону крепости, я увидел, что из открытых ворот Таны нестройной толпой выбегают и ополченцы, и стрелки гарнизона, решившись поддержать своих в бою за фусте… Или же их послали на помощь экипажам владельцы судов, местные нобили — это не столь и важно.

Я уже закусил губу, представив, как несколько сотен фрязей волнами перехлестывают через борта галеры… Галеры, что мы не сможем даже увести от причала! Представил, как генуэзцы одного за другим срубают моих дружинников в яростной рукопашной…

Но именно в этот миг с дальнего конца пристани вдруг раздался бешеный рев ушкуйников:

— САРЫНЬ НА КИЧКУ! БЕЙ!!!

Появление повольников в одночасье изменило баланс сил — несмотря на то, что к берегу пока пристало лишь несколько ушкуев, в то время как большая часть флота моих пиратов только подходит к пристани Азака. Но солнце в июле встает быстро, и ночная тьма стремительно уступает позиции предрассветным сумеркам — так что количестве наших кораблей, следующих по стрежню Дона, генуэзцы сумели разглядеть вполне четко…

Тем не менее, успевшие покинуть замок стрелки хладнокровно разрядили арбалеты в стороны бегущих по пристани ушкуйников. В то время как морская пехота с кораблей принялась спешно отступать под прикрытием своих арбалетчиков…

— Бейте по фрязям с самострелами! И не пугайтесь, сейчас второй раз жахну в них из тюфяка!

Дружно защелкали тетивы трофейных арбалетов на галере, отправляя болты во врага; я же, изготовив бомбарду к выстрелу, попытался прицелиться по генуэзским «стрельцам», замершим не менее, чем в ста шагах от причала… В итоге по наитию задрал ствол «фальконета» так, чтобы фигурки фрязей, кажущихся такими далекими и неясно очерченными в сумерках, оказались под нижней плоскостью ствола пушки — и требовательно приказал:

— Всем зажмурить глаза, открыть рты, заткнуть уши!

После чего, подождав для верности пару секунд, прижал тлеющий фитиль к горстке пороха на запальном отверстии пушки…

В этот раз грянуло вроде не столь оглушительно — быть может, мне помог открытый рот? Или же барабанные перепонки, приняв первый звуковой удар (от которого уши заложило так, словно в них вату забили!), стали менее восприимчивы? Наверное, все вместе… А вот по арбалетчикам генуэзцев я не попал — все же слишком сильно задрал ствол бомбарды, и выстрел ожидаемо получился настильным. Однако мерцающее красным и служащее мне своеобразным трассером, подпаленное оперенье болтов позволило проследить весь их полет — и я с удовлетворением отметил, что «картечь» не пропала даром, смертельным градом хлестнув по спинам и головам бегущих в Тану ополченцев!