Закрытые двери приглушили все звуки, превратив их в далекую вибрацию. Джейн прошла к раковинам, бросила сумку и оперлась на тумбу. Алкоголь, выпитый ею за вечер, смешивался внутри, давая о себе знать неприятной головной болью и сухостью во рту. Локти дрожали и разъезжались в стороны. Джейн дернула золоченый кран, и холодная вода заструилась в раковину. Она посмотрела, как та утекает в слив, и наклонилась, чтобы попить. Напиться никак не получалось, хоть желудок уже был готов разорваться.

В мыслях все еще мелькал танец египтянина и одалиски. Протяжное пение бедуина зацепилось в душе, как сладковатая шкурка финика пристает к нёбу. Апогей человеческого вожделения, что произошел на сцене, вызывал в Джейн острое чувство чего-то утраченного, потерянного, так и не случившегося с ней.

«Эту жажду не сможет утолить ни одна вода, – подумала она, поднимаясь от крана, – это тоска по страсти. Которой у меня теперь не будет…»

Рассмотрев в ярком освещении уборной кольцо, подаренное Эндрю, она взглянула на себя в зеркало и неожиданно расплакалась.

Ни холодная, ни теплая вода не останавливала слезы – глаза жгли, болели, щипали, но продолжали мокнуть, словно высохшая земля питалась ливнем, готовая утонуть, раскинуть, но только бы не страдать от засухи. Джейн несколько раз умыла лицо, но плечи все равно подрагивали от нового приступа рыданий. Она вытаскивала из сумки салфетку за салфеткой, все вытирала и вытирала уже и без того смазанные и опухшие веки, но никак не выходило успокоиться.

Почему каждый раз, когда ей хотелось отказать Эндрю, она растерянно соглашалась?

Джейн перестала мешать слезам изливаться и только включила кран на полную мощность, чтобы утопить в потоке свои всхлипывания и заикания.

Ей не хотелось выходить обратно в зал.

Непротивление эмоциям помогло куда больше, чем борьба с ними – выплакав их, она почувствовала некоторое облегчение.

Словно погрузившись в транс, она продолжала рассматривать в зеркале свое отражение и окружавшие ее стены. Даже уборная «Исиды» выглядела роскошно – мелкими битыми кусочками плитки были выложены восточные орнаменты, пальмы, кошки и люди с головами сокола, а на большой стене мозаичная крылатая женщина с бело-красной короной мощно развела по сторонам синеперые конечности.

Краешком глаза Джейн поймала движение дверей – кто-то собирался войти.

Она не успела собраться с мыслями и побоялась показаться в неудобном виде, поэтому вновь вытянула руки над раковиной и опустила кудрявую голову вниз.

Вошедший резко остановился. Шаркающие шаги и шлепанье обуви звучали чуждо, непривычно, и все же заставили непроизвольно выпрямиться.

Они встретились взглядом через зеркало, и Джейн узнала в мужчине танцора.

Его макияж казался еще ярче при другом свете, прическа оставалась нетронутой, но тело закрывал черный халат-туника, а ноги были обуты в сланцы – вот что шлепало по плитке. Он вздрогнул, и сделал шаг назад, посмотрев табличку на двери. Джейн продолжала рассматривать его в отражении, и непривычная для мужчины красота незнакомца изумила во второй раз.

Горечь опьянения во рту стихла, и она замерла, боясь спугнуть танцора.

Фархат узнал в заплаканной девушке Джейн – ту самую Джейн, дочь Говардов, ту самую Джейн, которая несколько минут стояла на сцене перед упавшим на колено парнем, ту самую Джейн, к которой от слепой и бессмысленной зависти Фатима прямо сейчас разрывалась в гримерной.

Они продолжали скользить друг по другу взглядом.

– Я думал, это мужской туалет, – наконец объяснился Фархат. – Я забыл, что для всех.

Комната с раковинами и зеркалами являлась общей, а найти кабинки можно было пройдя дальше и завернув за угол, но отчего-то ему не хотелось просто уйти, оставив ее в разбитом состоянии, – ему захотелось поговорить с ней.

– Я думала, вы не знаете нашего языка, – тихо ответила Джейн.

Фархат поднял подбородок.

– Я так плохо выгляжу?

– Нет, – она следила за тем, как он приближается за спиной, – вы смотритесь… как… Майкл Джексон из одного клипа… да.

– Из какого?

– «Remember the Time».

– И что там было?

– Ну… он попал в Древний Египет и увел жену фараона.

На его лице мелькнула улыбка.

– Тогда я согласен побыть… Майклом Джексоном. Судя по обстановке – мы и так в Египте.

Фархат стоял уже совсем близко к ней и вдруг протянул руку, коснувшись волос. От этого жеста ее словно пронзило током, но мягкое тепло тут же разлилось по телу, вынуждая расслабиться. Он гладил ее локоны, едва касаясь подушечками пальцев кожи головы, и наблюдал через зеркало, как глаза Джейн закрываются от удовольствия.

– У тебя такие мягкие волосы… так красиво вьются. Почему ты плачешь?

Она пришла в себя.

– Потому что я устала.

– От чего?

– От всего. От всех. От себя.

– Ты ведь скоро выйдешь замуж. Поздравляю.

Фархат почувствовал, как Джейн напряглась. Глаза ее вновь покраснели.

– Спасибо, – процедила она в ответ.

Он понял, что сможет разговорить ее.

– Мне не стоило тебя поздравлять?

– Лучше бы не надо.

– Почему?

Она промолчала.

– Ты не хочешь свадьбы?

Послышались всхлипывания.

– Прости, – ответила Джейн, пытаясь взять себя в руки, – я выпила, мне дурно.

Снова он прикоснулся к ней – теперь уже к шее, и прилив жара свел живот в приятной судороге.

– Зачем ты это делаешь?..

– Не знаю, – тихо проговорил Фархат, – ты мне нравишься. Ты такая нежная. Мне хочется касаться тебя.

– Как тебя зовут?

– Фархат.

«Фар-хат… Фар-хат», – она постаралась запомнить незнакомое имя, мысленно прокрутив его на языке. Оно отдавало чем-то мягким, обволакивающим – как густая беззвездная летняя ночь или ткань бархата, скользящая по телу.

– Джейн.

– Я знаю твое имя, Джейн.

– Что ты еще обо мне знаешь?

– Что ты не любишь своего жениха.

– Да какое тебе дело, черт подери?!

– Никакого. Это чувствуется. Ты плачешь из-за него. Ты плачешь, потому что не можешь избавиться от вины. Ты плачешь, зная, что к тебе хорошо относятся, но не получается ответить тем же.

Насколько же точно он прочитал ее мысли!.. Или просто озвучил рассуждения о себе самом?

– Ты… – удивленно прошептала Джейн, – откуда ты…

Ее тихий лепет свидетельствовал о том, что Фархат попал в самую цель.

Его руки скользнули ниже, по ткани черного платья, остановившись на талии, осторожно сжав ее. То, с каким желанием карие глаза Фархата рассматривали изгибы тонкого тела, то, как он обнимал ее, вынуждая слегка склониться над раковиной, разгоняло пульс Джейн. Страх, что они в общественном месте, и кто-нибудь может зайти, – даже тот же Эндрю, – отнюдь не парализовал желание, а только усиливал.

Коснувшись ее бедрами, Фархат наклонился и оставил аккуратный поцелуй на открытой коже плеча.

Оба понимали, что случится между ними дальше. Сердце Фархата разрывалось в груди не менее яростно, чем стучало сердце Джейн. Притяжение, которое охватило их при случайной встрече, было уже сложно игнорировать.

– Когда ты танцевал… ты показался мне таким страстным… таким живым… таким особенным. Ты очень красивый.

Она резко развернулась к нему, и губы их заныли от поцелуев – диких, запретных, порочных.

– Ты хочешь этого прямо здесь? – спросил он.

Джейн очнулась и вдруг рассмеялась.

– Боже, нет.

– Нас могут увидеть.

– Поедем ко мне. Там нам никто не помешает.

Дрожащими руками взявшись за сумочку, она остановилась.

– Фархат, если мы выйдем отсюда, нас действительно увидят.

– Дальше по этажу есть пожарная лестница. Ту дверь не закрывают. Мы можем спуститься по ней.

– Отлично. Меня проведет древнеегипетский фараон, который заблудился в современных туалетах клуба.

Фархат улыбнулся.

– Не знаю, зачем было делать общие раковины и коридоры с кабинками. Увидев женщину, я даже испугался, что попал не туда.

– Пожарная, говоришь? А что, если…