Когда пришел Гитлер к власти, отец Рудольфа вместе с остальным народом поддержали его, потому что он им казался тем самым посланником свыше и, что он поднимет Германию с колен и сделает её вновь – великой. Гитлер перестал выплачивать странам победительницам контрибуции и репарации. Он знал, что рано или поздно начнет новую войну и поэтому он начал восстанавливать военную промышленность. Он открыл заводы по выпуску: танков, самолетов, ракет и артиллерии. У людей появились рабочие места и естественно уровень жизни у немцев немного поднялся. Поэтому они и молились Богу за то, что он послал им – Гитлера.
Рудольф тогда был подростком и вдохновленный пропагандой Геббельса, искренне считал, что на земле должна существовать только одна раса – арийская, а остальные должны быть уничтожены или работать на них. Рудольф и сейчас, находясь на службе в Биркенау не видел ничего страшного в том, что они убивают и мучают людей. Ведь они таким образом, очищают землю от недо людей и спасают арийскую нацию. Хотя каждый вечер его начинала мучить совесть, а по ночам ему снились убитые им люди. Он из-за этого начал много пить. Пил он каждый день, после смены вместе с такими же как и он охранниками, да все кто работал в их лагере пили каждый вечер, даже женщины. Чтобы забыться, чтобы внутри не щемило, что они убивают и мучают ни в чем неповинных людей. Чтобы те казни, которые они своими же руками проводят каждый день, не преследовали их. Благо шнапс им привозят постоянно и без ограничений. Напившись вечером, забыв про всё, они забываются и засыпают сладким сном, а утром встают снова на свою работу – убивать, мучать, сжигать. И так каждый день.
Рудольфу на данный момент было двадцать лет. Это был высокий блондин с красивым юным лицом с тонкими, правильными чертами лица и с большими голубыми глазами. Типичный ариец как его прозвали друзья. И у него ярого поклонника нацизма не укладывались в голове слова Фридриха о том, что комендантша заставила его нести одеяла какой-то еврейке, только из-за того, что она красиво играет на скрипке и в прошлом была знаменитой скрипачкой. Ведь евреи – это первые враги чистоты арийской расы, их нужно истреблять не жалея, уж тем более не выполнять их прихоти, кем бы они не были, хоть папой Римским. И уж кому, а Марии Мандель должно быть это известно.
У второго друга Фридриха – Генриха. В голове были точно такие же мысли, что и у Рудольфа. Он тоже был весьма удивлен поступком фрау Мандель, но они люди маленькие, и он понимал, что за непослушание их ждет – смерть. И поспешил помочь другу. Генрих был старше Рудольфа, ему было двадцать восемь лет. Он тоже был ярым нацистом, других просто не брали в отряды СС. Тем более в немецкий концентрационный лагерь. Он был среднего роста на голову ниже Рудольфа, волосы у него были рыжие, он не был красавцем как Рудольф. У него не было передних зубов и на левой щеке у него красовался – шрам, потому что, когда он был студентом он увлекался фехтованием и в одном поединке, получил свой шрам. Родителей у него не было, они погибли во время Первой Мировой войны. Отец во время «Верденской мясорубке» с французами, а мать от сердечного приступа, когда узнала, что её муж погиб. У него была сестра Грета, которая вышла замуж и уехала в Дрезден. Родом Генрих был из Баварии, до войны жил в Мюнхене. После того как сестра вышла замуж и уехала от него, он пристрастился к алкоголю. Так он запивал свое одиночество. В принципе только из-за одиночества он и пошел на службу в СС. Так и попал он в Аушвиц, где подружился с такими же как он – одинокими выпивохами. И также как и все вечерами запивал шнапсом неприятный осадок, который щемил его сердце постоянно.
Так они полные недоумения и гнева на Марию Мандель, дошли до гор одежды и всякого барахла в лагерном дворе. И найдя среди этого барахла, одеяла и матрасы, они начали брать столько, сколько могли унести. Фридрих поворчал, что-то вроде: «Придется два раза идти! Их там десять человек.».
Подойдя к бараку, они увидели, что офицеры, которые были с Мандель разошлись, а осталась она одна, мило беседуя, с Альмой о музыке. «Вот же гадина!» подумал про себя Фридрих о Марии Мандель.
Они занесли матрасы и одеяла в барак и положили их возле дверей на выходе. Фридрих, не скрывая, своего презрения посмотрел на Альму, она увидела его взгляд и посмотрела него с полным равнодушия взглядом. Мария Мандель похвалила Фридрих и его друзей и сказала им, что постоит ещё с Альмой пока те сходят за оставшимися одеялами, так они принесли только половину, она хочет проконтролировать, чтобы они вдруг не забыли принести остальные, поэтому остается их ждать.
Выйдя из барака, Фридрих с торжествующим видом на своих товарищей, которые до последнего не верили, что одеяла и матрасы, которые они несли, будут принадлежать – евреям. Фридрих, поправив ремень, на поясе сказал им:
– Что я вам говорил, а вы мне не поверили. – при этих словах он снова закурил, чтобы заглушить свою злобу, которая в нем кипела как лава в жерле вулкана. – Ну вот, мы все и увидели, как наша комендантша ползает перед этой еврейкой, только потому что она красиво чирикает на скрипке и у неё в Вене был свой оркестр. Подумайте только она вторая скрипка Европы и что с того, она прежде всего еврейка и её место в газовой камере!
Его товарищи с недоумением переглянулись, они слышали раньше, что в Вене есть скрипачка, которая виртуозно играет на скрипке и, что ей рукоплещет вся Европа. Но они и не подозревали, что она здесь, в их концлагере, а уж тем более, что она еврейка, они точно не знали. Эта новость поразила их как гром среди ясного неба. Они конечно, не понимали, почему Фридрих её возненавидел. На вид она была очень мягкой и симпатичной женщиной. Она вела себя с достоинством как с Марией Мандель, так и с охранниками. В ней не было этого раболепия, которое бывает у тех заключенных, перед охранниками и офицерами, которые попали под одобрение комендантов. Она держалась вежливо, но показывая, что ни за что не опуститься до раболепия перед ними, даже Мария Мандель это поняла.
Рудольфу понравились её глаза, когда-то давно в детстве он баловался тем, что иногда рисовал портреты людей. И сейчас, когда он увидел глаза Альмы, они настолько запали ему в душу, что он захотел их нарисовать. Они были черные как глухая ночь и казались настолько бездонными, что ему показалось, что в них можно утонуть. Он шел и думал только об одном, что когда придет к себе в комнату, то сразу же отыщет карандаш и приступит к рисованию её глаз.
Генриху было всё равно до всей этой истории, он всего лишь выполнял приказ. Хотя и до конца не понимал, почему вдруг комендантше понадобилось помогать еврейке. Но он был всего лишь солдат, который не должен размышлять над приказами, а слепо их выполнять.
Фридрих реагировал на эту ситуацию очень болезненно, потому что он считал, что его как преданного делу эсэсовца унизила сегодня их комендантша, да ещё и перед кем перед – евреями! А уж, этого он не мог стерпеть, внутренне он себе поклялся, что однажды убьёт Альму и не важно, что её покровительницей стал – Мария Мандель. Альма – еврейка и этим всё сказано, а евреи не должны жить, они должны быть уничтожены!
Так молча, они шли за второй партией одеял и матрасов, каждый думал о своем. Они быстро отнесли их в барак к Альме и каждый из них отправился в свою комнату, кроме Фридриха, который пошел в офицерскую столовую, где как обычно каждый вечер была – попойка. Он хотел напиться, чтобы хоть на несколько часов забыть свою обиду, но как назло, именно сегодня он никак не мог опьянеть, хотя выпил один – две бутылки шнапса.
Генрих, придя, к себе в комнату сразу завалился спать, а Рудольф нашел карандаш с листком бумаги и начал рисовать глаза Альмы. Он говорил себе всю ночь, что не влюбился в неё, что он просто не мог в неё влюбиться, она же – еврейка. Но что-то щемило в груди у него после их встречи, он не спал всю ночь, временами сидя у окна и думая об Альме, а временами садился и начинал рисовать её глаза. Он заснул только перед рассветом, так и держа в руках, карандаш с бумагой на которой были нарисованы глаза Альмы.
