— Не нравится зелёный цвет, поняла, — кладу руку на живот, где варвар отбивает мне печень. — А розовый? Розовый нравится? Давай лучше лиловый? — очередной тычок. — Розовая, поняла тебя.

Марк с интересом наблюдает за мной.

— Она уже всё слышит. Можешь приветы передавать. Будет к голосу привыкать.

— А я думаю, что лучше взять лиловую, дочь. Розовая — это как у всех.

Марк чуть наклоняется и поглаживает по животу, и она не пинается.

— Предательница, — смеюсь я, а Марк лыбится.

В общей сложности через три часа я чувствую, что мои ноги отваливаются.

— Дана, может быть, в мою квартиру доставим? Она больше и просторнее.

— Нет.

— А как ты себе представляешь? Я буду папой по выходным?

— Почему? Можешь приезжать и в будни.

— Я хочу видеть, как она растёт.

— Это не каждый день. Ты успеешь.

— Дана!

— Что? Марк, у меня шесть месяцев. Мне скоро рожать. Всё это нужно ещё собрать. И я не собираюсь жить в твоей квартире. У меня плохие воспоминания.

— Но хорошее ведь тоже было, — тихо говорит, прилипая к моему боку. — Ты дашь одной ошибке перечеркнуть всё?

— Ты же позволил одному вранью перечеркнуть всё.

— Хорошо, как скажешь.

Марк указывает адрес доставки — мой. Домой едем в тишине. Марк провожает до двери.

— Если что-то будет надо, звони.

И уходит.

А я снова остаюсь наедине со своими мыслями. Чем больше он находился рядом, тем больше я думала о том, что наказываю не только его, но и себя. Именно этого и добивалась Николь. А ещё кому хуже я делала? И ему, и себе тоже.

Решаю плыть по течению, оставив эти размышления.

Пару недель проходят в относительном спокойствии. Словецкий заезжает, привозит продукты, контролирует доставку мебели для мелкой, но разговоров больше не заводит.

Сегодня мы договорились встретиться в школе, чтобы обсудить мои предложения о развитии, направлениях и педагогическом составе. Мне нужны были его советы, так как Марк был профессионалом.

Я ехала спокойно, никого не трогая, как какой-то мудак решил резко подрезать меня. Это случилось так быстро, что я даже не успела среагировать, влетая в него. Скорость была не высокой, но этого хватило для испуга. Я итак опаздывала, а теперь и подавно не приеду. Я сижу несколько минут в ауте, пытаясь понять, что со мной всё хорошо, несмотря на то, что машину откинуло.

— Слышь, ты, — выходит этот полуфабрикат, начиная орать на меня. В это же время мне звонит Словецкий. Я выхожу из машины, попутно отвечая.

— Да, Марк, я знаю, что опаздываю, я в небольшую аварию попала.

— Небольшую? Ты знаешь, сколько стоит моя машина? Да ты сосать столько не умеешь, — орёт этот ненормальный.

— Дана, ты где? — максимально спокойно спрашивает Марк, хотя я слышу, что он заволновался.

— Я на углу, где ресторан, а через дорогу от него виртуальная реальность, — даю опознавательные данные.

— Я буду через пять минут. Посиди в машине. Я убью сейчас этого ублюдка, — а пока мы говорили с Марком, этот придурок бухтел под ухо, что я насосала на права и прочее. Его даже не смущал живот.

— Слушай, ты заткнёшься или нет? Сейчас всё решим, — не выдерживаю я.

— Слышь ты, коза, че ты решишь? Ты хоть знаешь, сколько стоит…

Дальше не слушаю. Отхожу чуть дальше, поглаживая разбушевавшуюся мелкую. Было смешно слушать о деньгах на его корыто. Нет, машина была, конечно, дорогая. Дороже моей ауди, которую Леон купил буквально на пару месяцев и оставил мне.  .К.н.и.г.о.е.д...н.е.т.

Через пять минут подъезжает Марк, лихо останавливаясь около места происшествия. Первым делом он летит ко мне, осматривая с ног до головы:

— С тобой всё хорошо? Не ушиблась? Не ударились? Не болит? Живот как?

— Всё со мной хорошо. Я больше напугалась. Этот придурок подрезал меня резко, я не успела отреагировать.

— Сейчас всё равно в больницу съездим.

— Ну че, твоя овца въеб…

Договорить он не успевает, потому что кулак Марка прилетает ему прямо в челюсть. Охрана подходит ближе, но Марк полностью себя контролирует.

— Слышь, ублюдок. Мало того, что ты подрезаешь и не уважаешь на дороге, ты ещё и по жизни дерьмо. У тебя уже завтра не будет прав на всю оставшуюся жизнь, усёк?

Я понимала, что у меня нет видеорегистратора, и что-то доказать не получится.

Марк возвращается ко мне.

— Садись ко мне, — снова спокойно просит он. — Машину отгонят, чтобы посмотреть и сделать бампер. А мы в больницу.

— Да я нормально.

— Нет, Дана, в больницу.

Сажусь в машину к Словецкому, больше не пререкаясь. В больнице меня смотрят, но отправить на рентген не могут, чтобы исключить сотрясения.

— Всё хорошо. Живот не тянет?

— Да нет, я постаралась взять себя в руки.

— Отлично. Будем надеяться, что сотрясения нет.

— Да у меня уже был сотряс, я бы поняла, — отмахиваюсь, пока Словецкий закатывает глаза.

— Я же говорила, — бурчу Марку. — Давай завтра обсудим. Или дома могу рассказать.

— Давай.

Словецкий неспеша везёт меня домой, где я варю ему кофе и рассказываю о своих предложениях, задаю интересующие вопросы.

— Кстати, благотворительность я продолжил.

— Я в курсе, мне Татьяна Павловна сказала. Что ж, значит, всё. Спасибо за помощь. И за подбитую челюсть, — смеюсь я.

— Я всех сломаю за тебя, — смотря в глаза, говорит Словецкий, и я знаю, что так и есть. — И за неё. Ты придумала имя?

— Пока только одно в голову приходит. Арина. Словецкая Арина Марковна, — чувствую тычок.

— Мне нравится, — улыбается Марк во все тридцать два.

— Запишешь на меня?

— Да. Королёва, конечно, тоже классно звучит, но это не её история. Ей, кажется, тоже нравится. Варварша. Так и впишу в свидетельство, — бурчу под нос.

Марк тихо смеётся, протягивая руку, и глаза Словецкого расширяются.

— Как ты это терпишь?

— У меня нет других вариантов, — смеюсь я. — Она недавно замолчала на полтора суток. Я испугалась, даже поплакать успела. А она, видимо, просто спала крепко. Пусть лучше толкается, как слоник.

Марк наклоняется, целуя живот. Затем он аккуратно кладёт голову, прислушиваясь, упираясь руками в диванчик. Я машинально глажу его по голове, перебирая волосы.

— Аришка, как думаешь, мама меня простит когда-то? — спрашивает он, а я усмехаюсь, продолжая поглаживать по голове. — Какой я еблан, всё так тупо потерял.

— Она всегда будет твоей дочерью.

— Я бы ещё хотел, чтобы ты была моей женой.

Сердце ухает вниз. О таком мы не говорили.

— По сути, мы и года не знакомы, а я уже сижу на шестом месяце беременности, — смеюсь я.

— Мне хватило одного взгляда.

Марк поднимает глаза, начиная целовать меня. Я отвечаю, а руки перемещаются уже на его шею. Это не страстный поцелуй. Он целует меня нежно и бережно, и я также глажу его. Мелкой такой расклад не нравится, и она начинает буянить. Словецкий кладёт руку, поглаживая живот.

— Спокойно, дочь, — быстро чмокает. И она успокаивается. Как он это делает?

Возвращается к моим губам, растягивая момент. Так сладко и так медленно.

— Марк, — шепчу, отрываясь. — Тебе пора.

— Не хочу, — утыкается носом в шею. Сидим так какое-то время.

Я тоже не хочу. Слегка царапаю его шею коготками, и он упирается подбородком на стол, заглядывая в глаза.

— Что мне сделать, чтобы ты простила?

— Я не могу, Марк. Всегда буду бояться, что это снова повторится. Мне теперь с тобой каждого парня бояться надо, чтобы ты не подумал лишнего.

— Нет. Я не подумаю. Знаю, что ты не изменишь.

— Для этого обязательно нужно было, чтобы всё это произошло?

— Видимо, да. Урок такой.

— А если бы ты не узнал ничего?

— Я когда проспался, понял, что похоже на бред. Увидел, что ты оставила все мои подарки.

— Потому что мне ничего от тебя не надо.

— Я знаю.

— Почему ты сразу не подумал? Почему поверил?

— Увидел тебя на фото, перебрал даты. Ты в эти дни была одна. Мне было этого достаточно, чтобы ослепнуть.