Я до сих пор под впечатлением, поэтому молчу. Марк заглядывает в мои глаза, понимая, что что-то не так. Я едва сдерживаю слёзы.

— Что случилось, моя девочка? — спокойно спрашивает, чтобы не пугать Арину.

— Рина истерить начала. Я остановила машину в первом попавшемся месте.

— И что?

— И это был цветочный. Королева.

Вижу осознание в глазах мужа. А в моих снова проступают слёзы.

— Прости. Я хотел закончить, а потом показать, малышка, — отпускает Арину гулять, а меня притягивает за талию максимально близко. Держусь за его плечи. — Боялся, что ты снова скажешь, что я тебя покупаю.

Плачу, уткнувшись в его плечо, пока наша дочь устраивает погром.

— Блин, Дана, прости, я не думал, что это так тебя расстроит. Прости, моя девочка, — гладит и целует меня.

— Не расстроило. Тронуло, Марк. Ты заморочился, то же место, то же название, даже дизайн тот же.

— Я хотел воссоздать. Хотел, чтобы такая память осталась о твоих родителях.

— Раз уж я забрал их дочь себе, — тихо смеётся.

Когда Словецкий спросил возьму ли я его фамилию, я, конечно, согласилась, но очень переживала, что придётся расстаться со своей. Она была мне очень дорога. Понимала, что Словецкий вряд ли поймёт меня.

Но он, как всегда, понял.

— Марк, я люблю тебя, — прижимаюсь ещё крепче. — Спасибо тебе за всё.

— Это тебе спасибо, моя маленькая. Благодаря тебе у меня прекрасная жена, которую я безбожно люблю. И прекрасная хулиганистая дочь. Только сейчас понимаю, что такое жизнь.

— Марк, она исчеркала какие-то бумаги.

Словецкий отрывается от меня.

— Ай, молодец, дочь. Они мне нужны для переговоров, — смеётся вместо злости, беря довольную Аришку на руки. Попутно просит Галю связаться с нужным отделом и подготовить новую копию.

— Ариша, — возмущаюсь я на дочь. — Ну нельзя так!

Дочь смотрит на меня, широко распахнув свои голубые омуты.

— Ей у папы можно всё, — чмокает Марк Арину много раз, щекотя, и она начинает заливисто смеяться.

— У тебя переговоры?

— Да, малышка, — снова возвращается ко мне. — На пару часов.

— Тогда мы будем ждать тебя дома. А то эти зюбы достали, да, дочь? — тискаю. — А папы рядом нет. А мама всё делает не так.

— Неправда! Просто папа всё разрешает, — ржёт Словецкий.

Дома я кормлю Арину, а она закатывает мне истерику. Хожу с ней несколько часов, плачем тоже вместе. В конце концов гель и сироп начинают действовать, и она засыпает. Как только хочу положить в кроватку, её глазёшки открываются, поэтому, плюнув, ложусь на диван, крепко прижимая её к себе. Глажу по спинке, прижимаясь губами к прохладному лобику.

Именно в таком виде нас и застаёт Марк.

— Спит? — тихо спрашивает, поглаживая малышку по волосам.

— Да, недавно уснула. Истерика миновала, но спать мы хотим только на мне.

Марк быстро переодевается и забирает малявку. Аришка не просыпается, поэтому Словецкий уносит её на второй этаж в кроватку. Сам возвращается ко мне, падая на колени у дивана и утыкаясь носом в плоский живот. Перебираю его волосы, смотря в потолок.

— Устал?

— Угу, — стонет, начиная целовать при этом мой живот, а руки тянутся ниже.

— Марк, — тихо зову, но Словецкий уже занят. — Марк! — чуть громче, но безрезультатно. Лишь когда натыкается на мои глаза, в которых застыли слёзы, останавливается.

— Что такое, малышка? Что случилось? — тут же подскакивает, садясь рядом со мной.

— Я давно уже хочу сказать, но всё как-то не до того было.

— Я заметил, что что-то не так, но ждал. Ты какая-то раздражённая и задумчивая. Колись, что случилось?

— Я беременна. Опять, — и слёзы уже не держатся в глазах.

Марк первые пару секунд сидит без эмоций, а потом зажимает меня, целуя в губы, сцеловывая слёзы, прижимает к себе теснее.

— А чего ревёшь?

— Мы же хотели позже, — слёзы продолжают бежать, и я уже не понимаю, что они значат. — Аришка маленькая ещё. Мы ещё даже не успели выдохнуть. И, в конце концов, как же моя карьера?

— Девочка моя, ты чего? Справимся со всем. Я ведь предлагал няню, мою маму. Всё хорошо будет. А насчёт карьеры… Может, так и лучше? Зато потом сразу уже без перерыва ворвёшься.

Марк так легко говорит обо всём, что и я понимаю, что сама надумала проблем. Дурацкие гормоны.

— Прости. Прости за эту истерику.

— Всё хорошо, моя маленькая. Я понимаю твой страх, но я всегда рядом.

Тянусь к губам Марка сама, и он тут же перехватывает инициативу, целуя страстно и горячо.

— Ты же сама мне сына обещала, — несёт меня на второй этаж, аккуратно опуская на простыни.

— Люблю тебя больше жизни, Словецкий, — притягиваю его к себе, чтобы чувствовать каждой клеточкой. — Сына, так сына.

— А как я тебя люблю, — жмётся Марк сильнее, покрывая поцелуями.

Я не жалела ни о чем. Ни о том, что когда-то села в его машину, ни о том, что мы переспали почти сразу, что я родила раньше, чем вообще собиралась. Даже в нашей ссоре был смысл. Марк перестал меня так ревновать, он понял, что жить без него я не могу. Конечно, теперь мы были всегда под охраной, но я научилась мириться с этим. Словецкий знал, что хрен куда я уйду.

Единственное, о чём я иногда думала и ёжилась — это если бы у нас что-то не сложилось, но Марк всегда прижимал меня ещё крепче, сообщая, что долго бы не протянул, забрал меня из всех Франций мира.