— Данюш, я больше не буду.

— Ты сейчас как ребёнок говоришь, — нервно смеюсь я. — Просто оставь меня в покое на какое-то время.

— Я всё равно тебя не отпущу. Ты моя.

— Я уже поняла, что я для тебя игрушка без чувств. Только твоя боль важна.

— Это не так.

— Это так. Я хочу расстаться, — наконец выдаю я то, о чём думала всю дорогу.

— Нет, — жёстко отвечает мужчина. — Хочешь подумать — думай. Я не приеду. Но я не оставлю тебя в покое.

— Да пошёл ты, — сбрасываю и отключаю телефон.

Людмила Павловна видя моё состояние пускает без слов. Делает мне чай, даёт успокоительное и я, плача в подушки, засыпаю, успев предупредить, чтобы женщина не пускала его.

Вся ночь проходит в беспокойных снах, и я списываю это на постоянное нервное напряжение. Утром Людмила Павловна слушает мой истерический рассказ, снова делает чай и успокаивает.

— Девочка моя, я не знаю, что тебе сказать. Это больная любовь. Ненормальная. Нужно это искоренять, конечно.

— Да как? Он каждый раз мне обещает, но ничего не меняется. Ладно я, люди же страдают.

— Да, как можно было приревновать тебя к этому шалопаю Леончику, — эмоционально выдаёт. И с этой фразы мне становится дико смешно. Вместе с Людмилой Павловной мы смеёмся во всё горло, но это просто очередная истерика, после которой я плачу. Отменяю все дела на сегодня. И тренировку, и репетицию, и учёбу. Смотрим дурацкие российские сериалы, готовим пирог, пьём чай сто раз за день и много смеёмся. Узнаю у Леона о его самочувствии. Выглянув в окно, вижу машину Словецкого и вздрагиваю. Решаю включить телефон, чтобы знать, что у него на уме. Как только он включается, Марк звонит. Поколебавшись пару секунд, всё же беру.

— Да.

— Даночка, — тихо, спокойно и в какой-то мере безжизненно произносит Словецкий. — Долго прятаться будешь?

— Я не прячусь, — смахнув слёзы, приземляюсь на кровать.

— Никуда сегодня не поехала.

— У меня нет на это ресурса.

— Поговорим?

— Я вчера всё сказала.

— Не принимается. Я же сказал, что не отпущу тебя, — сегодня его тон спокоен.

— Насильно будешь держать?

— Да.

Я снова начинаю плакать. Чего другого я ожидала от него?

— Даже если мне от этого плохо?

— Тебе не будет плохо.

Марк говорил так спокойно, словно тоже был под успокоительными.

— Спокойной ночи, Марк.

Снова отключаю телефон, обещая себе, что завтра точно буду в строю.

Проснувшись как обычно рано, я собираюсь на учёбу. Сегодня у Людмилы Павловны тоже были занятия, поэтому мы выезжаем вместе. Машины Словецкого, к счастью, нет. Постоянно дёргаюсь в страхе, что он вот-вот заявится и утащит меня, но учёба проходит спокойно. Сегодня были занятия в детском доме и, к моему счастью, сюда он тоже не приехал. Далее по плану было выступление в клубе. Приезжаю вся разбитая внутри, но сияющая снаружи. Сегодня из-за перенесённых занятий я приехала поздно, и не репетировала. Макс, видимо, был немного в курсе, поэтому спрашивает:

— Ты точно сможешь?

— Да.

— Может они без тебя?

— Макс, отстань.

— А если что-то случится?

— Если ты не оставишь меня в покое, то что-то точно случится, — злобно бурчу я.

Номер проходит неплохо, но играть сексуальную кошечку, когда внутри так погано — очень тяжело. После номера сразу еду домой, уже заметно расслабившись, но зря. Когда заезжаю во двор, вижу одну из машин Марка, следующую за мной. Что ж, не буду же я вечность бегать. Выхожу, а вместе со мной и Марк, спешащий ко мне. Останавливается напротив, изучая серьёзным взглядом. Его лицо не выражает ровным счётом ничего.

— Поговорим, — не спрашивает, а утверждает.

— Не, себе оставь, — решаю хотя бы кровь попить. — Разговоры свои.

Разворачиваюсь и направляюсь в сторону подъезда, но Словецкий хватает меня на руки и тащит в машину.

— Отпусти! Отпусти меня, Марк! Это не смешно, мне завтра на работу, я устала.

— Можешь поспать, пока едем, — он залазит вместе со мной на заднее сидение, а водитель выезжает со двора.

— Марк, отпусти меня, это не смешно, — вырываюсь я, но он держит меня мёртвой хваткой, а у меня на глаза опять проступают слёзы.

Я не вырываюсь, не говорю, кажется, даже не дышу.

Когда останавливаемся у его квартиры, я продолжаю сидеть с амебным видом, и Марк сам тащит меня в дом. В квартире стоит огромное количество красивых цветов. Словецкий стягивает с меня обувь и куртку, ведёт в гостиную.

Я падаю на диван, а он садится напротив на корточки. Берёт мои ладони в свои руки, начиная целовать. Я продолжаю смотреть перед собой, наблюдая расплывающуюся картинку стены. Словецкий садится на колени, а голову кладёт на мои ноги.

— Прости, — глухо и надломленно просит он. — Прости меня.

Я упорно продолжаю молчать, не касаясь его. Марк тоже спокоен. Просто тихо лежит на моих коленях. У меня чешутся руки, чтобы погладить его и сказать, что всё хорошо, но я устала от ходьбы по кругу.

— Я просто очень сильно люблю тебя.

Но и на это я молчу.

— Скажи хоть что-то, — с каким-то надрывом просит Марк.

— Я всё тебе сказала вчера. Больше ничего не будет.

— Я не отпущу тебя, — он говорит так, словно я какая-то болезнь, с которой он смирился.

— Тогда не жди от меня ничего. Я буду такой. Такой, какой ты меня считаешь. Безвольной куклой.

— Я тебя такой не считаю.

— Хорошо.

— Дана! — кажется, эмоции у Марка просыпаются.

— Что, Марк? — голосом безжизненного робота говорю.

— Дана, прекрати этот цирк! Что ты хочешь, чтобы я сделал?

— Отпустил меня.

— НЕТ!

— Больше ничего не хочу тогда.

— Можешь играть в эту игру, пока не надоест, я тебя не отпущу.

— Хорошо.

Словецкий отходит от меня, а я, немного посидев, иду в душ, а затем молча ложусь спать. Сквозь сон чувствую, как он гладит меня по лицу и волосам, но спать я хочу больше, поэтому никак не реагирую.

С утра меня ждёт завтрак и кофе, но я демонстративно наливаю себе зелёный чай, на что Словецкий усмехается.

— Какие планы на сегодня?

— Тренировка, работа.

— Я отвезу тебя.

— Как скажешь, — пожимаю плечами.

Марка всё же отталкивает моё поведение, и он меня не трогает. По пути на тренировку мне звонит Людмила Павловна.

— Да, моя дорогая, — улыбаюсь я. Вот кому я всегда рада.

— Здравствуй, моя девочка. Как дела?

— Нормально, вчера провела тренировку у деток. Ни разу не пожалела, что мы начали это. Спасибо вам за помощь ещё раз.

Всю дорогу болтаем с ней о работе и учёбе, но как только я кладу трубку, снова включаю режим амёбы.

— Может быть, где-то пообедаем?

— Как хочешь.

Я вижу, как он злится, но ничего не делает.

Всю тренировку не обращаю на него внимания. После неё мы всё же едем домой, видимо, у Марка по какой-то причине пропал аппетит. Вместе с нами приезжает и доставка еды. Словецкий зовёт меня, но аппетита нет. Я ограничиваюсь чаем. Когда я решаю пойти заняться учёбой, Марк резко, но бережно дёргает меня, на себя, приникая к губам. Я не вырываюсь и не отвечаю. Словецкий всячески пытается меня распалить, но я держусь, вспоминая всю ту боль, что сидела во мне в последнее время. Наконец, поняв, что секс с бревном — это не интересно, он отходит от меня.

— Сколько можно? Что ты хочешь?

— Ничего, — пожав плечами, я ухожу наверх.

Вечером начинаю сборы, делаю красивый макияж и одеваюсь просто, но красиво. Чтобы он видел, но не думал, что я специально.

Во время выступления особенно стараюсь, видя, как он смотрит на меня. Как горят глаза. Как напрягаются руки. Но я всё с тем же видом продолжаю его игнорировать. По пути домой мне звонит Леон.

— Да.

— Привет. Ну как дела?

— Нормально, ты как? Рёбра как?

— Болят, но жить можно.

— Тебе нужна какая-то помощь? — обеспокоено спрашиваю у друга.

— Да вообще-то. Репетицию провести.

— Конечно. Когда?

— Завтра, в десять утра.