— Надо собираться, Марк, — желание вести светские беседы напрочь отпало.
— Ты обижаешься? — заглядывает в лицо, садясь на кровати.
— Нет, просто настроения нет.
Одеваюсь я просто, и макияж тоже делаю не вычурный. Марк следит за мной взглядом, но не трогает. Вечер проходит спокойно, но я хочу домой, как можно быстрее. Было бы здорово остаться одной, но Словецкий итак днём улетает, поэтому гнать его сейчас было бы некрасиво. Мы с Марком проводим ночь у него, а с утра я провожаю его.
— Пообещай, что будешь скучать, — улыбаюсь, стоя на цыпочках и целуя коротко в губы.
— Я уже, малышка. Раньше любил командировки — смена обстановки и окружения. Сейчас же терпеть их не могу.
— Время пролетит быстро, ты же знаешь.
— Знаю, — крепко целует, а потом я провожаю его взглядом.
9
Неделя летит с бешеной скоростью. Учёба сменяется работой, детским домом, а затем снова учёбой и тренировками. Домой заезжаю только поспать. На самом деле, я даже благодарна Марку, что он оставил водителя, потому что между пунктами я хотя бы отдыхаю, развалившись на заднем сидении.
— Чем занимаешься? — спрашивает Словецкий, когда мы созваниваемся.
— Марк, ты же знаешь.
— Нет, я же сказал, что не буду отчёт требовать.
— Вот появилось время свободное, еду к Людмиле Павловне, — не особо верю, что Марк не в курсе. — Чай попьем, посекретничаем. Посмотрю, вдруг ей помощь нужна.
— Ты моя добрая душа, всем бы помогла. Отдыхать не пробовала сама? Дан, я, правда, беспокоюсь.
— Родной, мне двадцать лет. Это нормальный ритм.
— Сейчас — да. Лишь бы со временем не выгорела.
— О нет, рядом со мной такой пожар, — отшучиваюсь. — Не даст потухнуть.
— Ладно, — смеётся Словецкий. — Не заводи. Мне ещё работать, а одного сладкого голоска уже достаточно.
— Обнимаю и целую.
— И я тебя.
Водитель останавливается у нужного дома, и я забираю пакет со всякими вкусностями и дорогим чаем, который, я знала, любила Людмила Павловна.
— Здравствуйте, — улыбаюсь преподавательнице.
— Даночка, здравствуй, рада тебя видеть в неформальной обстановке, проходи.
Вхожу в большую трёхкомнатную квартиру, и у меня возникает ощущение, что время отмотало лет на тридцать назад.
— Ты не обращай внимания на квартиру. Она не видела ремонта с момента покупки, — оправдывается Людмила Павловна. — А марафет наводить мне некогда.
— А я вам в этом помогу! Ставьте чайник, я купила ваш любимый чай, десертов набрала.
— Ну что ты, деточка, брось. Тараканы не бегают, уже спасибо.
Да, конечно, ей было не до уборок. Почти всё время она проводила в университете, да частных школах. Не из-за денег, нет. Ей просто хотелось передать всё своё мастерство, передать и научить.
— Отказы не принимаются! — радостно сообщаю я.
Кухня, спальня, ванна с туалетом — всё старой проектировки, со старым дизайном.
— Ну, рассказывай, что тебя мучает, — по-доброму говорит преподавательница. — Я всё вижу. Дела амурные не отпускают?
— Неа, — отрицательно качаю головой.
— Ну что не так то? Ты его не любишь? Он тебя?
— Я, кажется, люблю его. И он, вроде, тоже меня. Но мы такие разные, — почти шёпотом говорю, словно где-то здесь под столом спрятался Словецкий и вот-вот выпрыгнет.
— Это нормально. Противоположности притягиваются, — пожимает плечами женщина. — Вот представь. Вот была бы ты со своим Леоном, вышло бы что-то путное? Вряд ли, вы оба творческие, стихийные, воздушные. Раз ты говоришь, разные, мужчина, выходит, серьёзный?
— Очень, — отпиваю чай, вспоминая важный вид Словецкого. — Мы во всём разные. И возрастом, и социальным статусом.
— И что? Для счастья, моя девочка, как и для творчества, нет преград. Есть лишь отговорки, вот о них ты сейчас и говоришь. Да и потом, когда мужчина любит, ему вообще без разницы и на статус, и на возраст, и на всё.
— Ему и плевать, — улыбаюсь я.
— Что тогда не так?
— Он очень ревнует меня. Не доверяет.
— Вот как, — женщина удивляется. — Доверие со временем придёт, моя девочка. Если он старше, то, возможно, его предавали. Порой после предательства очень сложно снова научиться доверять. Не всем дано быть такими сильными, как ты Даночка, чтобы после всех событий продолжать смотреть на мир с широко распахнутыми глазами и так жадно жить.
Наворачиваются непрошенные слёзы. Как же она была права.
— Ну перестань, будет тебе. Говорю, что вижу. Чем старше мы, тем более недовольными становимся. Забываем радоваться мелочам, смеяться и помогать, просто творить добрые дела. Уверена, он нашёл в тебе всё это, потому что в нём самом кто-то убил это.
Да, возможно. Марк не хотел говорить о прошлых отношениях, резко прерывая разговор.
— А вы?
— А что я? Я была молода и глупа в своё время. И некому было подсказать. А сейчас мне его не найти, даже чтобы поговорить просто и попросить прощения.
— А как его звали?
— Фёдор. Новин Федечка, — с теплотой говорит Людмила Павловна, погружаясь с улыбкой в воспоминания.
Людмила Павловна рассказывает о нём, потом мы ещё болтаем об учёбе, о предстоящем конкурсе, а затем я наставиваю на уборке. Три часа проходят в мойке полов, всех поверхностей от пыли, сборе мусора, но когда время показывает девять вечера и я выезжаю от преподавательницы, мне всё же звонит Марк.
— Привет, принцесса. Как у тебя дела?
— Привет. Стало лучше, — улыбаюсь, как дурочка от одного голоса. — Домой сейчас еду.
— А ты где? — резко произносит.
— У Людмилы Павловны, я же говорила. Просто пока поболтали, пока марафет навели. У тебя как?
— Неплохо, но очень соскучился по тебе. Руки чешутся тебя обнять.
— Я тоже скучаю, Марк.
— Тебе некогда в этой суете, — смеётся Марк. Почему-то он постоянно считал, что мои чувства слабее. Хотя это было не так, просто я не всегда их показывала.
— Ну почему? Например, когда я кручусь у шеста, сразу вспоминаю о тебе. Как ты следишь за мной взглядом, а потом твои руки.
— Дана, — сдавленно шипит.
— Что? — самым невинным голосом на свете спрашиваю. — Зато теперь я точно у тебя в голове.
— Ты там живёшь, малышка. Можешь не сомневаться.
— Спокойной ночи, Марк.
— Спокойной, — он говорит так, словно что-то ещё хочет сорваться с его языка, но он это настойчиво держит.
Вторая половина недели проходит в таком же режиме. Пятница и суббота в клубе без пристального взгляда Словецкого проходит пресно. Мой вечный позитив сменяется раздражительностью, которую мне сложно контролировать, ведь раньше такого не было.
— Макс, а кто у Марка был до меня?
— Ты о чём?
— О серьёзном. Не тех, с кем он просто спал. Были же у него отношения до меня.
— Были. Он тогда только начинал раскрываться, весь в работе утопал. Почему ты не спросишь у него?
— Я спрашивала. Он молчит.
Волков взвешивает все "за" и "против".
— Тебя что-то конкретное интересует?
— Да. Ревность его.
Макс тяжело вздыхает.
— Он был женат, Дана. И жена ему изменяла.
Мои глаза летят в стратосферу. Как такому, как Словецкий можно вообще изменять? Даже если не брать в расчёт глубокие чувства, его внешние данные были более, чем великолепны.
— Да, — усмехается Макс. — И такое бывает. Он раньше таким не был. Ты сильно зацепила его, Дана. Я думаю, что он подсознательно боится повторения ситуации.
— Для меня измена — это подло и низко в любой вселенной.
— Ты же понимаешь, что нужно время и терпение, чтобы он это понял? Все мы перестаём верить, когда обжигаемся. Давай только этот разговор между нами?
— Конечно, о чём речь. Так даже лучше.
Да, дела. Ну теперь мне хотя бы понятна природа этой чёртовой ревности. И реагировать проще.
Занятия в детском доме проходят достаточно легко. Я больше переживала, что детки начнут показывать характер. Они настолько влились в процесс, что те, кто изначально негативно отзывался об обучении, периодически заглядывали к нам. В субботу ребята из группы предложили собраться. У нас вообще у всех были хорошие отношения. Я согласилась, несмотря на усталость. Может это хоть как-то позволит развеяться и перестать психовать по поводу и без.
