– Вопрос интересный, конечно, ваше величество. Я прошу меня простить, но часть беседы вашей я без всякого умысла подслушал, и мнение господ-адмиралов уразумел. Со своей стороны считаю, что резоны, высказанные уважаемым министерским начальством, равно как и его высочеством, да и Николаем Николаевичем тоже, весьма серьезны…

При этих словах Григоровича Дубасов и Бирилев одновременно, почти в унисон удовлетворенно кивнули. Сурово-сосредоточенное выражение лиц делало их удивительно похожими.

«Два брата, близнецы-бюрократы. М-да-с… Этот тандемчик нам всю малину может испортить. Да и впредь кровушки попьет. Вот она, русская рутина в лицах. Хотя винить-то их не за что. Главного не знают. Но вот Константиныч… От него-то подляны я совсем не ждал. Неужели перевертыш? Выходит, я один тут против пятерых. Не наш расклад, – усмехнулся Петрович своим невеселым мыслям. – Затопчут ведь».

Между тем Григорович, секунд пять помолчав, видимо, собираясь с мыслями, слегка откинулся на спинку стула и, глядя куда-то поверх голов сидящих напротив него Руднева и Нилова, неожиданно выдал:

– Но прошу меня извинить, господа, мнение мое по данному вопросу однозначно: я полностью поддерживаю логику Всеволода Федоровича. И под каждым словом в этой его записке подписаться готов.

«Гоголь. “Ревизор”. Немая сцена!.. Константиныч, прости засранца. Ты – красава! Долби этих замшелых ретроградов!!! Я не я буду, но если все выгорит, как задумал, быть тебе в дубасовском кресле!» – Петрович понимал, что физиономия у него расплылась в довольной ухмылке и при этом еще и светилась, как стоваттная лампа, но ничего не мог с собой поделать. Или не хотел.

– Причем, ваше величество, ваше высочество, господа, – продолжил Григорович, – особо прошу учесть, что, за исключением двух взятых у неприятеля крейсеров, почти все остальные суда, о которых здесь идет речь, в сражении у Шантунгского мыса были под моим командованием. Мне же довелось их к этому бою в составе эскадры и готовить. Поэтому, я надеюсь, вы со мной согласитесь, государь, что кому как не мне иметь на их счет объективное суждение?

– Конечно, Иван Константинович. Мы все понимаем. Слушаем вас.

– Извольте. Преимущество японцев в скорости их линейных судов над моими в три и более узла в тактическом плане оказало решающее значение в том смысле, что я с моей эскадрой был выключен из боя практически на все время главных событий сражения. А то, что в его конце нам выпала честь завершить окружение противника, так это счастливая случайность, ставшая возможной исключительно небесному покровительству.

Фактически Всеволод Федорович уходил со своими изрядно побитыми большими крейсерами от броненосцев Того не мне навстречу, а тому по румбу, на который успел лечь к моменту, как они на него бросились. Недобор скорости на кораблях типа «Полтавы» и на «Сисое Великом» прямо определен их устаревшей конструкцией. Его ни новыми котлами, ни новыми машинами серьезно не уменьшить. В этом плане они ближе к «Петру Великому», чем к «Ретвизану», например. Тут дело больше в обводах подводной части. Вот для «Трех святителей» или «Потемкина» – тут стоит об новых котлах подумать. Машины вполне могут и больше десяти с половиной тысяч сил выдать. Для них шестнадцать узлов явно маловато.

Что же по части бронирования, то голые нос и корма моих судов себя показали во всей красе. «Севастополь» мы потеряли. А будь дело не у берега, и «Сисой» бы затонул. Получается, чтобы хоть как-то приблизить эти корабли к уровню «Бородина», который, как мы знаем, уже заведомо нового «Дредноута» слабее в два с лишним раза минимум по коэффициентам, одной котломашинной установкой не обойтись. Их еще перебронировать надобно. Как хотите, господа, но, по-моему, проще и экономнее новые корабли для линии строить. Не менее чем с восемью крупными орудиями в залпе.

Теперь про тип «Пересвет». У этих броненосцев-крейсеров есть одно крайне яркое преимущество и достоинство на фоне остальных наших, да и не только наших, линейных судов. Это – красота. Знаю, что у его высочества генерал-адмирала они на высоком счету, проект их с его подачи и создан. Но ошибаться ведь и великие люди могут. Броненосцы-крейсеры наши что для боя, что для похода – это корабли, устаревшие еще в прошлом веке. Это никудышные броненосцы и никудышные большие крейсера. В линию их ставить с таким вооружением и бронированием себе дороже. Не будь рядом Вэй-Хая, два бы потонули. Вместе с «Сисоем». На моих глазах «Победа» от броненосцев Того пару двенадцатидюймовых залпов схватила – и отвоевалась. А уж в дальнее рейдерство отправить этих «углепожирателей» – полное безрассудство. Каждому по два-три угольщика с собой надо водить будет. Да и в шторм их валяет – смотреть страшно, сердце кровью обливается…

– Вредно тебе, дорогой Иван Константинович, в койке-то долго валяться, – попытался шуткой перебить поток сознания Григоровича Дубасов. Но не тут-то было.

– Я ведь не один валялся. У меня компания хорошая подобралась. Мы с Небогатовым на соседних койках свои кресты несли. Вылеживали, вернее. Так что обдумать все время было. Николай Иванович, дай Бог здоровья, на случай такого вот обмена мнениями просил передать относительно записки Руднева, что, как и я, все его предложения поддерживает.

– Ну, младший флагман же, как иначе… – подал голос Ломен.

– Да. И в Шантунг повел он именно «Пересветов». И на собственных ребрах, что никак не срастаются до сих пор, это удовольствие прочувствовал отменно-с.

Если позволите, господа, закончу: раз есть шанс за эти корабли выручить серьезные деньги, даже если латиноамериканцам ради этого придется и оба их корабля продать, «Хиггинса» с «Эсмеральдой», и взяток на полброненосца примерно выдать, – ради Бога! А средства от этой сделки в первую очередь на развитие верфей и заводов направить. С тем, что у нас есть, новых линкоров под стать английским нам не построить.

После эмоциональной концовки выступления Григоровича все взоры собравшихся обратились к государю. Если спорящие стороны остаются при своих, то кому, как не императору выступить высшим арбитром в таком случае? Дело-то не шуточное.

Года полтора-два назад быстрого решения от него можно было не ждать. Николай предпочитал поволынить серьезные вопросы, не спеша обсудить их с заинтересованными лицами по одному, и порой окончательное решение зависело от того факта, с кем именно он поговорит последним. Но с некоторых пор он перестал тянуть с принятием решений. Кто-то связывал это с появлением при дворе доктора Банщикова, кто-то списывал все на переживания военного времени или рождение долгожданного наследника…

– Ну что же. Пожалуй, переходим к десерту. Сегодня нам пообещали великолепный штрудель с крымским синапом… Ваше предложение принимается, Всеволод Федорович. Попробуем продать их Чили и Аргентине. Прошу понять меня правильно, господа: в столь серьезном вопросе мы обязаны доверять опыту адмиралов действующего флота. Тем, чьи фуражки пахнут порохом этой войны.

Великий Сибирский путь, паромо-ледокол «Байкал». Март – апрель 1905 года

– Итак, мой дорогой Август, впереди нас ожидает нечто очень интересное. А именно – великий Байкал и переправа через него на железнодорожном паромо-ледоколе. Лично мне чрезвычайно интересно взглянуть на это британское детище «трепетной дружбы» турецкоподданного грека и российского финансового гения. – Альфред фон Тирпиц тонко улыбнулся, хотя глаза его и продолжали излучать некую холодную озабоченность.

– Вы имеете в виду господ Захарофа и фон Витте, мой адмирал?

– Естественно. Кстати, это первый случай, когда Захароф выступил посредником при работе с верфью Армстронга, причем при заказе не военных судов. Но полагаю, что при заключении контракта расчетливый Сергей Юльевич не обделил ни англичан, ни грека, ни себя, естественно. Что из этого получилось, скоро увидим. Русские, во всяком случае, этим пароходом весьма довольны. Меня же, грешного, пока больше радует то, что из этой ухватистой парочки сегодня при делах остается всего один деятель.