С точки зрения кастовой морали морского офицерства, как нашего, так и германского, форменный позор. Страшнее которого был бы разве что проигрыш битвы у Шантунга. Причем позор не только ему одному, но и, по восходящей, всему российскому флоту и самому государю императору, поскольку все это происходило в его присутствии. Пусть не в прямом, но сути дела это не меняло.

На сем удручающем фоне пальба из окна вагона по воронам, сорокам, сойкам и какому-то несчастному подвернувшемуся четвероногому у входных стрелок рязанской станции – сущая безделица. Слава богу, что из двуногих, случайно или по службе оказавшихся в зоне тестов подаренного Петровичу «люгера», никто не пострадал. Чудом… А здоровый фингал под глазом у немецкого вице-адмирала объяснялся случайным толчком вагона и некстати распахнувшейся тамбурной дверью.

Допустим даже, что так… Но то, что царь все это безобразие лицезрел, что он самолично убедился в полной невменяемости тела с адмиральскими эполетами на заблеванной тужурке и после, опять же самолично, распорядился погрузить это в великокняжеский вагон с разрешением находиться при этом его бессменному бравому ординарцу…

Господи! Какой ужас… Альтер-эго, похоже, было право: впору стреляться.

Однако завершить бесхитростный рассказ о подробностях постигшей Петровича катастрофы, равно как и о ликвидации последствий учиненного его любимым адмиралом беспредела, верный Тихон не успел. В дверь негромко, но настойчиво постучали.

– Тут к вашему высокопревосходительству господа…

– Господа-товарищи. Тихон, не суетись, дай пройти!

– Заходите, заходите… С черной меткой прислали или как? – Петрович по голосам за дверью уже понял, что это кто-то из его банды: Хлодовский и Щеглов – точно, но явно не только они одни. – Тиша, дай нам поговорить, посмотри там…

– Слушаюсь! – Ординарец, козырнув, резво выкатился в коридор, а вместо него возле одра поверженного адмирала материализовался почти весь его штаб в полном составе, плюс капраз Рейн для полноты букета.

– Ну что, орлы?.. И как мне теперь вам и всему флоту в глаза-то смотреть? После такой международной конфузии? – попытался было бодриться Петрович. Но выходило «не айс». Однако неподдельное удивление напополам с восхищением, светившиеся на окружавших его усатых физиономиях, давали некоторый повод для сдержанного оптимизма. – Что же мне теперь делать-то? В отставку рапорт накатать, а потом пулю в лоб пустить? Или сразу, без рапорта, честнее будет? Что посоветуете, молодежь?

– Это вы о чем таком сейчас, Всеволод Федорович? – вытаращил изумленные глаза возбужденный больше остальных Беренс.

– Дык ясно же, о чем. Побил меня этот коварный тевтон. Позорище!.. Он-то на ногах, а меня, грешного, аки куль какой с дерьмецом по перрону таскали. Да еще при самом государе. Хоть сквозь землю со стыда провалиться… Натворил делов! Страх Божий…

– Господи! Да полно вам ерунду-то всякую говорить. Ну, подумаешь: посмеялись все и завтра все забудут. После такой нервотрепки, что вам на долю за этот год выпала, не так люди по первости чудят, Всеволод Федорович. А вот кто кого побил, так тут еще бабушка надвое сказывала. У их высокопревосходительства кайзеровского генерал-адъютанта бланш-то на загляденье. Будто сам Репин рисовал! – отчеканил безапелляционно Щеглов. – Так что вам себя винить грешно-с. Хоть и не без потерь, но виктория в сем славном деле наша! Адмиралу нашему гип-гип…

– Ура! Ура! Урр-р-а-а-а!!! – полушепотом восторженно взвыло в ответ собрание в полном составе.

– Ах вы, бесенята… Я, понимаешь, старый дурак, союзника нашего действием унизил, секундантов жду, стало быть, а вы, значит, радуетесь?

– Да, полноте вам, Всеволод Федорович, – вступил в диалог Рейн. – Не берите в голову. Вице-адмирал Тирпиц самолично помогал вас перенести. И не то что обиды не держит, а, как мы слышали, единственно себя целиком и полностью во всем произошедшем винит. О чем он прилюдно обоим императорам и докладывал.

– Фу-у… Хоть малый камушек с души упал. Стало быть, реально умница наш Альфред… – Петрович едва успел проглотить готовившееся сорваться с языка восклицание: «Мужик!..» Все-таки не для этого времени словцо со смыслом. Тут пока все мужики за сохой ходят.

– Кстати, оба наших государя также с пониманием к переполоху отнеслись. И если бы не эта досадность с кайзером…

– Что?.. Что еще случилось?..

– А вы не слышали разве? Что мы во Владик уже без него едем? – изумился Гревениц.

– И этого… тоже я? – Петрович мысленно начал готовиться к трибуналу…

Когда молодежь отсмеялась, душевные терзания Петровича самым беспардонным образом прервал Хлодовский:

– Вы самого интересного не знаете. Думаете, что разговоры путешествующего общества крутятся лишь вокруг пикантных подробностей ваших с герром Тирпицем посиделок? А тут, между прочим, камуфлетец похлеще вашего шандарахнул. На головах все стояли… Но попросим-ка мы, господа-товарищи, нашего дражайшего барона доложить кратенько товарищу адмиралу обо всех свежих дорожных новостях, уповая на известное его красноречие и примерную точность в деталях…

– Кх-м… Да уж… Красноречие барона Гревеница нам хорошо известно, особенно после того его памятного всем тоста про русский и германский флаги над Портсмутом и Гибралтаром, которому сам кайзер аплодировал стоя, – улыбнулся Руднев, вспомнив дружеские посиделки наших и немецких офицеров под Тверью, когда к ним в вагон на шумок-огонек ненароком заглянули два императора. – Ну-с, излагайте, любезный Владимир Евгеньевич, что тут такого замечательного у вас без моего участия приключилось.

– Слушаюсь! Благодарю за доверие! – В глазах любимого главарта Руднева плясали задорные чертики, явно подогретые бокалом-другим шампанского. – И во первых строках я пренепременно-с должен отметить, что незабываемое то утро дня рождения многоуважаемого вице-адмирала Тирпица на сюрпризы задалось. Началось все с чрезвычайно раннего подъема благодаря стрельбе из окна салона статс-секретаря в шестом вагоне германского поезда. И хотя из первого акта сего действа нам досталось пронаблюдать лишь за одной, не лишенной, однако, накала некоторого драматизма, финальной сценой на привокзальной платформе…

– Кто-то кого-то норовит обидеть? Таки поиздеваться над немощным пришли?

– Всеволод Федорович, простите Христа ради! Было велено коротенько. Поскольку, ежели бы я со всеми подробностями, то… Уй! – Получив в бок локтем от Рейна, Гревениц театрально подпрыгнул под общее хихиканье окружающих. – Дерзни я лишь попробовать словесно передать эмоции на физиономиях наших германских друзей, оценивших мощь и ювелирную точность работы русской корабельной артиллерии главного калибра… – Тут ржали уже все, включая Руднева… – То пришлось бы мне одалживать таланта у самого Вильяма Шекспира, – завершил свой вступительный пассаж Гревениц.

– Наш пиит гильзы и снаряда явно в ударе сегодня. Ладно. Прощаю… А наши что? На непотребство сие глядючи…

– Ну, пока до большинства доходило, что тут к чему, а у душки барона Фредерикса усы от бровей опускались к горизонту, адмирал Дубасов нашелся и все напряжение немой сцены разрядил. Коротко и емко: «Погибаю, но не сдаюсь. Это по-русски!» Тирпиц, надо отдать должное, подачу принял и виртуозно перевел дело в шутку, так что через минуту хохотали все, включая обоих императоров. Да тут еще Чибисов ваш жару поддал. Не понял что к чему и кинулся вас спасать от немцев. Насилу удержали, чтоб глупостей не наделал. По фамилии – птаха мелкая, а бугай он тот еще.

В итоге государь повелел препроводить вас в великокняжеский вагон, но когда уже собирались ехать, неприятность с кайзером приключилась. Ухо прострелило. Причем так сильно, что к нему сразу все доктора сбежались, включая нашего Банщикова. Думали, рядили, и в конце концов немцы заявили, что их императору с расстроенным здоровьем лучше долгого вояжа не предпринимать. Он побрыкался, но, думаю, больше для вида. Похоже, боль терпел изрядную. В итоге с дочерью, генералами и большей частью свиты через Питер отбыл восвояси. Однако принц Генрих, два сына Вильгельма – наследник и Адальберт, – адмиралы Тирпиц, Бюшель и с ними еще человек двадцать германцев едут с нами. А потом, как и планировалось, в Циндао. Кстати, среди них есть дамы, из которых две – сёстры Крупп.