– Света? – её голос едва ли можно было узнать. Обычно спокойная, робкая, немного писклявая подруга сейчас вопила, как обезумевшая.

– Из-за тебя у меня ничего не осталось! – она сжимала руки на моей шее. Толпа была так увлечена пожаром, что на нас никто не обращал внимания. Всем было все равно… А моя подруга, ударив меня под колени, повалила в снег. – Ломается она… Ей чёрную икру на блюдечке приносят, а она нос воротит! Ты знаешь, как умер мой папа? Долго…Медленно. Мучительно… У меня на руках! У нас не было денег на лечение, на хоспис! Этот дом, пропахший его смертью, был единственным, что мне досталось! Осталось от семьи! Но ты и его спалила! Будь проклят день, когда я впустила тебя на порог. Убирайся, Арина! Убирайся! Только знай, что Ястреб тебя всё равно заберет, а теперь думай, сколько душ ты согласна погубить, барахтаясь в борьбе со стихией, что сильнее тебя? Сколько?

Рыдания мои превратились в истерику. Воспоминания об умирающей от рака мамы стали такими яркими, жгучими, будто вчера я видела её, больную, ослабленную. И дело не в том, на каких простынях умирать. У отца были деньги, но порой жизнь делает такой вираж, что богатые и бедные становятся равными в своих бедах. Нельзя откупиться от судьбы деньгами. Нельзя… Она тебя настигнет и в бараке, и в шикарной сталинке с видом на центральный проспект. Вот где нет тех, кто всегда кого-то главнее. И Света этого не понимала. Мы столько лет дружили, она оплакивала со мной маму, а сама копила злость… Виня меня во всем, что произошло в её жизни плохого.

Света сидела на мне, сжимала глотку и со всей силы била головой о землю. Я рыдала, выворачивалась, смотрела на горящий дом. Её слова лупили меня по живому. Я была растеряна, раздавлена, убита. И вдруг в этом хаосе зазвучал хриплый голос Ястреба. Его слова оставляли ожоги. Смотрела в лицо своей подруги и поверить не могла, что это всё может быть правдой.

«Грязнее всего оказываются те люди, что искренне пытались тебе помочь. Все хотят хорошо жить, вкусно есть и носить дорогое тряпьё, а особенно этого хотят те, кто этого никогда не имел».

– Ты… Ты… – ахнула я. – Ты с ним заодно! Эти шмотки, – я подцепила рукав её пуховика, которым недавно хвасталась Света, вернувшись из универа.

Говорила про стипендию, про премию и идиотскую скидку в семьдесят процентов за брак. Этот забитый деликатесами холодильник, новенький телефон, планшет. Она даже не пыталась скрываться, врать и прятать. А я верила! А я ей верила, пока она питалась с его руки…

– Да! И снова бы поступила так же. Я не росла на перине, у меня не было всего, что только в голову взбредет, и когда ты устроила тут целую драму, я даже посмеялась. Ты – дура… Да любая бы уже давно ублажала его, лишь бы не оказаться с голой задницей на морозе. Но Арина из себя чистую невинность строит, о морали говорит, о совести. Так где твоя совесть теперь? Ну? Тебе стыдно? Ты – тварь, набивающая себе цену. Я тебя сразу раскусила, Куликова. Сразу… И Ястребу твоему так и сказала, что стоит сильнее надавить, и ты сама к нему приползёшь! Ещё умолять станешь, чтобы пригрел, приголубил.

– Вы что! Ой, дуры девки, – таксист оттолкнул взбесившуюся Светку в сугроб, схватил меня за шкирку и потащил в машину. – Ишь, че удумали!

– У всех есть цена, Куликова! У всех!

– Только ты продаешься за бутерброды, – я рыдала, как ненормальная. Мне было так больно… Так жалко…. Я словно часть души потеряла! – Света, как же так? Как?

– И ты продашься, когда свернут твою шею лебединую. Послушай совета, не сопротивляйся, всё уже решено…

Глава 11

– Дуры-девки… Дуры! – шептал старик, усаживая меня в такси обратно. Он даже скинул снег с капюшона, отряхнул ботинки, а когда сел за руль, добавил температуру на печке, чтобы согреть. Меня колошматило от холода, зуб на зуб не попадал. Дрожала и сдерживала рыдания. – Куда тебя отвезти?

– Я не знаю…

Слёзы душили меня, убивали, забирали всю силу. Я словно в стену бетонную упёрлась. Смотрела на объятое пламенем здание и тонкую фигурку той, кого считала подругой, а внутри пусто было. Боль сжимала сердце, туманила разум, но даже через эту муть я ощущала предательство. Света… Она была для меня зазеркальем, миром, в котором не правят деньги. Миром, где господствуют любовь и твердое плечо семьи.

А что оказалось? Я все это придумала? При малейшей возможности моя лучшая подруга связалась с тем, кто хочет купить моё тело, мою душу! И по её глазам было видно, что угрызениями совести она не страдает.

Я снова пришла к тому, от чего ушла, вот только сейчас у меня не осталось ничего. Душа вдребезги, вещи и документы сгорели, а впереди – бесконечность неизвестности.

Руки машинально нырнули в карманы, а когда я нащупала твёрдую корочку, замерла. На моей ладони лежали паспорт, пачка денег и мой телефон. Я ничего не помнила, ничего не понимала. Ну ладно, паспорт и телефон могли остаться в пуховике, но откуда деньги? Провела пальцем по вспыхнувшему экрану телефона и взвыла в голос, вчитываясь в уведомление от незнакомого номера:

«Пока ты убеждена, что я зверь. Но тебе не кажется, что всё выглядит немного иначе? Порой в зверстве намного больше честности, чем в словах близких тебе людей».

– Ты учти, что я не могу всю ночь таскаться за тобой. Просто назови адрес, – вздохнул таксист.

– Вот, – протянула ему деньги, заглядывая в глаза, сама не понимая, для чего. Он же добрый? Все дедушки такие, ну не бросит же он меня здесь одну? – Пожалуйста, мне нужно время…

– Хорошо, – старик просто опешил от суммы, включил в салоне свет и стал просвечивать банкноты, но после четвертой успокоился, спрятал во внутренний карман и тронулся с места.

Листала телефонную книжку, набирая наобум тех, кто когда-то был своим. Часть бывших друзей заблаговременно заблокировали мой номер, часть скидывали вызов, в числе которых волей судьбы оказалась и родная сестра. Но мне уже было не больно.

Из головы никак не выходили слова Ястреба. Что он хотел сказать? Что не так уж и плох в своей откровенной подлости?

Бред!

Остался последний человек, которому можно было позвонить. Тут уж не до гордости и не до попытки отстоять свою жизнь, мне даже переночевать негде! Все мои хвалёные друзья, двоюродные сёстры… Они ВСЕ вычеркнули меня из своих благополучных жизней, как прокаженную.

А почему?

Потому что у отца ничего не осталось? Так на моём месте может оказаться каждая. Нет… Не может. Они с радостью прыгнут в постель мужика, на которого укажут отцы, и снова будут запивать икорку игристым, не мучась моралью и совестью.

Ткнула в номер отца и, затаив дыхание, стала слушать длинные гудки.

– Ариша! Дочь! Что-то случилось? – он орал в трубку, пытаясь перекричать голос диктора, объявляющего посадку в самолёт. – Я чувствовал, что-то произошло. Чувствовал!

– Пап… Ты где? – старалась не расплакаться, потому что услышать голос отца было совсем непросто. Горло сжимало спазмом, хотелось рыдать, хотелось спрятаться на его плече и просто поскулить, как заледеневшему щенку. – Мне некуда идти!

– Дочь, я вернусь в среду! Слышишь? В среду! Мне срочно нужно уехать, чтобы решить проблемы. У тебя есть деньги?

– Да…

– Езжай в гостиницу, пока меня нет. Я вернусь, и мы всё обязательно решим.

– Пап, я не пойду за него замуж! – взвыла я, выпуская страх, от которого уже было не спрятаться за бравадой. Он знает обо мне всё! Знает, где я, с кем я! И ощущение, что от него не спрятаться, просто убивало.

Быть может, он и сейчас следит за мной?

Я начала оборачиваться, всматриваться в снежную взвесь, но кроме нас на трассе никого не было. И вдруг страшно стало… Старик тоже засуетился, особенно после моих слов про замужество. Все чаще встречала его взгляд в зеркале заднего вида. И там читалось далеко не сочувствие.

– Арина, мы всё решим…

Отец что-то ещё пытался сказать, но связь оборвалась, и дозвониться во второй раз я не смогла.

– Мне нужно выйти, – прохрипела таксисту, указывая на пустую парковку возле торгового центра. – Я не могу дышать!