Поначалу казавшееся не столь и сильное ранение, намного серьезней оказалось. Внук ни в первый день, ни на следующий в себя так и не пришел. Только на третий Дарье как-то удалось его растормошить, потом еле успокоили внучку, так как Егор никого из них не узнал, посмотрел, как на чужих и снова сознание потерял.

Занавеска в очередной раз шевельнулась и в закуток просочилась Зина.

— Готово все?

Зина молча кивнула, расставляя на табурете горшки с отваром и куриным бульоном, которые они с Дарьей приготовили. Готовили вместе, а пришла она одна, так как после первого раза, как Егор очнулся, Дарья больше ни разу не приходила его будить. Очень уж ее страшит то, что он ее не узнал, гложет внучку вина, что это из-за нее все случилось. Зато во всех остальных случаях, когда приходилось просто рядом с ним посидеть, или обмывать его, тут она первая на очереди.

— Егор! Егорка, — чуть потрясла, скорее — погладила внука по плечу бабушка. — Егорка проснись, надо покушать. Егорка, — теперь уже погладив его по щекам, продолжила она его будить.

Долго внук не приходил в себя, но вот наконец он все же глубоко вздохнул и медленно-медленно, будто с огромным трудом, открыл глаза. Открыл и уже привычно не узнал никого, посмотрел мутным взором на нее, на Зину, снова на нее… в глазах мелькнул проблеск узнавания.

— Бабушка, — прохрипел он пересохшим горлом, попытавшись улыбнуться.

В этот момент у бабушки всегда сердце замирало: а вдруг очнувшись в очередной раз он ее не узнает? Узнавал, и ее сердце снова пускалась в счастливый галоп.

После первого его пробуждения, все остальные именно так и происходили, так что была надежда на благоприятный исход. Об этом она каждый день молилась, в том числе и той богине, кровавой, древней, которая его знаниями благословила и даром наделила, чтобы помогла.

— Покушать надо, Егорушка, — нежно погладила она его по щеке.

Он только глазами моргнул, что-либо сказать уже был не в состоянии, все свои силы отдавал на первое слово, видимо хоть так пытался ее, старую, подбодрить.

Быстро смахнув ладонью побежавшую по щеке слезу, они с Зиной сначала напоили Егора целебным отваром, а потом и бульоном.

Как и в предыдущие разы внук, как бы ни старался, а видно, что он очень старается, но дольше определенного времени в сознании находиться не смог. Отключился прямо во время очередного глотка бульона.

Зина, увидев это дело, убрав в сторону кружку, тут же полотенцем вытерла ему лицо, а бабушка…

— Отдыхай, Егорушка, отдыхай, — аккуратно опустила его перевязанную голову на подушку. — Отдыхай, внучок.

В следующий раз получится его разбудить только через три дня. И только разбудить, сам он очнуться не сможет, это они уже выяснили. Так что снова дом погрузится в пучину ожидания: очнется или не очнется в следующий раз их внук и брат?

Странное все с ним происходило: то, пугая всех до ужаса, он, казалось, и дышать переставал, и сердечко биться прекращало. Но нет, медленно-медленно, еле ощутимо оно у него в груди все же стучало. Потом наоборот — начинало биться так, будто старалось грудь пробить и на волю из клети пробиться. Сам же Егор в это время начинал в горячке метаться, температура у него такая поднималась, что казалось, и мокрая от пота постель огнем займется.

Страшно.

Чувствовала, старая, всем своим материнским сердцем чувствовала, что все эти дни Егорка находится на грани жизни и смерти. Качаются качели то в одну сторону, то в другую, и очень ее страшило то, что ничем она не могла помочь внуку, все ее знания оказались бесполезны в его случае. И не только ее, поняв, что сами они не справляются, из Никольского привезли дохтура.

Толку-то от него.

Делая умный вид, ощупал, обстучал по всем конечностям внука, в рот и в нос ему заглянул, и только после всего этого соизволил на рану глянуть, похвалив за аккуратный шов. Ну и все, потеребенькав свою козлиную бороденку, выдал, что голова — оно такое, дело темное, еще малоизученное. Целую лекцию им прочитал, да так толком ничего и не сказал, зато порошков отсыпал на целых три рубля, и это помимо той десятки, которой его удалось уговорить приехать на их хутор.

— Шарлатан, — так она его обозвала, когда он на своей бричке уехал.

На всякий случай все же споили внуку те порошки, но улучшений никаких не наступило, впрочем, и ухудшений не было. И это удивительно, что ухудшений не было. Впрочем, удивительно и Егорка в последние годы — это одно и тоже, так что не очень и удивляло. Но все же, сколько уже лежит без сознания, видно, что тяжело болеет, почти ничего не ест (сколько там им удается его в минуты сознания и бессознательного бульоном напоить), а внешне ни на грамм не похудел. Наоборот, весу набрал, откуда что и берется, но мясо на нем нарастает, будто ест за пятерых.

Одно это ее и успокаивает, раз вес набирает, тело крепким и здоровым выглядит, может и поборет Егорка смертушку, вернется к ним, и вернется при памяти, раз пересиливая себя, продолжает, как очнется, узнавать свою…

— Бабушка, — еле заметная улыбка на губах через очередные три дня.

Очнулся я посреди ночи с на удивление ясной головой. Вздохнуть полной грудью тоже труда не составило, хоть в теле и ощущалась изрядная слабость. Но слабость не болезненная, будто после неимоверно тяжелой продолжительной работы удалось наконец отдохнуть, полностью расслабиться.

Темно вокруг, только в оконце пробивается не столь и яркий свет луны.

— Похоже выплыл, — прошептал я еле слышно себе под нос.

Осторожно шевельнулся, убедился, что ничего не болит, после чего ощупал свое тело и хмыкнул:

«Спасла меня все же броня, пусть и примитивная, вернее — неполноценная, но свое дело она все же на отлично сделала. — После чего за голову взялся, где обнаружил уже практически заживший рубец. — А вот с головой „Егорке“ не везет, второй раз прилетело и…».

Как бы ни хотелось сейчас об этом не думать, но обдумать новое приобретение все же стоило. Так я головой приложился, что мой дух в очередной, и не факт, что не в последний раз чуть не покинул место своего обитания. Видимо из-за этой встряски тело и задействовало все доступные ресурсы для выживания, до которых только смогло дотянуться. Дотянулось оно и до где-то там прячущейся памяти «третьего». Из ранее неизвестного, он теперь во вполне известного человека превратился. Память его мне полностью доступна стала. Один минус, это память не диковатого, жившего в тайге пацаненка, ту я довольно быстро переварил, а вот в памяти «третьего» чуть не утонул. Если бы не бабушка, которая как-то умудрялась мне помогать периодически на поверхность выплывать, я бы, наверное, исчез, растворился в том неудержимом потоке информации, который меня с головой захлестнул. Но бабушка помогала, давала мне возможность хоть на краткий миг осознать себя, стабилизировать сознание, перед тем как снова с головой погрузиться в бурную реку практически непрекращающегося кошмара.

Именно кошмара, так я воспринимаю вновь приобретенные знания.

Но начнем по порядку.

Третьим претендентом на тело Егорки Овича был Григорий Ковач…

…из семьи не последних в стране людей.

Дед был высокопоставленным политиком еще недавно могущественной державы. Не на первых ролях, но занимал достаточно значимое место в правительстве, чтобы его семья никогда не знала нужды. Когда же страна, еще недавно казавшаяся сильнейшей в мире, пошла в разнос, дед к тому времени уже ушел в отставку.

Перестройка, гласность, свобода — именно это яркими красками было написано на развалинах державы, щедро политых кровью. Многие еще недавно могущественные люди и те оказались на обочине истории, если вообще сумели выжить.

Многих тогда похоронили, вместе со страной.

Дед не только выжил, избежал быть погребенным под обломками, но и снова взобрался повыше. К моменту краха державы он уже был одним из владельцев новоиспеченного банка, который и занимался сортировкой развалин.