– Так-так?

– А у неё полное право на тебя. Как в плане питания, так и… ну, в более интимном. К тому же, мы тебя точно не укусим, Тима, и близко к тебе не подойдём, чтобы не искушаться, – Меви наклонила голову и вновь принюхалась. – Твоя хозяйка… слишком сильна, чтобы отнимать у неё пищу.

Тиамат долго вглядывался в спокойное, задумчивое лицо Меви, звонко постукивая ногтем по бокалу. Значит, после того, как он едва не расстался с жизнью, его тело теперь принадлежало Гелиос? Корм. Тиамат фыркнул, подумав об этом, достал сигарету из пачки, прикурил. Меви услужливо поставила перед ним пепельницу. Он выдохнул дым сквозь зубы. Четыре года ни одна кровососущая тварь не могла даже поцарапать, но стоило восстать из мёртвых одной высокомерной суке…

Тиамат чувствовал себя идиотом. Даже большим идиотом, чем был его отец, когда встретил мать.

Он зажал сигарету губами и крепче стиснул пустой бокал для виски.

– Меви.

– М-м-м?

– Запиши на мой счёт.

Меви раскрыла было рот, чтобы задать вопрос, но не успела этого сделать. Тиамат поднял бокал, направив в руку жгучий поток гнева, и изо всех сил опустил его на стойку. Треск стекла. Осколок глубоко вонзился в кожу. Брызнула кровь. Тиамат зашипел от боли, но тут же его губы растянулись в улыбке. Ангелы зашевелились, привлечённые запахом его крови.

– Ну? – хмыкнул он, сжимая кулак. Пальцы не слушались, руку трясло. – Кому я там принадлежу, Меви? Кто меня точно не укусит?

Его прошиб холодный пот, на губах застыла улыбка. Ангелы смотрели на капающую на пол кровь остекленевшими глазами, но подойти не решались. Тиамат хмыкнул, медленно потянувшись к кобуре.

Ах да… Какой же он идиот.

Ангелы обступили его по дуге, медленно вдыхая, крепко, до хруста сжимая кулаки. Они дёргались, скалили клыки, дрожали, боролись с собой, не решаясь нападать. Раньше такого не происходило. Раньше Тиамат их провоцировал и убивал по приказу старших. Раньше.

– Тима, – выдохнула Меви. – Пойдём. Я перевяжу руку.

– Хрена с два, – хмыкнул он, подняв в воздух раскрытую ладонь. – Ну? Кто смелый? Свежий и вкусный демон, над которым ни одна стерва не имеет власти. И никакой он не корм, не так ли, зубастые?

Он прошёл вперёд, и ангелы расступились перед ним. Жар, идущий от их кожи был почти осязаемым, их желание было плотным и вязким, тягучим. И всё же, они ему не поддавались. Их страх и гнев Тиамат ощущал всем своим нутром, эти чувства точно электризовали кожу. Они боялись Гелиос, и бессилие перед ней приводило их в ярость. Последнее чувство Тиамат разделял. Он провёл языком по стекавшей с пальца крови, глядя на ангелов, провоцируя их, дразня. Кто-то шумно сглотнул, кто-то издал судорожный вздох, но ни один не сдвинулся с места.

– М-м-м, – продолжал он. – Какая же тёплая кровь. Будь я ангелом, сам бы…

– Тима, – Меви кусала костяшку пальца, с трудом контролируя инстинкты. – Ты ранен. Пойдём.

Тиамат нахмурился и пустил в ангелов волну тяжёлого, опустошительного гнева. Чувство отозвалось в них, исказило лица гримасой ненависти, вызвало тяжесть в груди. Но больше ничего не произошло. Тиамат не имел власти там, где успела наследить своим влиянием Гелиос.

– Меви, – вздохнул он. – Гелиос здесь?

– Она… д-должно быть, уже спит.

Тиамат скосил взгляд на окно. Солнце село, наступило время вампиров и ночной жатвы.

– Раз я имею на неё право, веди меня к ней.

– Н… но…

– Веди. Меня. К ней.

Мир не менялся.

Менялась обстановка, общество, одежды и нравы, менялись способы выживания и условия для него, менялись законы и порядок. Но не менялась суть смертных существ. Существовало три вещи, которые всегда, сколько бы столетий ни минуло, довлели над их вниманием: смех, секс и смерть. И все три вещи в равной степени как вызывали любопытство, так и пугали, отталкивали. И Гелиос, что сейчас, что две тысячи лет назад, были близки эти чувства. Она насмехалась над всеми и с удовольствием раздавила бы любого, кто посмеет насмехаться над ней; она, как и прежде, чувствовала свою сексуальность и испытывала жгучее влечение; она убивала, чтобы выжить, и прекрасно знала, что однажды кто-то решит убить и её. Но, пока этого не произошло, Гелиос позволяла себе безрассудство. В конце концов, она слишком долго пробыла взаперти.

И слишком отчаянно в своём заточении молила о свете.

Поэтому все попытки схватить Гелиос, задержать её или ранить заканчивались убийствами, травмами, оживлёнными ею трупами. Вселять души некогда погибших ангелов в человеческие тела было оскорбительно, но её солдаты не имели привычки возражать. К тому же, с каждым глотком выпитой крови новые тела постепенно менялись, становились крепче, твёрже… менее смертными. У некоторых воскрешённых раньше срока начали отрастать крылья. Это гадкий, больше похожий на длительную пытку процесс, но отменить его нельзя. В ангельском бессмертии есть свои недостатки. К примеру, каждые двести лет за спиной вырастает новая пара белоснежных крыльев, которые кто-то предпочитает срезать.

Крыльев у Гелиос было двенадцать. И их не срубить, сколько ни размахивай топором. Они были созданы из чистейшего света и появлялись по желанию хозяйки. Крылья не приходилось прятать под мешковатой одеждой и перевязывать ремнями, что было очевидным плюсом. Минус – кто-то очень глазастый в древней Греции решил, что крылья Гелиос – это карета.

Она поморщилась, постукивая пальцами по деревянному подлокотнику. Молодые ангелы, вперившие в неё ожидающие взгляды, напряглись, заметив выражение её лица. Их раболепный ужас перед ней был закономерным, правильным, привычным. В конце концов, все они стали ангелами, вкусив кровь другого ангела. Гелиос же была такой с рождения. Так что ими она воспринималась, если не как божество, то как представитель высшей расы, что, впрочем, было чистейшей правдой.

Они не задавали вопросов, не возражали, не возмущались, лишь подчинялись Гелиос даже без её сверхъестественного влияния. Ангельское общество всегда было образцом совершенной субординации.

Перед креслом Гелиос, опустившись на одно колено и склонив голову, стоял восьмикрылый ангел, сильнейший в штате Флорида, уважаемый и любимый людьми. Лишь встретившись взглядом с Гелиос, он протянул ей своё оружие и смиренно поцеловал руку. Сейчас же именно он рассказывал ей, с какой политической обстановкой Гелиос придётся столкнуться.

– Демоны строят подземные города по всему континенту, – говорил восьмикрылый. – Попасть в них можно через закрытые ветки метро. Их королеву зовут Дивена…

– Дивена далеко, – ответила Гелиос. – Кому принадлежат ближайшие подземные города?

– Лорду Дагону и двум его сыновьям – Абзу и Тиамату.

Гелиос прикусила нижнюю губу. Лордёныш оказался непозволительно, непростительно хорош. Настолько, что Гелиос потеряла голову, и простое запугивание и демонстрация силы едва не превратились в убийство. Она пила его кровь и не могла насытиться, пила, и с каждым глотком чувствовала усиливающийся голод. Ей хотелось ещё. Хотелось вновь прокусить эти вены, вдохнуть манящий запах, ощутить кожей жар его дыхания. И тот страх, которым он безуспешно пытался её заразить…

До чего же это было потрясающе.

В какой-то момент Гелиос начала скучать, слушая монолог восьмикрылого ангела. Две тысячи лет назад никто не считался с мнением демонов, ведьм, магов… всё было просто и понятно. Королём вампиров был Бетельгейзе, королевой – Огма, и уничтожить их было идеей фикс Гелиос. Почему? Так велел Светлейший Отец, с этой целью он оставил её в живых и растил под своим опаляющим жаром крылом.

Гелиос вздохнула и поднялась с кресла. Щёлкнула пальцами. Ангел, до этого державший в руках её черный плащ, с превеликой осторожностью помог Гелиос надеть его и застегнуть. Восьмикрылый застыл, плотно сжав губы.

– Вас… не удовлетворил мой рассказ, претор?

– В отличие от тебя, – ответила Гелиос, – я не привыкла считаться с каждой молью.