Девочка в бегах

Месяц спустя

В машине играл стерео проигрыватель, работал кондиционер. За стеклом – дождь, ветер, пасмурно и душно. Дворники равномерно смывали с лобового стекла капли дождя, потемневшая дорога ровным полотном стелилась под колёса автомобиля. То справа, то слева мелькали небольшие поселенья, за которыми виднелись поля. Изредка мимо проносились встречные машины, но их становилось всё меньше. Лиззи, сидевшая рядом с водителем, провожала их взглядом, полным тревоги и отчаяния.

– Так что ты делала на автозаправке? – спросил водитель и почесал волосатую грудь. Это был толстый мужчина в клетчатой рубашке и джинсах, в сером пиджаке. Кисти рук были усеяны веснушками. Он выключил музыку и кондиционер, и повернув голову, глянул на пассажирку.

– Я отстала от автобуса, – пробурчала она, исподлобья глядя на водителя. Тот усмехнулся: девчонка похожа на мокрого воробья, испуганного, но отважно смотрящего на приближающегося кота.

– А пахнешь ты так, словно в вашем автобусе перевозили мусор, – сказал он с усмешкой.

– Я на самом деле отстала неделю назад, – призналась Лиззи, поняв, что врать себе дороже. Она не сказала, что на новый билет в автобус у неё не было денег, но этот вывод напрашивался сам собой.

– И что, тебя никто не искал? Не ищет? А что ты ела всё это время? Объедки из мусорного бака?

– Типа того.

– А потом тебе отбросы лопать надоело, и ты стащила поднос со столика, правда ведь?

– Так вы все видели? А зачем подсадили меня?

– Считай это актом благотворительности.

– А вы не сдадите меня полиции?

– А что, за тебя назначено вознаграждение? Тогда послушаем дорожное радио? Хотя я уже слушал, пока ты спала. Тебя никто не ищет, поверь мне.

Он поморщился и снова включил кондиционер. Искоса поглядывая на девочку, он что-то обдумывал.

– Не надоело бродяжничать?

– Надоело, до чертиков. Но в приёмной семье было отвратно, если честно.

– И куда ты направляешься?

– У меня есть тётя, я еду к ней.

– Так чем тебе приемные родители не угодили?

Лиззи промолчала. Стоило ли рассказывать постороннему, что приёмная мать гнобила её, как никого из всех пятерых приёмышей? Однажды Лиззи неделю доставались объедки и вода из ржавой бадьи, это было наказание за то, что она впустила полицейских, которых вызвали недовольные соседи. В это время Целеста Патерсон была пьяна, и полицейские составили протокол. Но когда явилась комиссия из приюта, дом уже был приведён в порядок, Целеста трезва как стёклышко, детишки – пять штук, одеты в чистое и тихи, как мышата. Все, кроме Лиззи. Она с независимым видом вошла в том, что приёмная мать стащила с неё совсем недавно: грязная футболка и джинсы, не скрывающие поцарапанных босых ног, нарочно измазанное лицо. Комиссия воззрилась на девочку с неприкрытым изумлением, а Целеста Патерсон принялась извиняться, ссылаясь на трудновоспитуемость этого подростка, которого она охотно вернула бы в приют, и пусть с ней мучаются другие приёмные родители, а ей и пособия никакого не надо, вы только посмотрите, я дала ей всё свежее, и откуда она вытащила эту рвань?Хорошие девочки так себя не ведут.

– Ну, они заставляли меня работать… в общем, мне не понравилось.

– Тебя били? Унижали?

– Не хочу про это. И вообще, мы куда едем-то? Может, я, того, сойду?

– Чтобы тебя сгребли копы? Давай сделаем вот как. Остановимся в мотеле, ты помоешься, поешь как следует, а потом ступай на все четыре стороны, я препятствовать не буду. Сама посуди: куда ты в таком виде? Сцапают, как пить дать. Согласна?

– Ну, да.

– Тогда поспи, малышка. Нам ещё около часа ехать, а если встретится вдруг полицейский патруль, скажешь, что ты моя племянница, а лучше помалкивай, я сам что-нибудь придумаю.

Лиззи закрыла глаза. Картины всего, что выпало на её долю в последний год, словно кадры из кинофильма, стали проноситься в памяти. То одно, то другое воспоминание выплывало, как рыбка выплывает на поверхность озера. Тут было многое, что она пыталась забыть, но теперь, в предсонном состоянии, она не могла остановить воспоминания. Вот картина: это отъезд, мачеха зовет её, стоя у машины, грузовик с мебелью уже отъехал, но Лиззи не намерена выходить, она смотрит из окна, отрицательно качая головой, и тогда женщина садится в машину и уезжает, оставив после себя дым из выхлопной трубы новенькой машины.

Но её тут же сцапали органы опеки, и она попала к новым родителям, Патерсонам, где мать занималась хозяйством, а отец был дальнобойщиком. А потом сбежала. Пока были деньги, передвигалась на ночных автобусах, в которых можно спать, с едой проблем тоже не было. Она неуклонно двигалась на юг, используя знания географии, за которые теперь была благодарна ненавистной школе. Там буллинг был обычным делом. Ее подстерегали на обратном пути девчонки из команды Большой Берты, которая возненавидела Лиззи с первого дня, когда увидела в раздевалке, и та на предложение вступить в их команду вежливо отказалась. Вопреки ожиданиям Большой Берты, несмотря на синяки и мелкие травмы, Лиззи не сдавалась, и даже не примкнула к противоположному лагерю. Она не искала защиты у мальчишек, понимая, что и за такую защиту придется платить высокую цену – потерю независимости. Хотя был один парень… Лицо Говарда всплыло перед закрытыми глазами, и Лиззи вздохнула.

– Ты что, плачешь? – услышала она голос водителя, и открыла глаза. – Держись, скоро приедем.

– Я хочу сойти, спасибо, что подбросили.

– Что я слышу? Послушай, крошка, дело к ночи, куда ты пойдешь? Скоро мы будем на месте, ты скинешь эти лохмотья и смоешь с себя грязь. Я куплю тебе гамбургер и колу, ты посмотришь телек, пока я схожу по своим делам, и все будет тип-топ. Утром можешь идти куда захочешь, договорились?

У водителя был такой убедительный голос, что Лиззи подумала: почему бы нет? Правда, она ему не особо доверяла, но выбирать не приходилось. Надоело ночевать где придется. И в столь грязном виде куда двигаться? Ее даже в захудалое кафе не пустят, бывало уже и такое. А тут еще и гамбургер обещают, даже слюнки потекли. Она ела два дня назад, пообедала сворованной у разносчика пиццей, еще горячей. Потом искала, чем утолить жажду, и пришлось пить воду из фонтанчика для полива газонов. В тот момент свобода перестала казаться такой уж фантастически прекрасной, а жизнь показала свою изнанку. Так бывает, когда перевернешь красивый рисунок и видишь разводы от краски, жирные пятна и чьи-то каракули. У всего есть обратная сторона, порой неприглядная, – поняла она тогда. Кругом фальшь и обман, и ты уже не веришь красоте рисунка, а на людей смотришь так, будто они такие же двоякие, то есть с изнанки совсем иные. Не все, конечно. Но как разобрать, кто друг и кто враг, когда тебе так мало лет, и так мало опыта, да а тот, что есть, такой горький?

– Договорились, – буркнула она.

Прямо Мистер Доброта, иначе какой ему интерес тратиться на какую-то замарашку? Надо будет присмотреться к дяде получше, такие добряки на дороге не валяются, может, это ее шанс прокатиться в нужном направлении, а потом у границы распрощаться с ним, помахав ручкой? Возможно, ему не повезло обзавестись семьей и детьми? Скорее всего, так оно и есть, а внутри этого толстого тела живет другой человек, тонкий, умный и деликатный…

Не удержавшись, девочка фыркнула. На душе у неё немного полегчало. Когда они завернули в какой-то маленький городок, он попросил ее выйти из машины, что она и сделала, без особой охоты. Но он всего лишь хотел сфотографировать ее, чтобы купить одежду.

После этого толстяк сказал:

– Не вздумай включать радио.

Он снял пиджак и бросил его на заднее сиденье, посмотрел на девочку, сделал рожу, как он полагал, страшную, и пошёл к магазину секонд-хенда. Лиззи, сев в машину, тут же нарушила запрет. Она прослушала сводку новостей, обещали дожди и призывали водителей не превышать скорость. После сводки погоды взволнованный голос репортера сообщил следующее: