Не бросил Октавио свой пост и утром, попросив одного прихожанина сходить за завтраком, а другого посетить кабинет отче, чтобы узнать – сколько продлится подготовка к заупокойной мессе. Учитывая нешуточные пожертвования, внесенные почтенным сеньором во время ночного визита, падре Антонио решил тотчас выйти наружу и лично ответить на заданный вопрос.

– Дико извиняюсь, но у нас возникли трудности, – начал он обрисовывать текущее положение дел, придав голосу сочувствующий тон, – если вы поможете мне омыть тело усопшего, то со всеми церковными обрядами мы управимся к полудню, однако дальше придется ждать наступления завтрашнего дня.

– Почему? – удивленно вздернул брови Октавио, найдя в словах собеседника очевидную несостыковку. – Неужели на рытье могилы нужны целые сутки?

– Сегодня этим некому заняться, потому что через час местное население отправляется полным составом жать рожь.

– Пусть отправляется! Я и сам могу поработать лопатой.

– Глупость какая. Зачем марать руки при наличии опытных могильщиков?

– Дабы отдать дань учителю.

– Гроб еще в землю опустить надо, и вдвоем нам точно не справиться. Лучше займитесь после службы чтением молитв. Уверяю, любому вновь преставившемуся человеку придется по вкусу такого рода забота.

– Хорошо. Воспользуюсь вашим советом.

– Вот и замечательно.

– Простите, сеньор! – вмешался в разговор прихожанин, отправленный ранее за завтраком. – Моя жена интересуется: яичницу готовить с беконом или зеленью?

– С беконом, – не задумываясь ответил Октавио, сглотнув голодную слюну. – И с зеленью.

– Тогда идемте со мной. Не то, пока я буду туда-сюда бегать, еда может остыть.

– Идите-идите, – утвердительно закивал падре Антонио. – Заодно немного согреетесь. Вас ведь всего от холода колотит. Аж смотреть страшно.

– Меня колотит совершенно по-другому поводу.

– Неважно. Смена обстановки пойдет вам лишь на пользу, так как горечь утраты проще переносить в окружении людей.

– Ладно, схожу. Но только на полчасика.

– Договорились. А я тем временем займусь поиском вещей, необходимых для омовения. Последний раз похороны здесь проводились месяц назад, поэтому многое успело затеряться среди остального хлама.

То радушие, с которым семья прихожанина приняла Октавио, действительно поспособствовало быстрому выходу из унылого состояния, мешающему вздохнуть полной грудью. Потом пришла пора возвращаться обратно, и душа снова стала тяготиться тоской, причиняя невыносимые мучения. Особенно это ощутилось в тот момент, когда дядюшка Пио предстал перед глазами нагишом, тем самым породив поток тревожных мыслей касательно бесполезности земного существования. И вправду, к чему прилагать какие-то усилия ради достижения очередной цели или преодолевать жизненные невзгоды, если в итоге тебя ждет смерть?

– Наверное, зря вы поддались желанию утолить голод, – наконец не выдержал падре Антонио, обратив внимание, насколько сильно побледнел помощник. – На вас же лица нет. Предлагаю сделать перерыв и пойти проветриться.

– Ничего подобного, – сквозь зубы процедил тот, упорно продолжая водить влажной тряпкой вдоль одеревеневшего бедра, испещренного сетью темно-синих сосудов. – Меня ничуть не мутит. Просто я предался глубокой скорби.

– Что-то с трудом верится.

– Повторяю, со мной все в порядке.

Спустя минуту падре остался один, а Октавио пулей выскочил во двор, где его в течение четверти часа выворачивало наизнанку, что, разумеется, не позволило ему приблизиться к стенам церкви до тех пор, пока омовение не было полностью завершено.

– Можно расслабиться, сеньор, – раздалось за спиной без малейшей доли упрека, поскольку реакция на столь жуткий процесс выглядела вполне естественной. – Теперь ваш учитель не вызовет отвращение даже у ребенка.

– Спасибо за понимание. Я несколько переоценил свои возможности.

– Не стоит оправдываться. Такое со всяким может случиться. Заходите, садитесь на стул рядом с алтарем и начинайте читать молитвы. Только не вздумайте трогать монетки, прикрывающие покойнику глаза, иначе вас опять посетят рвотные позывы.

– Приму к сведению.

Если первая половина дня у Октавио тянулась бесконечно долго, вторая – пролетела практически незаметно. Помимо молитв, разученных в раннем детстве, он перечитал большую часть произведений дядюшки Пио, при этом горько сожалея о том, что учителю не удалось поделиться с ним самым ценным своим умением, за счет которого их репертуар постоянно пополнялся новыми пьесами.

– Выходит, мне предстоит всю оставшуюся жизнь довольствоваться старым материалом? – эхом разнеслось по церкви. – И почему Бог не наградил меня подобным талантом, превосходящим в тысячу раз дар чревовещания? Какая жестокая несправедливость! Да-да, учитель! Куда полезней научиться подбирать словам подходящие рифмы. Не говоря про поучительные сюжеты, заставляющие публику призадуматься над той или иной проблемой.

Далее, претензии сменились жалобными причитаниями, сводящимися к тому, что без дядюшки Пио ему станет совсем тяжко, ведь странствовать по свету в одиночку – худшая из всех возможных перспектив, после чего все началось сначала и, казалось, этому не будет ни конца ни края.

– О, Боже! – воскликнул падре Антонио, вернувшись на закате дня с большущей корзиной стираной одежды. – Вы во что превратили мое святилище? И до какого ужасного состояния себя довели в своем стремлении воздать должное учителю? Прямо настоящий бродяга! Или пьянчуга, страдающий похмельным синдромом.

Что примечательно, для возмущений у него имелись довольно веские основания, потому как везде валялись скомканные листки исписанной бумаги, а сам Октавио – весь взлохмаченный да помятый – стоял перед алтарем на коленях и плакал навзрыд.

– Прошу прощения, – прозвучал в ответ дрожащий голос. – Я сейчас приберусь.

– Нет уж! Вам лучше навестить нашего общего знакомого. Он как раз закончил работать и горит желанием скоротать вечер за бутылочкой молодого вина. Кстати, не забудьте прихватить с собой кукол. То-то детишки обрадуются. Скажу по секрету, сегодня им кое-кто поведал о вертепе, покоящемся на дне повозки, так что пустой болтовней отделаться не удастся. Придется расплачиваться за ночлег показом представления.

– То есть в церкви переночевать нельзя?

– Поймите, это для вашего же блага.

– И даже снаружи?

– Разве можно расстраивать детей? У них и без того мало развлечений.

– Все ясно! Вы с ним сговорились.

– Какая разница, кто с кем сговорился, когда речь идет о спасении заблудшей души, не имеющей возможности самостоятельно избавиться от уныния?

– Хорошо. Раз выбора у меня нет, я, пожалуй, соглашусь. Значит, до завтра?

– Да, до завтра. Встретимся на похоронах.

Несмотря на полное отсутствие настроения выступать перед публикой, пусть та и была немногочисленной, Октавио поднялся с колен, расправил полы камзола и направился к выходу. Как ни крути, а в словах падре Антонио просматривалась четкая логика: дядюшке Пио уже ничем не поможешь, зато его дело может жить вечно, если не сидеть сложа руки, тупо уставившись на распятие.

– Добрый вечер! – поприветствовал гостя счастливый прихожанин, кивнув в сторону своих малолетних чад, сгрудившись возле калитки. – Вас давно заждались!

– Вижу, – слетело со слегка улыбающихся губ. – Мне кажется, сюда следует позвать остальную детвору.

– Непременно позовем! Вы, главное, в дом скорее заходите. Ужин на столе стынет.

– Давайте, мы проводим! – наперебой затараторили дети, тут же окружив Октавио плотным кольцом.

– Ну-ка, живо угомонились! – громко гаркнул прихожанин, пытаясь оградить гостя от назойливой своры оголтелых негодников, однако тот начал гладить каждого по головке, тем самым показывая, что подобное поведение ему доставляет только радость.

В результате вечер удался на славу, принеся всем массу положительных эмоций и незабываемых впечатлений, включая виновника торжества, избавившегося от душевных терзаний задолго до погружения в мир сновидений. Не посетили его тяжелые мысли и утром, лишний раз доказав справедливость суждений по поводу поразительной способности священнослужителей излечивать любые сердечные раны.