И это тоже факт.

– Когда погибли Алла и Фудо, меня в Токио не было. Был в Дамаске. У меня на руках авиабилеты. Штамп таможни в паспорте. Этого не подделаешь. Пару месяцев валялся раненым в Сирии. Если не будешь спешить, получишь подтверждение. Всё, что здесь произошло после моего отъезда для меня полная неожиданность, – даже нервные шаги по комнате не сняли непривычную дрожь в мышцах. И скрип деревянного пола был единственным звуком, отражающимся от стен.

И она не могла этого знать. Она вообще ничего не знала, потому что потеряла с ним связь полгода назад, после смерти Аллы, по правилам, они все должны были исчезнуть, раствориться в тумане дождливого дня. Сменить документы. Жильё. Образ жизни. Все, кроме неё. Дипломатический паспорт даёт право на некоторые льготы.

– Правда? – она взяла в руки стеклянный стакан и влила его содержимое в рот. – Ты действительно был в Дамаске?

Понимая, что сейчас только истина, какая бы она не была, сотрёт мазки недоверия на картине их отношений, он готов был пойти ва-банк. И ещё он понял, что ради правды она готова его сжечь. «Ей нужно твоё покаяние, – хмыкнул его внутренний голос. – Так чего ждёшь?»

Жидкость в бутылке с виски, стоявшей на столе, уменьшалась на глазах. Но он не собирался останавливать её. Фотографии, которые она сохранила на своём смартфоне, были детонатором для взрыва, способного вскрыть истинные причины неожиданного появления в Токио «убитого» в Сирии полгода назад майора внешней разведки, который нервно шагает по комнате, бросая на неё задумчивые взгляды. И в каждом из них сквозил вопрос, который выжать из себя он не мог. Пока. Она это понимала. Поэтому ждала, не обращая внимания на его быстрые взгляды на полупустую бутылку с алкоголем.

 Господин Киташи оглянулся на подпирающего стену Сэмэя, внимательно следящего за обоими и всё ещё сжимающего в руке пистолет. Остановился, словно нежданная мысль, за которой он давно охотился, наконец сдалась ему без боя.

– Почему меня хотели отравить? – не слушая собеседницу, он задал вопрос в пустоту. – Почему якудза, которые доставили меня к Томинари Оши, не пустили мне пулю в мозг. Если они нас всех знают, и их задача нас убрать, почему они этого не сделали со мной там на кладбище. Не сделали этого в доме? В чём логика? И почему они забрали с кладбища именно меня? Почему пытались отравить, после встречи с кумитё?

Ей не нужна была его смерть!

Но что тогда?

Она не понимала, о чём он говорит, воспринимая его слова как свои сомнения относительно его сознания, ещё не избавившегося от яда. И это немного удручало. Пытаясь его понять, она позволяла ему высказаться, как смертнику перед казнью. Ждала, когда он наконец сделает ошибку. Взведя курок своего пистолета.

– Может, просто не узнали, – подыгрывая ему, она пыталась достучаться до его разума, но стук становился всё глуше. – А может для того, чтобы объяснить мне, почему ты стал убивать.

После ранения в Сирии он похудел, скулы резко обозначились, даже глаза изменили свой цвет, превратившись в чёрные. Длинные волосы и трёхдневная щетина последним мазком изменили его внешность настолько, что даже она с трудом узнала его сквозь, покрытое каплями дождя стекло, наблюдая за подъехавшим автомобилем Сэмэя. Может, действительно там что-то произошло, способное сбить его с пути? Нечто, заставившее нырнуть в ночь, откуда нет возврата?

Она молчала, пытаясь понять ход его мыслей, которые в его голове переходили на галоп, заставляя искать выход из лабиринта.

Чистая, как родниковая вода, правда, спасение для путника в пустыне лжи. Всё, что их группу связывало с Россией, было упаковано, переписано и сдано на хранение. Все личные вещи, все цифровые носители. Всё. В том числе и фотографии. Через год они должны были быть уничтожены, сожжены, как память больного Альцгеймером. Таковы правила. Но их всех убили. А год ещё не закончился. Значит кто-то их всех предал. И единственный из всех, кого она подозревала, был человек, стоявший перед ней.

– Это фальшивка, в чём я не сомневаюсь, и тот, кто сделал её, имел доступ к нашим фотографиям и, следовательно, к нашим вещам, – он увидел, как налив ещё одну мензурку с виски, она поднесла её к носу и вдохнула аромат. – Это фотомонтаж. Ты должна была это понять сразу. Ты же компьютерный гений, – издевательским тоном в голосе произнёс он.

И голос его не был похож на голос человека, панически боявшегося правды.

Её утверждение заставило его окунуться в глубины памяти, выискивая параллели. Но память не отозвалась. Она считает, что именно он причастен к смерти Аллы и Фудо. С Фудо ясно, ей сбросили качественную фальшивку, на которую она повелась, но причём тогда Алла?

– А если – нет? – Снова скрип половиц и хриплое дыхание Сэмэя, всё ещё сжимающего направленный на него пистолет. Его учащённое дыхание, как дыхание скалолаза, взбирающегося на вершину, подвешенного на тонких, вибрирующих от тяжести страховых канатов, и казалось достаточно одного неверного слова, как все в комнате перешагнут черту самоконтроля.

– Ты можешь проверить.

Сознание часто играет с нами в прятки. Думая об одном, оно вываливает на стол события, настолько далёкие, что заставляет выискивать в них параллели. Но эта связь между воспоминаниями не прочна и держится на предположениях. Но именно она не позволяет забывать, кто ты и зачем оказался здесь.

– Считаешь, что я убил жену? Обоснуй. Зачем? – хрипло произносит Кетсу Киташи, чувствуя, что где-то внутри него образуется ком ужаса, превращающегося в лавину неизбежного, от которой не так просто скрыться и невозможно избавиться, спрятаться, и не забыть тех видений просто закрыв глаза.

Три метра. С такого расстояния невозможно промахнуться. Если она решила, всё закончится быстро. Но она тянет время. Зачем?

– Мы все будем убиты, – слышит он откуда-то со стороны. И голос этот доносится до него звуками труб архангела Гавриила, заставляя искать выход там, где его нет. Он качает головой и смотрит на своё отражение в окне. Спроси, что такое скорбь, он, не раздумывая, покажет пальцем на себя. В стекле видит Катю и полные глаза слёз, ползущих по маске сочувствия, натянутой на скорбное лицо. Но зыбкое ощущение, что за этой маской что-то скрывается, в душе остаётся.

Поворачивает голову к Сэмэю и неожиданно узнаёт его. Словно до этой минуты между ним и его памятью отсутствовал контакт. Это был тот самый мужчина, что сидел в кафе и смотрел на него сквозь стеклянную витрину почти трое суток назад. Когда мимо проходила Екатерина Голицына. В бежевых полусапожках. Если полиция примчалась по его звонку, то он, не зная того, шёл прямо в капкан.

Вспышка в мозгах, как молния в ночном небе.

Внутри него тлеющий огонь подозрений превращался в пожар, способный сжечь всех, стоящих у него на пути. Силой воли он пытался унять его, но ураган сомнений раздувал его, превращая в сплошную стену ужаса, и еле слышимая ложь усиливала эту боль, заставляя его страдать каждую, последующую, минуту.

Было ли для них моё появление полной неожиданностью? И в чём смысл той инсценировки? Хорошо. Со смыслом немного разобрались. Месть!

Месть?

Сегодня – а завтра ещё явственней – на первый план выходит не то, что вы сделали или собрались сделать, а зачем вы это хотите сделать? Мотивация – прежде всего. Намерения. Поняв намерения, всегда можно найти противоядие. Потому что внешняя видимость всегда бывает обманчива. А чтобы понять эту суть, нужно быть внутри этой сути. Следовательно, напряжённая умственная работа. Работа внутри. К сожалению, разобраться в намерениях собеседника он пока не мог. Не было факта. И её поступки были внешне оправданы.

Зачем они всё это готовили?

Но прозрение, сложившимся в голове пазлом, внезапно толкнуло в спину, да так сильно, что в какой-то момент он почувствовал острую необходимость сорвать все маски. И растворяя ложь эликсиром правды, которой почти не оставалось, Кетсу Киташи выплеснул его последние капли на весы её сомнений, рассчитывая исключительно на здравый смысл. В то, что он собирался сказать, трудно было поверить, но ему это и не требовалось. Потому что правда, упакованная в одежду лжи, никогда не станет истиной, до которой требовалось докопаться.