– Ты к Исле?

– Не сейчас, – повернувшись, она ушла в противоположную сторону своего направления.

В просторе помещения в крыле общежития на последнем этаже находятся пара забытых и сломанных парт, и стоит старое фортепиано, лак которого, потрескавшись, раскрыл древесину. Сквозь стекло скромного окна в деревянной насыщенной коричневым цветом раме виднеется картина: вечер близится к ночи, на улице мерцают фонари, их свет ткёт на лице огромного двора жёлтое освещение, в центре этого пространства вековое дерево окружено молчаливыми тенями, звёзды на небе сегодня погасли: скрыли тайны он назойливых взглядов, в этом мраке в душе проступила романтика и грусть – странный дуэт трепетных чувств. Агна уютно устроилась на подоконнике, накинув на свои плечи плед. Случайно однажды сюда забрела, толкнув незапертую дверь, оказалась внутри, и тёплый воздух окутал её, здесь, в этом спокойном месте, она нашла место для творчества. Сейчас девушка просто держит в руках блокнот с карандашом, спрятанным в середине, взгляд её устремлён вдаль, что-то пытается разглядеть, погружённая в свой внутренний мир, отреклась от всего внешнего, глуха ко всему, кроме играющей мелодии, к ней она внимательно прислушивается, и музыка отнюдь играет не в наушниках. Девушка прикрыла глаза, и под её веками темнота ночи осветилась светом белых фонарей, что словно звёзды на земле, рассыпали своё мягкое свечение по небу. Ей было известно, как быстро он пальцами скользит по клавишам – Эрнст Альт, играющий за её спиной. Его душа изливается в каждую ноту, он раскрашивает рояль в белые оттенки, ярче, чище, чем сам снег в январском утре, музыка молодого человека не просто звуки, а живое, дышащее существо. Он приходит сюда не чаще двух раз в неделю и играет не больше сорока минут, и за это время он способен перенести её в самое светлое место. Эрнст и не догадывается, как много значит для неё его присутствие. В этот раз произошло нечто необычное: он не исчез в безмолвии, как это делал прежде, а приблизился к ней. Агна вздрогнула, а её сердце забилось сильнее, когда из уха неожиданно вынули наушник.

– Ничего… – произнёс Эрнст, приложив наушник к своему уху. – Ты слушала, как я играю? – после этих слов, сказанных заинтересованным голос, она посмотрела на него: он стоит слишком близко, и это слишком приятно, благодарна, что в темноте не видны её пылающие щёки.

– Отдай, – она забрала из раскрывшейся ладони предмет и скрыла его в чехле.

– Не ответишь?

– Да.

– Жаль.

– Этот ответ на предыдущий вопрос, я действительно слушала тебя.

– И как тебе?

– Неплохо, – ответила девушка скромно, вглядываясь в его глаза, словно в них до сих пор звучала мелодия. Она боялась с ним говорить: в моменты волнения её голос мог стать резким и высокомерным.

– Подумать только, в прошлый раз ты уподобила меня Шопену, Баху и…

– Равелю, – подсказала Агна.

– Точно. Неплохо равно отлично?

– Я же говорила, что не понимаю классическую музыку и не питаю к ней любви, но ты играешь завораживающе, по крайней мере, выключить тебя не хочется.

– Я тебе нравлюсь? – спросил он, забирая из её рук блокнот, перелистывая страницы, где изображён он сам, в различных образах, раскрывающихся по-разному: на одной странице он предстал в широких джинсах и свитере, не уверен, что когда-нибудь смог бы надеть эти джинсы, на следующей странице увидел себя в шортах, а далее в костюме и пальто, возможно, лет через пятнадцать он себя так и видит, сейчас молодой человек предпочитает спортивный стиль, хотя и от классики не отказывается, вероятно он бы выбрал спортивную куртку поверх пиджака – ещё не до конца раскрыв для себя эту тонкую мужскую эстетику. Стрела внезапности поразила Агну.

– Нет, – поспешно ответила девушка, думаю о том, когда он успел без разрешения заглянуть в её блокнот, – у тебя подходящая внешность для модели.

– Что ж, хорошо, – он направился к выходу, но она остановила его словами.

– Подожди, – злобно посмотрев в глаза произнесла: – больше не смей трогать мои вещи.

– Не сердись, случайно увидел, но рисуешь ты потрясающе, – Эрнст ушёл, оставив её один на один с мыслями. Это странное противоречие, подумала Агна, удивляясь самой себе из-за разговора, который только что состоялся. Почему так трудно признаться в своих чувствах? Страх быть отвергнутой стоит за этим? Да, всё верно – лучше пусть не знает. Мелькнула идея закрасить в блокноте лица Эрнста, чтобы избавиться от этой неловкой тайны, но внутри понимала, что всё равно будет продолжать рисовать его черты. В какой момент признание подобно откровению озарило душу нежностью?

Хочу привлечь ваше внимание ненадолго, некоторые слова жаждут быть высказанными. Завтра у меня запланирована прогулка с женщиной по имени Лисэль, подумал, что это подходящее имя для госпожи Кобирген, и внешность, которую я вижу на фотографии, отражает двойственность мира: добрые глаза, но в то же время пронизанные строгим взглядом, словно зеркало, отражающее внутренний мир моей героини – и это самое подходящее.

Восемь месяцев назад в середине сентября листья ещё не спешили покидать свои деревья, а их пышная зелень не знала увядания, солнце, хоть и не так паляще, всё ещё грело, обнимая землю своими тёплыми лучами, не было места для грязи и серости, осень являлась в своей чистоте и благородстве. Под облачным небом воспитанники играли в баскетбол.

– Эрнст, да что с тобой? Возьми уже себя в руки.

Молодой человек замер, уставившись на мяч, катившегося по резиновому покрытию. Сердце его колотилось в груди, каждое его сокращение отдавалось пульсирующей болью в висках, будто вот-вот и взорвётся, дыхание его было прерывистым и поверхностным, как у зверя, пытающегося ускользнуть от преследователя, пот стекал по его красивому лбу и длинной спине. Он знал, что должен был поймать мяч, но с трудом получалось сфокусироваться на игре, тело просто не слушалось, будто оно с его разумом разделились.

– Я без понятия, что со мной. Играйте без меня.

Капитан кивнул, а он вернулся в комнату, острое чувство подавленности дрожало в его душе, к тому же раздражительная слабость диктовала свои правила. Эрнст лёг на застеленную кровать и закрыл глаза. Не было рядом с ним человека, с которым он мог бы откровенно поговорить, несмотря на то, что общался юноша со всеми: Эрнст весьма дружелюбен и приветлив, хоть и порой любит вредничать, однако настоящего друга, так и не нашёл.

– Я затерялся, – так он себе объяснил, что с ним происходит. Ему надоело видеть однотипные лица учеников и учителей, уроки, еду, каникулы, прогулки по расписанию, каждый год становился копией предыдущего, даже кровать, на которой он спал стала утомительным символом этой рутины, он оказался на пороге исчерпания, словно старая книга, изученная до дыр, со стёршимися страницами от бесчисленного перелистывания, сценарий повторялся изо дня в день, что доводило до тошноты, захотелось вырваться из этого замкнутого круга. Эрнст хотел убежать молча, но также явственно понимал, сколько же поднимется шума после его исчезновения, отчего он решил написать письмо директору, надеялся на понимание со стороны Лисэль Кобирген, хотел, чтобы она прониклась его речью, но как привлечь сострадание словами не знал, это требовало особенного и правильного подхода. Пришлось помучиться чуть больше двух часов, и завершил как раз к солнцу на закате, когда коридор заполнился воспитанниками, проходящими мимо его двери в столовую. И вот что из этого получилось.