– Предположим, брак – это работа, работа с внутренним миром, человеческой душой, мыслями, и я думаю: непременно должна быть причина её поведения.

– Если она и есть, то мне не известна, к сожалению. Не оправдывай её.

– Не собирался, в любом случае я на твоей стороне.

Вернулись домой они пешком. Мирч занял место на диване, глаза его не смыкались, он уже переоделся и обратился к Велтену с просьбой приготовить кофе. Всего лишь пять минут назад Велтен позвал друга за стол, ответа не последовало: никто не шёл, он уже было вдруг подумал, что Мирч уснул, но, нет, этот проказник читал письмо, господин резко и поспешно вырвал послание.

– Что это? – удивлённо спросил мужчина, чьи кудряшки на волосах в тот момент придавали ему немного диковинности, а взгляд озарила растерянность.

– Мелочи, о которых тебе знать не стоит. Мирч, даже я ещё не видел, что там!

– Подумал кто-то из читателей, мне не следовало этого делать.

Был у него план – прочитать перед сном, выпивший Велтен забывает про своё хладнокровие, оно тает, словно лёд под палящим солнцем, а боль и обиды становятся менее ощутимыми, но Мирч внёс свои корректировки.

Скоро будет год, как отец ему написал. Велтен ни о чём не думая, с осторожностью сложил лист бумаги пополам, вложил обратно в конверт и отнёс в спальню, утром же он поступил бы иначе: за всем этим последовал бы смех, который неизбежно бы разорвал его нутро, в голове бы закрутились горькие мысли, ведь отец даже перед смертью не смог извиниться. Господин Гербель обратился к другу:

– Кофе может остыть, пойдём.

В подавленной тишине они сидели, глотая напиток. Стол стоял возле окна, утром лучи часто любят играть в кружке Велтена. Господин никогда не говорил о своём отце, однажды упомянул, что он ушёл из семьи, когда ему было всего девять лет.

– Ты не пишешь сейчас? – спросил Мирч.

– Я ушёл в отпуск на неопределённое время, – несколько дней назад господин принял решение отступить от своей непрерывной писательской рутины и дать отдых истощённому вдохновению, ведь уже десять лет, как каждый день за исключением редких воскресений и декабря, когда он уклонялся от обыденности и отправлялся за город или в соседнюю страну, предвкушая Рождество, отдавался словам, создавая произведения, из-за чего его личная жизнь – запущенная и забытая, ибо, поглощённый творчеством, он редко покидал свой дом, даже книги других авторов не притягивают его взгляд: времени не хватает на их чтение, однако наступило время, когда он решил позволить себе отдохнуть – и это не просто желание, а крик души, требовавший своего исполнения незамедлительно.

– Не хочешь поговорить? – в самом же деле, мужчина был готов задать тысячу вопросов, но упорно сдерживал себя, знал: его друг – тот редкий экземпляр, у которого слово не вытянешь ни силой, ни просьбами, господин Гербель просто не поддаётся – без надобности и хотения не расскажет ничего. Всё это время одна мысль не давала покоя Велтену – жена отца, слова в письме о непоправимых действиях заставили задуматься о настоящей природе этой женщины: что-то грядёт. Велтен знал, что если ничего не предпримет, то будет чувствовать себя ещё хуже.

– Агна живёт в городе В. Я поеду туда.

– Неужели ты думаешь, что тебе придётся поехать одному? Мне следует проветриться, поеду с тобой, к тому же есть повод – Мэри выходит замужем, она обрадуется, если заглянем к ним.

По всей видимости, Мирч отправился в поездку, чтобы полностью выдохнуть, каждое его действие говорило об этом громко и ясно: он решительно заблокировал номер жены, снял кольцо с пальца, тем самым, нарушив данное ей когда-то обещание.

– Отец хотел, чтобы ты стал ближе с сестрой?

– Возможно. Я лишь хочу убедиться в её безопасности.

– В ожидании твоих стараний в поиске сестры, я предприму усилия в поисках любовниц, – слова Мирча прозвучали вместе с его движением руки, мазавшей на хрустящий тост сливочное масло и джем, в его случае это был клубничный. Остановились они в престижном отеле, интерьер которого был пропитан некой сдержанностью и аристократичностью. Всюду, куда бы глаза не бросались, протягивались молочные стены – их не украшали картины, они были пустыми, создавали впечатление невесомости и неподражаемой лёгкости. Вместо этого внимание привлекала невиданная элегантность бордового цвета мебели и ковра. С самого входа гостей встречали кресла и журнальный стол, обрамлённые этим превосходным цветом, длинный ковёр с золотым витиеватым узором по краям простилался от входной двери до центра холла, в номере Велтена кресло и кровать обвивались бархатной роскошью, однако, например, в номере Мирча преобладал цвет берлинской лазури. В ресторане на завтраке под открытым небом играла классическая музыка, мебель была выполнена из натурального ротанга, справа, вдоль периметра, располагались экзотические и невысокие фикусы Бенджамина с плетёнными стволами. В самом конце ресторана возвышалась землистого цвета огромная колесница с горшками для цветов, в них расцветали яркие герани. Мужчины, не сговариваясь, были одеты в светлые поло и тёмные брюки. Помимо тостов на столе стояли тарелки с сырным ассорти и фруктами, а также апельсиновый фреш для искателя неизведанной возможности и кофе для творческой души.

– Назад дороги уже не будет, – весьма спокойно проговорил господин Гербель.

– Я знаю, мой адвокат готовит документы на развод.

Я поставил точку и посмотрел на часы, время приближалось к девяти часам вечера, я работал с перерывами, иногда включал музыку, иногда вставал и ходил по комнате, около семи спустился в ресторан, чтобы поужинать, подали мне блюдо, в общем-то, такое же, какое было и на завтрак – тёплый сэндвич. Я люблю заходить в гастрономическое заведение и занимать место у окна, мне нравится, откинувшись на спинку стула, наблюдать бесцельно за миром снаружи, доверившись глазам, – они блуждают и сами собой останавливаются на разном: оливковом спортивном автомобиле, людях, которые идут рука об руку, думаю о том, какая у них прекрасная любовь, ведь шаги их легки, иногда я вижу тех, кто ругается или ссорится – часть нашей жизни, мир невозможен без страданий; можно увидеть собаку, тянущую поводок, интересно, какую породу и какого окраса вы представили, в любом случае, наверняка, она радостно виляет хвостом, кажется, что она счастлива, я могу замереть и подумать о погоде, взглянуть на небо и попытаться найти звезду, могу остановиться взглядом на светящихся вывесках зданий, на цветах или столбе фонаря. Каждый день я замечаю что-то новое, и для меня это важно, само ощущение сидеть возле окна и смотреть на мир – своего рода моя медитация, это даёт мне чувство покоя, это помогает мне просто быть.

Сюжет за сегодняшний день прекрасно продуман, но главные герои пока остаются туманными, густая пелена не даёт чётко увидеть мне личности, обычно я не склонен углубляться в описание внешности, часто пишу простые слова на страницах, обходясь лишь обыденностью занудного: цвет глаз, цвет волос, в принципе, и тому подобному, однако, в этот раз я захотел познать героев. Казалось бы, начал с простого, с себя самого, но это привело меня в замешательство. Я подошёл к массивному зеркалу в прихожей, включил диктофон: не хотелось бы упустить ни одно слово, ни одну мысль. Но как только мои губы раздвинулись, чтобы выразить всё, что я вижу, вырвалась одна лишь фраза: «Итак, начнём…» Растерянный, я вернулся на диван и погрузился в размышления, немного спустя я возвратился из спальни вместе с фотографией, на которой мы запечатлены с сестрой во время её школьного выпускного, редко, когда меня можно увидеть улыбающимся, а здесь уголки губ преобразились, обычно я серьёзен и сосредоточен, задумываюсь, что эта вдумчивость всегда придаёт мне вид старше, подобно и моей бороде, на днях я её сбрею, но через несколько дней она вновь появится, и я снова буду наслаждаться этим играющим с возрастом контрастом в своём облике. Карий, как кофе, цвет окутывает мои глаза, а тёмный, как чернильная печать, ободок вокруг радужки подчёркивает их выразительность. Глаза часто называют загадочными, словно они видят не просто оболочку вокруг, но и понимают всю суть, а в них отражается вся неисчерпаемая глубина прекрасного – в них отражается душа, в которой заключены все самые благородные и высокие чувства, однако эта подлинная интерпретация таинственности зависит от того, кто и кому произносит эти возвышенные слова. Волосы мои тёмно-русые, густая и романтичная тень окружает мою голову, чёлку я укладываю набок – придаю себе расслабленность. Я не скрываю недовольства, избегаю споры с собеседниками, скромно сохраняя свою точку зрения без настойчивого внушения ею другому, чаще всего люди именно этим и занимаются – пытаются убедить в своей правоте, в итоге это приводит к обидам и разногласиям, поэтому мне легче оставаться в молчании, собеседник выговаривается и успокаивается, через день он может и не вспомнить, о чём так яростно говорил.