Л.: Браво! Теперь я только в таком духе рассуждать и буду. Как я решу конфликт между желанием отлупить свою дочь и желанием пожалеть ее – вот что определит картину моего сегодняшнего вечера. Пойду сделаю, что задумала. А за твою лекцию я стану приносить тебе кусочки от тортов.

Сказав это, она ушла.

Через пару дней в комнате Андрея появились двое незнакомцев. Не обращая на него никакого внимания, они стали по одной уносить картины. Чуть позже пришел Иннокентий. Он сказал, что полотна отвезут в выставочный зал. Затем попросил Андрея не волноваться по поводу будущей оценки его работ, пообещав найти достойное занятие для него здесь или в другом их доме, если как художник он им больше не понадобится. Одновременно по настроению Иннокентия, по отдельным его высказываниям было заметно, что он не сомневается в успехе выставки. Проводив одобрительным взглядом последнюю из картин, Иннокентий вышел следом.

Андрей завершил еще три полотна, и запас исходных материалов для творчества подошел к концу. Он не знал, чем занять себя в отсутствие работы. До момента, когда публика даст оценку его картинам, никто не собирался приносить ему новые холсты и краски.

Однако ум Андрея по инерции продолжал генерировать где грациозные, где плутоватые сочетания разнородных вольных образов, и то, что он не мог запечатать их в застывшее мгновение, поместив на новое полотно, внушало ему чувство сильного внутреннего неуюта. Его еще не вызволенные на свет творения стремились превозмочь пока безнадежное небытие. Они вступали в разговор между собой, вовлекая в него своих предшественников, которые еще накануне находились в этой комнате. Одна из недавно написанных картин спросила воображаемую картину, почему она рассчитывает стать репрезентацией идеала. Нерожденная картина не понимала, из-за чего ее идеальность может быть нарушена, когда она дополнит собой мир вещей. Уже созданная картина говорила про непреодолимую разрушительную силу реальности, противостоять которой можно, лишь соглашаясь на условности, неизбежно коверкающие любой идеал. Невоплощенная картина предпочла скрыться в тени.

Временами Андрей рассуждал о том, что любой новый образ, врывающийся в материальный мир из мира идей, может быть воспринят как конкурент некоему уже существующему в мировой культуре художественному образу, и, если новый образ, по мнению большинства, будет проигрывать существующему, уже скоро он может быть забыт публикой. Даже если старый и новый образы ни по какой логике не могут быть конкурентами, им обязательно надумают таких атрибутов, обладание которыми автоматически сделает оправданным их противопоставление. Андрей начал взвешивать содержания всех написанных им тут картин, стремясь понять, что из них будет выглядеть альтернативой мотивам, уже присутствующим в массовом сознании. И сразу выделил несколько ярких примеров. Сколько на разных картинах прежних эпох было изображено влюбленных, рассуждал Андрей, а на одном из полотен, которые находились теперь на выставке, присутствовали две белые фигуры в виде телескопически сложенных чаш. На верхней части обеих фигур было оставлено по красному пятнышку – там, где они соприкасались. При беглом взгляде на картину два соприкасающихся пятнышка могли быть восприняты как две пары губ, а белые фигурки, соответственно, как олицетворение влюбленных. Андрею было очевидно, что если большое число людей оценит эту часть его картины именно так, то вряд ли они подпадут под сильное впечатление, привыкнув принимать за идеал содержание классических картин. Но когда он добавлял на одно из своих полотен эти две белые фигуры, он не имел ни малейшего намерения снабдить картину символическим изображением влюбленных. Он просто создавал цветовые конструкции, которые вкупе должны были выглядеть частью иного, потустороннего, непостижимого мира. Чем меньше публика будет склонна распознавать композиционную целостность каждой отдельной его картины, чем больше будет видеть его работы только набором обособленных головоломок, чем больше будут проводить параллели с работами других авторов, тем более скучной будет представляться ему такая публика. Если он не получит возможности работать дальше из-за неблагожелательного вердикта группы любителей, которые всегда держат наготове стандартные подходы к критике произведений искусства, ему по-прежнему будет нетрудно отрешиться от своих художественных идей.

Однако Иннокентий, заглянув к Андрею спустя непродолжительное время, с порога сообщил, что выставка удалась на славу. Большинство посетителей отозвалось о картинах очень позитивно. Правда, все их суждения носили сугубо оценочный характер, и лишь немногие поделились своей интерпретацией выставленных работ. Кто‑то сказал, что на них показаны пространства совершенной борьбы, упадка, эйфории, самосозерцания. Кто‑то назвал полотна Андрея цветовыми метафорами спорных, даже немного болезненных для целого человечества научных знаний. По выражению лица Иннокентия было видно, что каждое такое оригинальное высказывание доставило ему даже большее удовольствие, чем общий теплый прием выставленных картин. Немало удовольствия Иннокентий испытывал, рассказывая про разные подготовительные мероприятия, проведенные перед выставкой. Он запальчиво описывал, как рождались решения о порядке, в котором должны быть вывешены картины; как рабочая бригада занималась организацией освещения; как дизайнеры совместно с ним разрабатывали буклет, посвященный выставке. На сладкое Иннокентий оставил упоминание о реакции на картины профессиональных критиков. Они тоже рассыпались в похвалах. Один и вовсе заявил, что на выставке его посетило ощущение, будто он зашел в тайный эксклюзивный зал какого‑то из самых знаменитых музеев мира.

На волне куража Иннокентий попросил Андрея максимально быстро подготовить картины для следующей выставки, и на сей раз – в рамках одной тематики, крайне расхожей в последнее время. Андрей не хотел признавать никакой надобности форсировать работу, и все же спросил Иннокентия, почему он хочет ужать сроки. Иннокентий рассказал, что с недавних пор большое распространение получили новости о скором появлении множества таких полезных даров технического прогресса, которые во много раз улучшат условия жизни всего населения планеты. Одновременно знающие люди говорили Иннокентию, что эта новостная волна целиком надуманная, что вскоре поднятые ею всеобщие оптимистические ожидания сойдут на нет, поскольку ни одно обещание о быстром воцарении рая на земле не воплотится в жизнь. Посему, как утверждал Иннокентий, пока хайп был в зените, нужно было воспользоваться им и для этого в кратчайшие сроки написать серию таких картин, которые будут максимально эксплуатировать тематику воображаемых будущих достижений прогресса, спасительных для человечества. Андрей не стал обещать, что сумеет кардинально ускориться. Как он выразился, вдохновение не приходит по расписанию. Иннокентий пообещал подыскать ему целый ворох источников для вдохновения.

Приступая к следующей картине, Андрей ничего не знал о новостях про дивное будущее. Но вскоре Иннокентий восполнил этот пробел, начав регулярно посещать Андрея и пересказывать ему самые яркие прогнозы глобальных перемен на Земле, полнившие массовое информационное поле. В частности, говорилось, что через самый непродолжительный срок стоимость выработки энергии на планете сократится в десятки раз, станет очень дешевым генерировать любые материалы, включая полезные ископаемые, благодаря чему на рынке больше не будет дорогих вещей. Что появятся калорийные и безвредные продукты питания, которые можно будет производить в миллионных масштабах, благодаря чему на планете не станет голода. Андрей видел, как Иннокентий иногда подавляет позывы засмеяться во время цитирования им новостей о будущем – естественно, заказчик картин не хотел бросать тень на комплекс идей, которые должны были послужить временной основой для работы исполнителя, пусть сам он не воспринимал их всерьез. Не воспринимал их всерьез и Андрей, но все‑таки не подавал виду из желания посмотреть, насколько талантливо заказчик будет дальше лепить из себя энтузиаста прекрасного будущего.