Иначе я бы никогда не поднялся бы до таких высот. Или до такого уровня человеческой грязи, сказать даже трудно.

Но ведь ты не привыкла к такому, да?

Какие ваши ставки? Какие цели?

Что, черт, возьми ты понимаешь про игру?

Твой отец был намного умнее тебя. И меня. Он всегда все просчитывал наперед. Каждый шаг. Каждую возможность.

Он не допустил бы такой глупости, как ты. Беременность, это слишком серьезная карта, чтобы ее разыгрывать, или…

Или, черт возьми, утаивать, если ты и правда была уверенна, что беременна…

Не ты. Вы оба. С Егором. С твоим муженьком были.

А он уже научился играть, как это не удивительно. Благодаря тому достиг таких высот. Куда даже мне не всегда удастся достучаться!

Но я найду способ, ты.….

Ты такая же змея. Как и твой муж.

Только разница между нами в том, что я никогда. Никогда в жизни не прогибался. Не шел против себя. Не заключал сделок, которые считаю. Недостойными. Которые отвратно пахнут.

А твой муж? Он даже готов спать с твой сестрой? Или это тоже все выдумка?

Ты даже на такое могла пойти, Мила? Научилась грязной игре у своего мужа?

Хотя всегда была такой гордой… И непреклонной….

Что с тобой сделала жажда наживы, а, моя Мила….Была не такой… Или совсем не моя, а просто срабатывает память…

Я бы ведь тебя от. Всего мира бы спрятал… Закрыл бы….

Но…

Но ты даже и не собиралась быть со мной честной. А я бы кожу с мясом ради тебя бы снял. Содрал бы к чертовой мат реи!

Но я ведь тебя переиграю, моя девочка.

Ты готова, чтобы это стоило твоей жизни? Какими бы ни были бы ставки?

А вот я готов.

Потому что лично я, если и играю, то только по крупному. Иначе просто нету смысла. И иначе игра не имеет значения.

— Мила?

Резко дергаю дверь, собираясь многое ей высказать, и….

Слова застревают в горле. Возвращаются обратно.

Она лежит на этой огромной постели. Такая маленькая. Такая бледная.

Кажется, одни губы и глаза видны на фоне белоснежной подушки. Сама еще бледнее, чем белое постельное белье.

— Мила.

Не могу ничего с собой сделать.

Просто укладываюсь рядом.

Прижимаю к себе с такой силой, что даже странно, как не трещат ребра.

— Я была уверена, что у меня будет ребенок.

Наконец она словно отмирает. Кажется, прошла целая вечность до тех пор, пока ее тело начало подавать признаки жизни. Слегка дрожать под моими руками. Становиться теплее. А сама Мила заговорила.

— Была уверена, что стану матерью. Думала, что я просто плохая мать. Потому что не чувствовала ребенка. Не чувствовала с ним… Той связи, которая должна быть у мамы с ее крошкой с самого начала. Но я говорила с ним. Рассказывала обо всем. Я…

Она судорожно всхлипывает, а я еще сильнее прижимаю ее к себе.

— Ты его так любила? Или любишь до сих пор? Настолько сильно, что не можешь пережить, что у тебя не будет от него ребенка?

Сам не понимаю, зачем задаю этот вопрос.

Но он скручивает жилы. Выворачивает меня наизнанку.

Потому что я впервые вижу кого-то настолько потерянным и несчастным.

Мила и правда была уверена, что ждет ребенка. От НЕГО.

— Ради чего это все тогда? Если нет никакого ребенка?

— Что? Я тебя не понимаю.

— Руслан. Меня предали все, кому я доверяла. Все, понимаешь? Даже родная мать! Мой мир, да вся моя жизнь развалилась к чертовой матери! Я цеплялась за саму жизнь только ради крошки в моем животе! Только ради него! А мне… Зачем мне жить? У меня нет больше, ради чего бороться. Просто нет. Его не осталось. Ты понимаешь?

— Не смей. Не смей, слышишь? Так говорить!

Сам не понимаю, как с силой встряхиваю ее.

Резко подхватываю обеими руками вверх. Легкая, как пушинка. И правда, одни глаза только.

И… В этих глазах я снова разбиваюсь.

Понимаю теперь, почему соврала. Знала, что могу отказаться от этой женитьбы. Знала, что вообще могу не принять. Отправить к мужу.

Моя маленькая храбрая девочка.

Понимала ведь, что идет на риск. Что я обо всем узнаю.

Но она боролась. Боролась за себя и своего ребенка этим враньем. Разве я могу на нее злиться?

— Если ты подашь на развод и откажешься от нашей сделки, я пойму. Правда. Все нормально, Рус.

— Ни черта.

Ухмыляюсь, укладывая ее себе на грудь.

Прижимаю к себе и глажу ее сумасшедше густые волосы.

— Так дела не делаются, Мила. Думаешь. Сделка, это так просто? Захотела, пошла на нее, захотела, передумала?

— Я знаю, как ты ненавидишь ложь и тех, кто врет. Но теперь все уже больше не имеет никакого смысла.

— Теперь ты моя жена, Мила.

Притягиваю к себе повыше.

Сам не замечаю, как начинаю целовать.

Лицо, щеки, глаза, волосы.

Она дрожит в моих руках, а у меня внутри все сжимается в мощную пружину. В пружину, которая способна выстрелить в любой момент.

Так мощно выстрелить, что от тех, кто ее довел до такого, ничего не останется. Даже для опознания.

Мила могла быть какой угодно. Как угодно поступить со мной.

Но, черт возьми, она всегда любила жизнь! Всегда умела бороться! У нее было множество целей!

Даже когда ко мне пришла, гордо поднимала подбородок. Язвила в ответ и совсем не была ни потерянной, ни жалкой. А теперь….

Черт возьми! Я не допущу, чтобы у нее больше не было цели! Чтобы этой девочке больше не хотелось жить!

— Твоя жена только по документам, и… Это ведь все не настоящее, Рус.

— Ты всерьез думаешь, что моей женой могла бы стать случайная женщина? Совершенно мне чужая? Мила. Если ты больше не хочешь бороться, то это буду делать я. Как твой муж, и… И просто как человек, которому не все равно, что с тобой будет дальше.

— Мне самой уже все равно, Руслан.

— Серьезно? Ты правда хочешь, чтобы дело твоего отца перешло в руки подлеца? Разве ради этого он всю жизнь в него вкладывался? Он ведь жил своим делом!

— Но он сам так решил. Сам оставил все Ляле, а не мне. Значит… Мне не за что бороться. Это его воля.

— Прости, Мила. Но я уже не позволю тебе повернуть назад. Ты останешься в моем доме. И останешься моей женой. И я выполню свою часть сделки. Это не обсуждается. А после… Можешь подарить все, что нам удастся вернуть, кому захочешь. Просто отдать на благотворительность. Сделать все, что угодно с этим. Чужого мы не возьмем. Но то, что твое по праву, вернется к тебе. Чего бы мне это не стоило.

— Я ведь принесла тебе проблемы, Рус. Я знаю, что Степанов хотел женить тебя на своей дочери. А еще прекрасно помню о том, что он запретил тебе мне помогать. И Марго… У тебя ведь с ней должна была быть свадьба! И уж точно не договорная. А самая настоящая! Я все испортила. Зачем тебе продолжать, если даже я не вижу в этом смысла?

— Затем, что я очень упертый, Мила, если ты еще не поняла, за кого вышла замуж. И всегда выполняю свои обещания. И… Ты правда думаешь, что я сделал бы что-то, если бы этого не хотел лично сам?

Мила.

— Собирайся. Эти стены на тебя действуют совсем неправильно. Думаю, мы справимся с твоей слабостью намного лучше, чем врачи.

Рус так и держит меня на своей груди. Как котенка.

Гладит волосы и целует их.

А я все еще не могу понять. Не могу прийти в себя.

Ведь все это время меня заставляла держаться только мысль о ребенке. Только ради него я на все это пошла. Ради своей крошки собиралась бороться!

И…

Почувствовала себя совершенно пустой, когда узнала, что никакого ребенка и не было.

И что я… Я совершенно одна! Во всем мире!

А сейчас он прижимает меня к себе. Гладит и смотрит с такой… Нежностью?

Как будто вернулся тот самый прежний Рус. Из прошлого. И я словно снова становлюсь той самой девчонкой!

— Поехали, Милка. Что-то здесь слишком мрачно. Наверное, эти стены просто на всех давят. Я здесь всего-то минут пятнадцать, а уже чувствую себя больным стариком. А ты намного дольше. На девочек все действует сильнее. Так что давай. Хватит киснуть. Поднимайся.