— И то верно, — кивнул я. — Ну ладно, Женя, — я пожал ему руку. — Я заеду за тобой в половину третьего. У нас сегодня еще много дел будет.

К трем часам дня похолодало. На небе появились темно-серые облака, и когда они заслоняли солнце своими огромными телами, становилось по-настоящему зябко.

Широкая улица Кирова представляла из себя две несколько полосные дороги, бегущие: одна к центру, другая от него, к Советской Армии. Разделяла обе проезжие части большая, не ухоженная парковая зона. Тут, на левой стороне улицы, стояло знаменитое кафе «Романтика», что не раз и не два переходило из рук в руки местных группировок, и сейчас, насколько я знал, после внезапной и таинственной смерти прошлого владельца, принадлежало кому-то из мясуховских.

Мы ехали по правой части дороги, в сторону Советской Армии. Я помнил, что нужный адрес, о котором говорил нам Сережа, владелец прачечной, находился где-то недалеко от масложиркомбината.

За забором комбината и правда стояло старое, обшарпанное трехэтажное здание, однако, по моим воспоминаниям, сейчас оно пустовало. В общем, я решил добраться до места, а там уже посмотреть.

— Время сколько? — Спросил Женя с заднего сидения пассата.

— Три подходит, — ответил я. — Скоро уже будем на месте.

— Что-то плохое у меня предчувствие, — хмуро проговорил Степаныч, глядя в окошко переднего пассажирского. — Че-то душа у меня не на месте.

За окошком, по узенькому тротуару, ходили туда-сюда пешеходы. В парке, с левой стороны от нас, я видел мальчишку с отцом. Они играли с собакой. Большая и красивая немецкая овчарка бежала за брошенной ими палкой.

Между стволами деревьев, на той стороне улицы, по которой нам предстояло ехать обратно, я заметил патруль ГАИ. Отметив это у себя в памяти, решил, что патруль надо будет объехать, чтобы не нарваться на лишние проблемы.

— Да ты просто нервный какой-то в последнее время, — хрустнул яблоком Фима, потом неприятно зачавкал.

— Рот закрой, — буркнул ему Степаныч.

— Степаныч, ты че злой такой? — Обиделся Фима. — Че я такого сказал-то?

— Рот закрой. Не чавкай, — смягчил он тон, обратив лицо назад, к Фиме, — ни то все по дороге растеряешь.

Фима засопел, но чавкать перестал.

— Уже и поесть нормально не дают, — сказал он хмуро.

— Не ну а че? Двадцать третий год тебе идет, а все как дите! — Сказал Степаныч.

— Очень злобное и кровожадное дите. Бандосов режет, авторитетов гранатами взрывает. Чур меня от таких детей, — ехидно заметил Женя.

— Вот вы все на меня ругаетесь-ругаетесь, а Витя меня в группу быстрого реагирования поставит. Будете знать потом. Да, Витя?

Я не ответил. Проехав мимо широкой проходной масложиркомбината, разделившийся на проезд для грузовых машин, ворота для легковушек и КПП, я отметил, что на стоянке комбината стояли легковые авто. Новенькая БМВ заехала под тень высокого тополя, растущего у ограждения. Рядом с ней остановилась подозрительно знакомая девятка.

К слову, когда мы миновали масложиркомбинат, я наткнулся на то, что и ожидал. Дом, что высился через проулок, почти сразу за комбинатом, оказался пустым. Осыпавшаяся штукатурка на фасаде, темные, как мертвые глаза окна — все указывало на то, что тут нет ни души. Это было единственное здание в округе, в котором могла расположиться какая-нибудь контора. Очевидно, что контор тут не было.

— Адрес правильный? — Спросил Степаныч.

— Не вижу отсюда, — отозвался Фима. — Тут, видать, и таблички нету. Мож мы проехали? Есть здесь где-нибудь еще конторы?

— Я только жилые дома видал. Дальше, наверно, надо, — сказал Женя.

— Не, — отрицательно покачал я головой. — Дальше номера уже большие пойдут. А ну-ка.

Обернувшись, я подождал, пока проедет нива, идущая в крайнем правом ряду и сдал назад, к комбинату. Остановился прямо напротив КПП.

— Какой там, у Сережи этого адрес? — Спросил Степаныч.

— Кирова сто двадцать восемь, — ответил я, уже найдя взглядом небольшую табличку, висевшую слева на бетонной стене ограждения производства.

— Офис, значит? — Хмыкнул Степаныч.

— Либо Сережа снимает кабинет в конторе комбината, либо…

Закончить мысль я не успел. Решетчатая дверь КПП открылась и с территории комбината вышли люди. Их было пятеро. Первым шел угрюмый мужчина лет шестидесяти. Одетый в деловой костюм и плащ, он быстро шагал к припаркованной БМВ.

Мужчину я узнал почти сразу. Знал его еще из прошлой жизни. Рослый, он имел широкое лицо, с немного обвисшими от возраста щеками, редкие темные волосы с проседью и прищуренный злой взгляд. На бледноватой коже обильно проступили старческие пятна.

Это шел Горелый — главарь мясуховских. Горелый был вором в законе, из блатных. Будучи рецидивистом, сидел, он, насколько я знал, еще при советской власти. Потом, в конце семидесятых вышел, некоторое время о нем ничего не было слышно, а вот в восьмидесятых Горелый вновь объявился, но почти сразу опять сел на несколько лет. Тогда, кстати, он уже был главарем нарождающейся мясуховской группировки, а засадил его в зону ни кто-нибудь, а просто шофёр из станицы Красная, решивший помочь советской милиции.

К слову, тогда, в восьмидесятые, у района, получившего название мясуха, по месту нахождения армавирского мясокомбината, зародилась дурная слава.

Дети рабочих, оставленные без присмотра вечно занятыми родителями, стали сбиваться в небольшие группировки. Сначала все было довольно невинно, но продлилось это до первой стычки между улицами.

У подростков, которым некуда было девать силы, вошло в обычай устраивать, время от времени, массовые драки. Схлестывались они то на старом школьном стадионе, то на пустыре, за комбинатом, то на речке. Из этих мальчишек и получились первые мясуховские бандиты. Ну а Горелый вовремя их возглавил и стал строить крепкую иерархию.

Начиналась она с детишек. Везде в городе, в школах, ПТУ и даже техникумах можно было найти молодых мясуховских гопников. Если видишь гопоря, скорее всего, это пацан с мясухи. Занимались они в основном гоп-стопом, принося банде каждый по копеечке.

Над ними стояли ребята постарше которых мясуховские называли бригадирами. Бригадиры уже отчитывались перед верхами, в которых состояли бойцы — настоящие, серьезные бандиты. Возглавляли все это дело Горелый и еще несколько авторитетов.

Этим, своим глубоким укоренением в городе, мясуховские сильно отличались от остальных группировок, даже от тех же черемушкинский, в чьих рядах не найти было малолетних детей-преступников.

Горелый шел в сопровождении еще четверых мужчин. Двое из них, наверное, были авторитетами, щеголяли аккуратными деловыми костюмами, словно бизнесмены. Один даже нацепил малиновый пиджак. Этих людей я не знал.

Оставшаяся пара явно была простыми бойцами. Одетые в кожанки и джинсы, они шли за спинами своих главарей, чутко, словно псы, оглядываясь по сторонам.

Вся компания погрузилась в БМВ, а потом, в сопровождении белой девятки, машины отъехали, умчались вперед, по Кирова.

— Горелый, — шепнул Степаныч. — Комбинат еще не открылся, а они уже заявились сюда крышу предлагать.

— Мне кажется, они не первые, — сказал Женя.

— Кто знает, — ответил я. — У черемушкинских сейчас другие проблемы. А кирпичный с армянами сюда не лезут.

— А чего ж они тогда так торопятся? — Спросил Степаныч.

— Не знаю. Мож бояться, что появится еще какой-нибудь игрок. Пожирнее. Такой, которого очень сложно будет сдюжить.

Монтана пикнула на руке, и я глянул время. Было уже три часа дня.

— Ну, куда нам ехать-то? — Спросил Женя.

— Давайте подождем минутку, — ответил я.

Ждали мы недолго. Уже скоро, сквозь КПП прошел… Сережа, наш арендодатель. Увидев нас, он как-то сконфузился, весь сжался и замедлил шаг. Я вышел из машины.

— Хороший у тебя офис, — хмыкнул я. — Размером с целый комбинат.

— Ага, ну да, — растерянно засмеялся Сергей. — Да я че-то сам не знаю, зачем брякнул про офис. Я щас тут работаю, бригадой рабочих руковожу. Бригадиром.