Хамула задумался.

— Есть тут один бригадир, Леша Перминов, только он сейчас в отпуске… Он дома, никуда не уехал. Он бы потянул. Да только вряд ли согласится.

— А ты его приведи ко мне, я попробую.

Я шел по заводу на слабеющих ногах. Ну и попал я! Знал, что дела на заводе плохи, но не до такой же степени! Остаться без начальников цехов, с разбегающейся командой… Нужно что-то придумывать. Как спасать этот разрушающийся, распадающийся завод? Как вселить в этих людей желание работать? В конце концов, терять мне нечего, хуже, чем сейчас, не бывает.

На следующий день Хамула притащил ко мне Перминова. Лобастый, широкоплечий, с честными глазами, он сидел стеснительно на краешке стула.

— Ну что, Алексей Николаевич. Давайте поможем Ивану Григорьевичу. Я отзываю Вас из отпуска и сохраняю Вам средний заработок. Поработаете месяц исполняющим обязанности начальника цеха, а там посмотрим.

— Вряд ли я справлюсь, Эдуард Иосифович. Вы знаете, рабочие работать не хотят, ищут, куда бы уйти. До выполнения плана нам — как до небес, премия не светит. Пару месяцев — и путных людей вообще не останется.

— А давайте поступим так. План у вас — две тысячи двести тонн, я понимаю, не по силам. Вы мне называете реальную цифру, сколько сможете сделать. Эту цифру я вам устанавливаю как плановую. Выполняете — все получают премию, и рабочие, и инженерно-технические работники. На следующий месяц я вам увеличиваю план, на сто — сто пятьдесят тонн, как договоримся, на следующий месяц — еще добавляю. И так далее, пока не выйдем на государственный план.

Перминов и Хамула недоверчиво уставились на меня.

— А что, так можно? Не обманете?

— Даю честное слово. Меня уже на заводе спрашивали, надолго ли я приехал. Скажите всем, что надолго. Ну что? Называйте цифру.

— Можно, мы посоветуемся? — Они ушли в дальний угол и долго спорили там.

— Мы считаем, что тысяча шестьсот пятьдесят тонн — это максимум, что получится, если напрячь все силы.

— Так послушайте, последние три месяца вы больше тысячи пятисот пятидесяти не делали! Давайте так: тысяча шестьсот — и по рукам. Ну что? Отпускаем Ивана Григорьевича?

— А мы уже договорились, он остается на неделю. А потом подписывайте, пусть уходит, только с механиком согласуйте, чтобы сохранил место за ним… — Алексей помолчал. — Еще вот что. С нарядами у нас черт-те что. Когда в отделе труда была Наталья Алексеевна, было более или менее, а теперь там остались молодые девчонки, ничего не соображают, пишут ерунду. Так мы тут сами тасуем наряды, чтобы люди заработали. Сделайте что-нибудь.

— А давайте на первое время установим временные нормативы, на тонну. Подсчитаем так, чтобы люди заработали чуть побольше. Плюс премия. Договорились?

С цехом сборосварки оказалось проще. Очкастый Федоренко, правда, оказался самолюбивым, сбегал к директору за указаниями, но потом мы с ним разбросали договоренный план по бригадам, собрали бригадиров. Те курили, снисходительно поглядывали на новенького. «Тонны ваши-то мы сделаем, да цех заготовки у нас не тянет — ни тонн, ни комплектности. Сами бегаем туда, выпрашиваем детали. Вон, в прошлом месяце еле на хлеб заработали. Они же отчитаются, мол, сдали комплект, а на деле там половины нет».

— А это — моя забота, — нагло заявил я. — Будет вам, мужики, заготовка. А сделаете тонны — будет вам премия.

Бригадиры переглянулись, усмехнулись. Они уже слышали этих обещаний о-го-го сколько… «Ну, мы пошли…»

Эту ночь я впервые отоспался. Честные глаза Алексея Перминова — вот на что я надеялся.

Ко мне в кабинет вкатился веселый забавный колобок. «Можно?» И уже, не дожидаясь ответа, она шагала размашисто к столу. Распахнула на меня смешливые глаза.

— Я — Перминова, начальник отдела технического контроля.

— А, Татьяна… — я заглянул в список под стеклом, — Федоровна. Вы меня извините, не успел добраться до Вас.

— Это Вы меня извините, — она хохотнула, — что без разрешения вломилась.

Потом быстро и толково рассказала о своей службе, где, как и сколько.

— Девочки у меня все молодые, опыта еще мало, но мы стараемся. Вы только помогите нам, особенно с этим Федоренко. Как конец месяца — у них аврал, идет брак, я останавливаю работу, а этот Федоренко, Вы понимаете, — побежал к директору! Перминова остановила ему всю работу, Перминова мешает! Директор наш вызывает меня, велит пропустить! Вы уж, пожалуйста.

— Ну, что же, Татьяна Федоровна…

— А зовите меня просто Таня, меня все так зовут, — и снова веселый хохоток.

— Уверяю Вас, Федоренко больше к директору бегать не будет. А на мою помощь можете рассчитывать.

— Ну, я пошла… — она поднялась, потом озорно обернулась ко мне. — Вы моего Алексея так озадачили, он теперь ночами не спит. Вы ему помогите, он у меня немножко того, тюлень, но очень старается…

— Ну конечно, Татьяна Фе… ну конечно, Таня. А он у Вас совсем не тюлень. Передайте ему, что я велел ему спать по ночам.

— Так прямо и передам, — и залилась звонким колокольчиком.

Я не люблю вызывать или приглашать кого-то в кабинет для беседы. По себе знаю, идешь и не знаешь, чего от тебя запросит этот начальник, особенно если он новый и незнакомый. Огорошит он тебя какой-нибудь своей причудой, а ты попал врасплох, не собрался для ответа. Идешь и нервничаешь. Поэтому в отдел кадров я зашел сам.

— Здравствуйте, Валентина Дмитриевна. Можно с Вами побеседовать? Да ничего, мне здесь удобно. Чай? Спасибо, нет. Я хотел бы услышать Ваше мнение, что делать нам с кадрами. Просто дыра на дыре. Начальника цеха отгрузки нет, там бригадир временно исполняет. Ну, в цехе обработки давайте попробуем Перминова. Хамулу? Нет, не буду настаивать. Я с ним говорил, зачем из-под палки заставлять человека работать? Нет, вот они с Алексеем Николаичем три-четыре дня поработают, и переводите Хамулу слесарем. Но у Перминова нет начальника планово-распределительного бюро, а в отделе труда и заработной платы вообще одна нормировщица сидит. Что будем делать?

Вылегжанина помолчала, вздохнула, будто решаясь на отчаянный шаг.

— Раз уж Вы сами к нам зашли… Можно с Вами откровенно? Это Ваш Воронин разогнал ползавода.

— Валентина Дмитриевна, да что вы все в один голос: Ваш Воронин, Ваш Воронин… Никакой он не мой, заберите его себе.

Она рассмеялась.

— А потому, что он нам всем пригрозил: вот приедет Дипнер, мы с ним вместе с вами всеми разберемся. Вы меня извините, но с нас и Воронина хватает. Он чуть что, кто ему слово поперек скажет, тут же: пишите заявление! Вот и остаются у нас Федоренки да Окишевы, те, что Воронину в рот смотрят. Такие хорошие работники ушли…

— А если мы попробуем возвращать этих работников на завод?

— Да Вы что! Воронин строго-настрого мне запретил пускать на завод тех, кого уволил. Даже Топалову запретил вход на завод.

— Игорю Алексеевичу? А он что, уже выписался из больницы?

— А Вы знаете Топалова? А! Вы же тоже из Казахстана, как я не догадалась? Вместе с ним работали? И даже дружили? Игоря Алексеевича на заводе любили. Он нас всех здесь собрал. Только очень доверчивый он был. И лихой, его Чапаевым у нас называли. Да, вышел из больницы, недавно звонил мне, спрашивал, приехали Вы или нет.

— Я с Ворониным договорюсь, он снимет запрет на бывших. Так как с отделом труда? Мне сказали, что была здесь какая-то Наталья Алексеевна…

— А Вы договоритесь с Ворониным, и я ее к Вам приведу… Уже уходите? И чаю не попили… Вы знаете, ко мне ведь заходят, спрашивают про Вас, спрашивают, надолго ли… А теперь мы на Вас только и надеемся…

С Ворониным я договорился.

— Как знаешь, тебе с ними работать. Только по-товарищески тебя предупреждаю, тебе кадровичка будет навязывать эту… как ее… Семенову, они с ней подруги. Так ты ее не бери. Редкая стерва, еле от нее избавился.

Стерва оказалась старой девой тридцати пяти лет, худющей, с умными пронзительными глазами и безапелляционными суждениями. Всю свою жизнь она проработала на нормировании и организации труда, и, наверное, кроме работы у нее мало что было в этой жизни. Такие люди надевают кожанки и идут на баррикады в годы революций. Я собирался совершить маленькую революцию на этом заводе и собирал отряды повстанцев. Оказалось, что мои мысли по установлению укрупненных нормативов для рабочих вместо непонятных им, спущенных сверху норм полностью совпадали с ее идеями. Теперь она работала одна, вместо трех прежних нормировщиц, и всюду успевала. Раз в неделю Наталья просилась ко мне на прием и доверчиво докладывала мне обо всех своих новшествах. Ей нужно было мое ободрение, она его получала и вылетала из кабинета главного инженера вдохновленная и стремительная.